Акция «Бессмертный полк. Бессмертные книги»

✯Дорогой Ян! Так сложилось, что мне нечего рассказать тебе о своих родных, которые воевали, трудились и жили в страшные военные годы. С возрастом сознавать это горько, но, увы, уже ничего не исправить...
Поэтому я хочу, чтобы ты не оказался в такой ситуации — без памяти и корней. К счастью, со стороны твоего папы — Сергея Островского, остались родные, которые могут рассказать тебе о твоих прадедах. В первую очередь, о Петре Яковлевиче Островском, чью фамилию ты носишь. До сих пор в Приморском крае, где жил прадед с семьей, проживает твоя тетя Оля Авхачева, которая и рассказала мне то, что она узнала от своей мамы Нины Петровны — старшей дочери Петра Яковлевича.

Пётр Яковлевич Островский родился в 1905 году. Они с женой были из семей переселенцев, которые в конце XIX — начале XX века осваивали окраинную часть Российской империи. Так, родные жены Петра Яковлевича — Анны Савельевны (твоей прабабушки) — были с западной Украины, города Каменец-Подольский, а сам Пётр Яковлевич — из Житомира или Винницы. Исторические факты говорят о том, что многие переселенцы как раз и были из Каменец-Подольской и Житомирской губерний.
Семья жила в селе Новокрещенка, которое было основано в 1908 году. В советское время село относилось к Красноармейскому району Приморского края и располагалось на берегу реки Большая Уссурка напротив крупного села Новопокровка.
Пётр Яковлевич работал в золотодобывающей промышленности, Анна Савельевна трудилась в колхозе. К началу войны в семье было четверо детей — Нина, Евгения, Василий (твой дедушка) и Мария.
Наступил 1941 год. Осенью Петру Яковлевичу, его брату Даниле, Никифору Яковлеву и нескольким другим односельчанам пришли повестки. Деревня заголосила, запричитала, начались проводы с неизменной гармонью. Нина Петровна (в замужестве Жарченко) вспоминала проводы отца на фронт: «Я помню, как мы провожали его до речки, шли большой гурьбой: отец, мама, соседи, родственники Фтодосьевы, еще люди. Отец, опечаленный, ведет нас за руки, мы прижимаемся к нему. Мама и все мы горько плачем. Переплавляли их через речку на 3 или 4 лодках. Мама не поехала в Новопокровку, я-то, по малолетству, еще не понимала, в чем дело, а она была беременной, весной у нас родился братик. Я помню, мы долго стояли на берегу, махали отцу вслед и снова плакали. Сейчас я хорошо понимаю, как. наверное, тяжело было нашему отцу навсегда прощаться с селом, всеми нами. Рассказывали потом, что в военкомате мужчин-призывников тут же посадили на машины и увезли. Отец писал с фронта, солдатских писем было немного, они не сохранились. Писал, что воюет в одной части с мужем своей сестры Никифором Яковлевым, но встречаются редко, отец был пулеметчиком, а шурин его — стрелком. Так, на ходу, перебросятся словами и опять разбегаются по своим позициям.
Никифор Яковлев вернулся домой, а на отца мы получили похоронку. Он погиб в 43-м году. Яковлев нам потом рассказывал, что завязался ожесточенный бой, пулеметчики, а среди них был и наш отец, ушли вперед, и они за ними, на некотором расстоянии, тут началась сильная бомбежка, страшное, говорил, сражение, много там наших побило. Куда делся Пётр, он не знает, и больше он его после того боя не видел».
Пётр Островский погиб в ходе боевой операции по освобождению Харькова 18 августа 1943 года. Через несколько дней, 23 августа, Харьков был освобожден.
Одна из его дочерей, Евгения Петровна, стала искать место захоронения отца. И вот в 1975 году пришел ответ: «На ваше письмо сообщаю, что рядовой Островский Пётр Яковлевич, 1905 года рождения, значится захороненным в братской могиле пос. Кулиничи, Харьковского района Харьковской области».
На Украине — земле его предков — покоится прах Петра Островского. Анна Савельевна, оставшись в 31 год вдовой, так и не вышла замуж, работала, поднимала детей, умерла в 1984 году и похоронена в селе Новопокровка, за тысячи километров от мужа.
Из всей большой семьи Петра Яковлевича и Анны Савельевны фамилию Островский носят только сыновья твоего дедушки Василия Петровича — твой папа Сергей и дядя — Олег. И, соответственно, ты с братьями. Род Островских продолжается. В этом и есть суть жизни.
Твоя любимая бабушка — Лина Исаевна (в замужестве Островская) происходит из известного камчатского рода Пановых, которые проживали в селе Апача Усть-Большерецкого района Камчатской области. У нее воевали трое дядьев, братьев ее мамы Агриппины Яковлевны Пановой.
Самый старший из братьев — Панов Михаил Яковлевич, родился 2 ноября 1910 года. До войны занимался охотой и рыболовством. В 1945 году участвовал в Курильской десантной операции.

Курильская десантная операция (18 августа — 1 сентября 1945) — десантная операция войск 2-го Дальневосточного фронта и Тихоокеанского флота СССР против японских войск во время Второй мировой войны для овладения Курильскими островами. Часть Советско-японской войны. Итогом операции стало занятие советскими войсками 56 островов Курильской гряды, общей площадью 10,5 тыс. км², которые позднее, в 1946 году, были включены в состав СССР.

После войны работал на почте, развозил ее по окрестным населенным пунктам — где пешком, где на собаках. Умер 17 июля 1977. Его дочь, двоюродная сестра твоей бабушки Лины — Любовь Михайловна, хранит грамоту от Верховного Главнокомандующего, которой наградили Михаила Яковлевича за взятие острова Шумшу. Говорит, что были и медали, но, к сожалению, они утеряны.
Панов Иван Яковлевич родился в 1918 году. Призван Мильковским РВК Мильковского района Камчатской области в сентябре 1940 года. Сведения взяты с сайта «Память народа». Скупые данные из Архива Военно-Морского флота:
Картотека моряков
Звание мл. сержант
Воинская часть 321 бат.
Лина Исаевна говорит, что он был убит, на него приходила похоронка. Как, когда, где он воевал ¬— сведений нет, поэтому, кому, как ни тебе, попытаться найти его следы.
Панов Александр Яковлевич родился в 1915 году. Был призван в 1941 году Усть-Большерецким РВК. Стрелок. Пропал без вести в феврале 1942 года.
Двадцать семь лет, моложе, чем ты сейчас.
Четверо из твоих прадедов защищали Родину. В живых остался только один. И это только в твоей семье, а сколько их по всей России — миллионы, которые сражались, защищали, освобождали, погибали. Ради нас, ради меня, ради тебя, сынок.
Надо помнить. Иначе кто мы — без памяти...
Мама

✯Сергей Никитин «Падучая звезда»

Я ведь собиралась написать совсем о другой книге. Но, прочитанная месяц назад, повесть Сергея Никитина так меня зацепила, так тронула, что хочу рассказать именно о ней. К стыду своему, я до сих пор не была знакома с творчеством хорошего писателя, уроженца Владимирской области, Сергея Никитина. А он писал прекрасным русским языком в лучших традициях прекрасной и великой русской литературы (именно таким лапидарным слогом мне хочется о нем выразиться). К сожалению, писатель ушел из жизни в 46 лет, в 1973 году.
Повесть «Падучая звезда» включена в список «книг о войне». Но, собственно, о войне как таковой там меньше страницы — начало и конец: «В наступательных боях тысяча девятьсот сорок четвертого года рядовым пехотных войск принимал участие некто Митя Ивлев» — «Через несколько секунд он упадет, раскинув руки, на истерзанную грудь земли, чтобы не подняться с нее никогда».
А между этими строками перед нами пройдет вся короткая и замечательная сама по себе жизнь Мити — его детство, отрочество и, только успевшая начаться, юность. Никитин, рассказывая о Митиной жизни, во многом описывал свою жизнь в небольшом русском провинциальном городе. Эти описания по праву могут стоять в одном ряду с описаниями детства, давно ставших классикой — «Детство» Толстого, «Детские годы Багрова внука» Аксакова, трилогию Гарина-Михайловского, «Другие берега» Набокова.
Эпиграф повести — строки из стихотворения Пушкина: «Уродился юноша / Под звездой безвестною / Под звездой падучею, / Миг один блеснувшею / В тишине небес». Мелькнула звездой короткая, прекрасная, самая замечательная, одна-единственная жизнь и не стало чудесного восемнадцатилетнего мальчика Мити Ивлева и его воспоминаний...
О душистом мамином тепле и о том, что сделавшись постарше, он «...часто украдкой целовал ее одежду», о бабушке, первые воспоминания о которой «...связаны с таинственным блеском иконостасов, сладким обжорством рождественских и пасхальных праздников, прохладным шумом кладбищенских берез», мечтах о будущей жизни «лодка, ружье, собака — больше ничего не нужно ему в жизни; он встает каждый день на рассвете, кладет в сумку хлеб, лук, соль и, свистнув собаку, уходит в болота и поймы бить дичь...», о городском дворе, где летом он «...спал в обнимку с Лаем на половиках, ел стручки акации, яблоневую завязь, пил теплые куриные яйца, которые находил в лопухах и крапиве», о том, как в деревне ходил с другом Толянкой «...на луговые баклуши мутить щуря... теплая грязь по колено, обожженная до костей спина, резкая вонь рыбьей чешуи от рук, живота, груди, трусишек — все сливалось в азартное наслаждение охотой...», о бабушкиных чтениях — «обычно они происходили по вечерам у горящей печки. В доме было несколько печей, и топили их одну за другой, чтобы коротать весь длинный зимний вечер у огня. Митя приносил уже раскрытый том, бабушка надевала очки в тоненькой серебряной оправе и, по временам задремывая, тихо вязала словцо к словцу в длинную нить рассказа», о счастливых летних ночах, когда его отпускали спать к плотникам, которые строили им флигель — «сложно и крепко пахло в недостроенном флигельке, смешались тут запахи сосновой стружки, потных рубах, махорки; в зияющие проёмы окон глядела усыпанная звездами ночь», о его ликовании, когда он перешёл в третий класс — «словно в цветном кино, видится Мите этот весенний день, полный пахучего шелеста тополей, солнца, голубого неба и синих теней на дорожке бульвара. Он в белой рубашке бежит по этим теням, и все в нем кричит миру о несравненном счастье быть третьеклассником», о своей первой и единственной поездке на море и мечте «...когда-нибудь опять лечь на спину в беседке из лоз черного винограда, смотреть, как рубиново просвечивают на солнце его грозди, как пробиваются сквозь чуть шевелящуюся листву радужные лучи света и за ажурным проемом входа далеко-далеко дрожит и льется над морем воздух», о дружбе с Володей и их планах совершить «...путешествие вниз по реке на плоту или на лодке; они тщательно выверяли по карте маршрут, копили на "французских" булочках деньги, составляли списки необходимых вещей, и какой упоительной музыкой звучали им тогда слова: топор, палатка, горох, котелок», о том, как он впервые проводил Азу домой — «дома сняв пальто, он долго стоял под вешалкой, растерянно улыбался и нюхал свою ладонь, сохранившую запах духов и холодного беличьего меха», о поездке с Азой в деревню в свою последнюю осень, когда ночью он «...лежал в самый глубокий час ее на полу, на овчине, боясь шевельнуться, чтобы не потревожить Азу, спавшую на его руке, и в неясных, несвязных мыслях с резким томлением молодости переживая ее близость, и этот сладостно-грустный осенний день, и свое неведомое, загадочное, но непременно счастливое будущее».
Будущего, которого у него не будет...
Вечная тебе память, Митя.
И вечные наши материнские слезы.

От Хвалынска до Берлина

✯Валентина Павлычева ушла на фронт добровольцем, после обучения в декабре 1942 года попала в действующую армию — её направили телефонисткой в 43-й зенитно-прожекторный полк 5-го корпуса ПВО. Была контужена, но после госпиталя вернулась в свою часть. В составе полка участвовала в освобождении Белоруссии (1-й Белорусский фронт, операция «Багратион»). По итогам Берлинской операции 16 апреля 1944 года награждена медалью «За боевые заслуги», после войны — орденом Отечественной войны II степени.
— Всё это было, — задумчиво говорит маленькая хрупкая женщина. — Всё это было...
Из памяти стираются некоторые лица, даты, события, но от самого страшного воспоминания — о войне, ей никуда не спрятаться.
— Иногда по ночам я вижу всё как наяву, — говорит Валентина Ивановна.
Могла ли юная Валентина Павлычева предположить, услышав от своего земляка о начале войны, какой долгий и сложный путь ей предстоит пройти: от родного города — через Украину, Белоруссию и Польшу — в Германию до самого Берлина, до Победы.
Родилась Валентина Ивановна 13 февраля 1919 года в Саратовской области, в Хвалынске — красивом и живописном городе, окружённом небольшими горами, на склонах которых росли фруктовые сады. Каждый год от местного причала по Волге бесконечной вереницей уходили баржи и пароходы, гружённые яблоками. Яблоки — гордость Хвалынска. Их всегда считали самыми сочными, вкусными и ароматными в стране. Чтобы вырастить и собрать такой богатый урожай, в городских и пригородных садах трудились сотни человек:
— И мои родители тоже. Когда я и братья немного подросли, мама и папа стали брать нас с собой. В нашей семье не принято было лениться.
Первый год войны Валентина Ивановна провела под Саратовом — рыла окопы. Мужской силы не хватало, потому как всех, кто подходил по возрасту, отравляли на фронт. В городах, сёлах оставались в основном женщины, дети да старики. Они-то и выполняли подчас самую тяжёлую работу в тылу. Два простых слова — «рыла окопы», но только на секунду представьте, какой это был адский труд! Жили впроголодь, мучились от вшей, холода, ночевали в бараках в жуткой тесноте, таскали тяжёлые вёдра с камнями, заступами и лопатами долбили землю, «зашивали» досками траншеи — в любую погоду, в любое время года. Круглые сутки, как на конвейере, люди сменяли друг друга: когда у одного заканчивались силы, на вахту заступал другой.
Всё это было тяжёлым испытанием для девушки. Одежда и обувь, в которой Валентина приехала из родного города, вскоре совсем износились. Весточки из дома приходили редко, а так хотелось услышать родные голоса, узнать, всё ли в порядке с матерью.
— И вот однажды я не выдержала, отправилась в Хвалынск. Только когда добралась до хаты, вдруг поняла, что мой уход расценят как дезертирство. А за него давали 5 лет. Но что сделано, то сделано. К счастью, всё обошлось. В скором времени Валентину забрали на Западный фронт. В Саратове в командном пункте её распределили в прожекторный полк связисткой. Из стопки старых, немного истёртых, но бережно хранимых фотографий Валентина Ивановна достаёт фотокарточку военных лет. Вот они — её однополчанки, 13-е отделение, «бабий полк». Вместе они пережили многое, поддерживая друг друга, веря в то, что когда-нибудь наступит мир. Они вспоминали родных, любимых, представляли себе, как будут жить, когда весь ужас, окружающий их в тот момент, закончится. Ещё иногда из дома приходили письма, редкие весточки, но и это было огромным счастьем.
К войне нельзя привыкнуть, невозможно от неё спрятаться, перестать бояться, не замечать смерти, особенно когда она рядом с тобой. Иногда соседние позиции бомбили, и девчата видели, как гибнут их товарищи. Во время сбоя связи с командными пунктами и другими позициями Валентина шла под пули: ползком пробиралась вдоль проводов, проверяя, где же случился порыв. Спасение в такие моменты было в одном: не думать! Найти место аварии, починить и обратно — всё чётко. А на позиции уже ждали свои, радовались, что сегодня все из отделения остались живы. И так день за днем.
— Дан приказ — выполняй, иди вперед! — так я себе говорила, так все мы себе говорили. Никогда не знала, вернёшься или нет.
Сегодня Валентина Ивановна уже не помнит многих событий войны, и дело даже не в возрасте. Просто это память защищается от ада войны. В 1944-м Красная армия продви-галась по территории Польши. 13-е отделение перебазировали на новое место и дали приказ устанавливать прожекторы и настраивать связь. Приехали ночью, потому разглядеть что-либо в кромешной темноте было невозможно. Только на рассвете девчата увидели со своей позиции большие полуразрушенные каменные здания, уходящие в небо мрачные трубы, бесконечную череду бараков и натянутую по периметру колючую проволоку...
— Наш командир сказал: «Девочки, знаете, где вы? Это Майданек. Мы сейчас стоим в самом пекле», — вспоминает Валентина Ивановна.
Майданек — один из самых зловещих концлагерей, расположенный на окраине Люблина. Здесь мучительно погибали сотни тысяч военнопленных: их сжигали, травили газом или отправляли на изнурительные работы, где они умирали от истощения, усталости и издевательств.
— «Фабрика смерти» — так называли то место, — вспоминает ветеран. — Мне было страшно. Я даже не знаю, как описать ужас, который меня охватил.
Тогда же Вале пришлось пережить ещё одно потрясение: солдаты, обследуя бараки и подсобные помещения, нашли около одной из печей среди пепла и тел сильно обгоревшего, но всё ещё живого человека. На носилках донесли его до медпункта, а оттуда после оказания первой помощи отправили в госпиталь. Как потом рассказывали, тому бывшему военнопленному удалось выжить, врачи вернули его с того света.
Победу 13-е отделение встретило в полном составе в трёх километрах от Берлина, где располагалась их позиция. Долгих четыре года девчонки мечтали услышать: «Конец войне!», и вот, наконец, свершилось:
— Это был наш главный и самый счастливый день. Я оглядывалась и видела, как люди бежали друг к другу со всех сторон, смеясь и плача.
В Саратов Валентине удалось добраться только в конце октября 1945-го. На дворе стоял холод, уже выпал снег, а на ней только прохудившаяся форма и старая стоптанная обувь. Нужно было найти ночлег, но город казался пустынным. В одном из переулков навстречу попалась женщина. Увидев Валентину и её однополчанку, пригласила их к себе, напоила чаем, накормила и даже определила на постой к своей знакомой. Наутро Валентине показали дорогу на родной городок Хвалынск, и девушки отправились в путь. Добирались пешком, ночевать приходилось прямо на мёрзлой земле. На вторые сутки они, наконец, вышли на железнодорожную станцию:
— Вокруг — ни души. Мы заглянули в первую попавшуюся избу. Оказалось, что это местный штаб. Телефонистки быстро связались с исполкомом Хвалынска, и в скором времени за мной приехали. Моя старшина отправилась дальше, а я, наконец, вернулась домой.
В подарок к возвращению свёкор купил Валентине новые туфли, а мама отыскала в доме чудом сохранившееся платье. Все остальные вещи — одежду и обувь — семьям Валентины и её мужа Михаила Павлычева пришлось выменять на хлеб, чтобы не умереть с голоду во время войны. Но об имуществе никто не жалел — главное, что все были живы. А Вале оставалось только дождаться мужа, которого она не видела с 1939 года. Его тогда сразу после свадьбы призвали на службу в армию, а в 1941-м он ушёл на фронт, сражался на востоке страны.
Миша, как и обещал в письмах, добрался до Хвалынска к 7 ноября 1945-го. В родном городе они пробыли совсем немного, Михаила ждала служба. В декабре, перед самым Новым годом, доехали по железной дороге до Владивостока. Прибыли совсем измученные, всё-таки больше 20 суток через всю страну — не шутка. Несколько месяцев в Приморье — и снова в путь. Теперь уже на Камчатку, которая и стала их настоящим домом. Здесь же у Михаила и Валентины родились две дочери — Нина и Ольга. Супруги работали, растили детей, обрастали друзьями. Семья жила в Новой Тарье (сегодня - мкр. Рыбачий в Вилючинске), а в 60-х годах окончательно обосновалась в Елизовском районе.
Да, это был их долгожданный мир, о котором так часто мечталось в лихое военное время.
Они с мужем воспитали чудесных детей: дочери на протяжении последних 50 лет заботились о маме, к этому же приучили и своих детей — ни в чём не знала отказа ветеран Великой Отечественной войны Валентина Павлычева! Да, она рано стала вдовой — муж ушёл из жизни, когда Валентине Ивановне не было и 50. Но дети постарались скрасить её одиночество своей заботой.
Благодаря дочерней любви и их безмерному уважению Валентина Павлычева дожила до невероятного юбилея — 13 февраля 2019 года она отметила столетие! Этот юбилей в семье праздновали с размахом и гордостью: сто лет прожившая на этом свете участница Великой Отечественной войны пела и плясала, давала интервью и радовалась как ребёнок.
Ушла Валентина Павлычева на небеса в ноябре 2019 года. Будем надеяться, что там, полвека спустя, она встретится со своим любимым...

✯Владимир Тендряков «Свидание с Нефертити»

Если определять жанр этой книги, написанной в 1963 году, то, наверное, это — «путь художника». Путь художника Фёдора Матёрина проходит через войну.
22 июня 1941 года, рано утром, паренек из вологодской деревни приезжает в Москву, поступать в художественный институт. Встречается с одним из преподавателей, смотрит в каменные, но чарующие глаза прекрасной Нефертити — маленькой копии великой скульптуры — и начинает понимать, что такое настоящее искусство.
Разговор обрывается — война. И для Фёдора, и для его собеседника.
И дальше — отдельными сценами. Поход за водой под обстрелом, переправа через Дон, чтение в окопе чеховского «Дяди Вани», игра пленного румына на скрипке, горящие поля, три ранения.
«Сотни километров проложенного по степи кабеля. Сотни километров, исползанных на брюхе, под минометным огнем, под взрывами тяжелых снарядов. Сотни вырытых окопов, десятки возведенных и брошенных землянок. И ни единого выстрела по немцам из автомата, который постоянно висит на шее, — он связист, он разматывает и сматывает катушки, он один из тружеников войны.
Каждый день — вечность»
Фёдор вернулся с войны и поступил в художественный институт. Он учится, спорит, любит, живёт. И однажды вспоминает «хрупкий плач скрипки» в степи 1942 года.
Он перенесет его на холст.
«Тревогой и опасностью пропитан воздух, низкое небо угрожающе давит на плоскую землю, и грубо, до жесткости, ласкают раздавленные руки скрипку... Кажется, что вся широкая степь звучит, отзывается, как оконное стекло... Написано нервно, с той грубой и свободной силой, с какой скрипач мнет рабочими руками нежную, хрупкую скрипку»
А дальше... Мы не знаем, что ждет Федора дальше. Но была война, и она стала важнейшей частью его «пути художника».

✯Отец моей мамы — гвардии красноармеец Емельян Семенович Ивлев  — родился в 1903 году. Точной даты я не знаю и спросить мне не у кого. Когда началась война, у него была семья: любимая жена Анна и две дочери Наталья (16 лет) и моя мама — Шура (10 лет). Жили они в Ачинском районе Красноярского края, недалеко от железной дороги, на которой и работал мой дед. То ли охранником, то ли помощником машиниста. На начало войны у него была бронь. И в армию его призвали только в 1943, когда ему исполнилось 40 лет. Он уходил на фронт, оставляя жену с тремя детьми. Самая младшая дочь — Людмила — родилась незадолго до его ухода. Провожая мужа, бабушка даже не плакала, она была уверена, — он обязательно вернется. Ведь если он погибнет, то и она долго не проживет, и дети останутся сиротами. Так и вышло. Когда пришла похоронка на ее любимого Емельяна, бабушка замкнулась в своем горе, и даже заботы о младшей дочери не помогли. Она умерла, когда Людмиле не исполнилось и года. Воевал дед недолго, меньше месяца. Никаких подвигов не совершил, просто исполнил свой долг перед Родиной и защитил свою семью. Был убит 8 июля 1943 года в бою за село Вислое Курской области. В память об отце у моей мамы осталась маленькая, очень плохого качества фотография и похоронка, которые она не разрешала брать никому. Но с годами и они где-то затерялись.
Эти скупые сведения о моем дедушке я узнала уже взрослой, что-то от мамы, что-то от отца. А в год празднования 70-летия Победы в архивах Министерства обороны нашла информацию о месте его захоронения. Вначале он был похоронен в селе Вислое Терновского сельского совета Яковлевского района Белгородской области. А в 1946 году перезахоронен в братской могиле в селе Терновка того же района. Всего там похоронено 363 человека. Все имена установлены, среди них и мой дед. В 2020 году мой племянник, ученик 2 класса, написал сочинение про своего прадеда. «Мой прадед — гвардии рядовой Ивлев Емельян Семенович 1903 года рождения, воевал недолго, меньше месяца. Он погиб на Курской дуге 8 или 12 июля 1943 г. возле с. Вислое Курской области. К сожалению, фотографий его не сохранилось. От него ничего не осталось, кроме записи в архиве Министерства обороны и нашей памяти».
Моей памяти и памяти моего брата, памяти моих и его детей. Памяти о тех, кто еще жив, и тех, кого уже нет.

✯Леонид Платов «Секретный фарватер»

Леонид Дмитриевич Платов (настоящая фамилия — Ломакин) родился 1 (14) сентября 1906 года в Полтаве. В 1927 году окончил факультет политического просвещения Харьковского института народного образования. Начал работать в комсомольской печати в середине 20-х годов. Как и многие журналисты, во время войны служил военным корреспондентом. С сентября 1941 — журнала «Пограничник», с июня 1943 — газет «Красный черноморец», «Красный флот». Награжден орденом Отечественной войны 2-й степени.
«Секретный фарватер» — одна из лучших книг Леонида Платова о Второй мировой войне — вышла в свет в 1963 году. Основные события романа разворачиваются на Балтийском море. Главный герой — командир торпедного катера капитан-лейтенант Борис Шубин — волею судеб сталкивается с немецкой подводной лодкой, прозванной за свою неуловимость «Летучим Голландцем». Лодка, под командованием «...кавалера рыцарского железного креста капитана второго ранга Герхарда фон Цвишена...», выполняет самые секретные задания высшего немецкого командования. В том регионе, где появляется «Летучий Голландец», политическая и военная обстановка сразу же накаляются до предела. «... Где появляется Герхардт фон Цвишен, там война получает новый толчок!» Охотясь за подлодкой, Шубин побывает на ее борту и узнает о страшных тайнах Третьего рейха.
Мне было лет 14 лет, когда я прочитала этот приключенческий роман. Как же он мне понравился! Я была уверена, что герои — реальные люди, а события происходили на самом деле. Это потому, что автор очень хорошо знает то, о чем пишет. Здесь вы не найдете никаких нестыковок и непрофессионализма. Я верила каждому написанному слову, переживала вместе с героями, плакала, когда он погиб «... в сорок пятом на Южной Балтике... В апреле, кажется? — Двадцать пятого апреля, товарищ капитан первого ранга. За несколько дней до победы...».
Казалось бы, что можно ожидать от произведения после гибели главного героя? В «Секретном фарватере» сюжет держит в напряжении до последней страницы. И после прочтения оставляет читателю поле для фантазии. Я даже думала, что есть продолжение книги, но нет. Мое личное продолжение романа дописала сама жизнь.
Вы бывали на кладбище старых кораблей? Там не страшно, там страшно интересно. Я была в одном из таких мест в городе Балтийске (до 1946 года — Пиллау) Калининградской области. Именно при штурме Пиллау по сюжету книги погибает главный герой — Борис Шубин, и именно там находилась «... предполагаемая секретная стоянка "Летучего Голландца"...».
Балтийск до сих пор хранит следы и тайны войны. Одна из них — о существовании под дном пролива Фрише-Гафф подземного туннеля до Балтийской косы. Якобы существовал в Пиллау для прохода подводных лодок секретный фарватер, по которому были отправлены в Южную Америку ценные документы и награбленные сокровища Третьего рейха. Правда, эксперты полагают, что это просто «байка» и основана она именно на сюжете романа Леонида Платова «Секретный фарватер».
Поводом для рождения легенд о подземном ходе могла стать вполне реальная история. Доподлинно известно, что в Шведской крепости во время войны находился штаб Управления обороной, который координировал действия немецких частей на Земландском полуострове. Когда разведчики 11-й гвардейской армии ворвались в крепость, там никого из офицеров-штабистов и охранявших их солдат не оказалось: солдаты и офицеры вермахта ушли подземным ходом. Куда ведут эти ходы, выяснить так и не удалось — все они были заминированы. Рисковать жизнью саперов советское командование не стало, и все подступы к подземным коммуникациям просто замуровали. А техническую документацию города, в том числе инженерную и коммунального хозяйства, замковых сооружений, немцы вывезли в Германию.
Говорят, что все тайное рано или поздно становится явным. Может, и тайна секретного фарватера когда-нибудь престанет быть загадкой.
А пока приезжайте в Балтийск. Приходите к морю на закате. Посмотрите, как мощно бьются волны, в заводи плавают лебеди и расстилается дорога к бескрайнему морю и уходящему солнцу.

В 2015 году вышло 3-е исправленное и дополненное издание «Никто не забыт, ничто не забыто... Мильковский район в годы II-й мировой войны 1939 — 1945 гг.» Книга посвящена жителям Мильковского района Камчатского края — участникам Великой Отечественной войны и трудового фронта. Издание было подготовлено мильковским поисковым клубом «Камчадалы», который много лет возглавляет Виктория Зиновьевна Михайлова и мильковской районной библиотекой в лице Ларисы Васильевны Мищенко.
Представляем одного из героев книги — участника Курильского десанта, мильковчанина Павла Ивановича Толмана.
Текст печатается в авторской редакции.

✯Толман Павел Иванович
Родился 16 сентября 1927 года в с. Мильково. Закончил 9 классов. В 1945 году прямо со школы был призван в Рабоче-Крестьянскую Красную Армию. До Петропавловска шли пешком. Служил в Петропавловске в 128 авиадивизии в должности стрелка-автоматчика, фотолаборантом авиаразведки.
В 1945 году в войне с Японией обрабатывал фотоматериалы. В августе 1945 года перебросили на Курилы (о. Шумшу) с авиадесантом. После штурма о. Шумшу нашей дивизии было присвоено звание «Курильская дивизия». Сталин объявил нашей дивизии личную благодарность. На Камчатку дивизию вернули в 1946 году.
В 1952 году демобилизовался в должности заместителя помощника командира взвода в звании старшего сержанта.
Имеет награды: орден Отечественной войны II степени, медаль «За победу над Японией» и все юбилейные медали.
Из воспоминания участника Курильского десанта Толмана Павла Ивановича
Нас, ребят 1927 года рождения, из Мильковского района призвали в РККА в июне 1945 года. Шли пешком до с. Малки, а там за нами приехали грузовые машины «Студобекеры», ко¬торые и привезли нас в воинскую часть в Северные Коряки. Там нас рассортировали, предварительно выявив, кто на что способен. Нас, наиболее развитых ребят — Благовидова, Рудометова, Подкорытова, Колесова, Ворошилова и меня, назначили в авиа-фото-разведподразделение. Но для начала всех призывников направили на строительство запасного аэродрома. Взлётную полосу строили под вид колхозного поля. После расчистки и укатки поле засеяли специальной травой, а затем застелили специальными стальными листами из прочного сплава американского производства. Эти листы были с многочисленными дырочками, сквозь которые проросла трава и сверху взлётная полоса смотрелась как засеянное поле. Когда завершилось строительство аэродрома, началась война с Японией.
Наша 128 смешанная авиадивизия была докомплектована американскими истребителями «Кобра», полк и второй полк средними бомбардировщиками «Бостон». Были на вооружении и несколько военно-транспортных самолётов «Дуглас». Наземные вспомогательные части были оснащены американскими автомашинами «Студобекерами», «Доджиками» и юркими «Виллисами», на которых ездило начальство.
Нашей авиадивизии в первую очередь было задание — срочно уничтожить на аэродромах авиацию противника, а также военные и транспортные корабли на военно-морской базе «Касивабара» и в порту «Катаока», а также разбомбить огневые точки противника. Наша фоточасть располагалась рядом с военным аэродромом, чтоб оперативнее готовить фотоснимки, которые привозили лётчики, на крыльях самолётов, на которых устанавливалась специальная фотоаппаратура для фотографирования военных объектов противника. Мы работали круглосуточно. Нужно было, чтоб на следующее утро снимки были готовы, что бы на полётных картах лётчиков были указаны объекты, которые нужно было бомбить и обстрелять из крупнокалиберных пулемётов.
Часто к нам, свободным от дежурства, обращался начальник вооружения за помощью —нужно было побыстрее навесить на самолёты бомбы, и мы с удовольствием это выполняли. На бомбах мы мелом писали: «Смерть самураям!», «Подарок Микадо», «Даёшь Курилы!»
Война была скоротечной, несмотря на то, что японская армия была хорошо вооружена и обучена, что к тому времени ею была завоёвана почти вся юго-восточная Азия. О зверствах японцев хорошо известно — они в этом не уступали немцам. Но наше наступление было настолько мощным и стремительным, что хвалёная японская армия за неполный месяц была разгромлена.
За успешные боевые действия по освобождению Курильских островов приказом Верховного Главкома нашей 128 авиадивизии было присвоено наименование «Курильской», а всему личному составу — объявлена благодарность.
Нашим лётчикам, когда бомбили военные объекты на о. Шумшу, было дано задание не бомбить взлётную полосу. Это было сделано для того, чтобы было можно перегнать на неё часть наших самолётов с целью поддержки Курильского десанта. Туда же, на военно-транспортных самолётах, в сопровождении звена истребителей, перебросили нашу фоточасть. Истребители на бреющем полёте летали над островом, с воздуха подавляя огневые точки, и только после этого пошёл на посадку наш самолёт. Нашей части стало сподручнее бомбить остальные острова, где ещё сопротивление оказывали японцы. Значительно возросло число военнопленных, которых небольшими группами направляли в часть на хозработы. Прислали и к нам. Они работали в хозпомещении, делали всё, что им скажут, в том числе ремонтировали стулья. Однажды, когда было моё дежурство, я зашел проверить, как они работают. Нам трудно было понять друг друга из-за незнания языка, только язык жестов, из которого я понял, что у них нет табака и чая. Я тут же принёс им, что они просили, тем более что запас у нас был вдоволь, да и трофеи нам доставались богатые. Японцы, обступив меня, стали благодарить. В это время туда зашёл мой товарищ и, увидев, что я угостил пленных, стал громко ругаться матом, возмущаясь, что я повожаю косоглазых и что, если бы я попал к ним в плен, то они бы в миг зверски расправились, на что я ответил ему: «Потому мы и победили, что были воспитаны на миролюбии к другим народам. На своих знамёнах мы несли освобождение народам!»
Один из японцев немного понимал русский и перевёл наш разговор своим соотечественникам, когда мой товарищ ушёл, они стали благодарить меня, приговаривая: «Руска-караши, твоя товариса-худана».
После окончания войны с Японией, наше командование авиадивизии и корпуса решили устроить банкет в честь победы для офицерского состава. Наш старшина сказал мне: «Ну, Толман, собирайся. Сегодня в числе других отличников боевой подготовки, пойдёшь со мной на банкет. Для его обслуживания из каждой роты выделено по три человека. Наша задача расставить посуду на столы, выпивку, закуску. По мере надобности убрать лишнюю посуду, но не пить с офицерами, даже если будут предлагать. Для этого для нас накрыт отдельный стол в подсобном помещении, где мы и отметим Победу, после обслуживания офицеров.
Когда пиршество подходило к концу, оставалась не убрана посуда на генеральском столе, потому что все боялись туда подходить. Старшина и говорит: "Ну, Толман, выручай, ты же ещё до Армии ходил на медведя. Так что иди давай обслужи генерала!" Когда я подошёл к генералу и попросил разрешения убрать посуду, то он сказал: "Обожди солдат! Давай-ка сначала выпей с нами за Победу!" — и налил мне стакан вина. Чокнулся я с генералом и стал пить вино, да вижу как наш старшина показывает мне кулак, а после банкета рассказывал: "Смотрю, как наш медвежатник будет обслуживать генерала и глазам своим не поверил — вместо того, чтобы убирать посуду, чокается с генералом, пьёт вино, да ещё и косится на меня. Сидеть бы тебе на гаупвахте, Толман, если бы не такой праздник!"
Вот так мы отметили ДЕНЬ ПОБЕДЫ НАД ЯПОНИЕЙ!»

✯Виктор Астафьев «Прокляты и убиты»
Выдающийся русский писатель Виктор Петрович Астафьев родился в селе Овсянка (ныне Красноярскй край) в 1924 году.
На фронт он мог бы и не идти. Имел на то законное право. По окончании фабрично-заводского училища ему, как «составителю поездов» — дипломированному железнодорожнику, выдали «бронь». Игарский детдомовец и сирота Витька Астафьев за зиму перед войной окончил шестой класс. Далее находиться в социальном заведении ему не разрешили, вышел возраст. Надо было начинать самостоятельную жизнь, думать о дальнейшей судьбе, а, значит, и как-то выбираться с Севера. Денег на дорогу юноша заработал сам, поступив коновозчиком на кирпичный завод, существовавший в те годы в Игарке. Подросток забирал на лесокомбинате опилки, грузил их на телегу и вёз к топкам, где обжигались кирпичи. К лету необходимая сумма денег для покупки билета на пароход была скоплена, а в Красноярске он поступил учиться в железнодорожную школу фабрично-заводского обучения № 1 на станции Енисей — прообраз современного профтехучилища.
На Западе уже гремела вовсю война. Почти без отдыха, вечно голодные, по сути, ещё дети — Виктору едва исполнилось восемнадцать — юные железнодорожники постоянно были заняты делом. На станцию Базаиха один за другим прибывали эшелоны с оборудованием эвакуированных заводов, людьми. На одном из поездов из Ленинграда отцепили вагон, в него по пути следования из блокадного города переносили и складировали умерших. Виктора включили в погребальную группу. Как потом он писал в «Последнем поклоне»: «Похоронами я был не просто раздавлен, я был выпотрошен, уничтожен ими, и, не выходя на работу, отправился в Березовку, в военкомат — проситься на фронт». Случилось это спустя всего четыре месяца с начала его трудовой биографии.
Доброволец Астафьев, как и большинство молодых призывников его возраста, в 1942 был направлен вначале в 21-ый стрелковый полк, находившийся под Бердском, а затем его перевели в 22-й автополк в военном городке Новосибирска и только весной 1943 отправили на передовую. Он воевал на Первом Украинском фронте, участвовал в Корсунь-Шевченковской операции, форсировании Днепра, наступлении Красной армии под Каменцем-Подольским. Виктор Астафьев был шофёром, артиллеристом, разведчиком, связистом. Не штабным телефонистом, а линейным надсмотрщиком, готовым по первому приказу командира ползти под пули, разыскивая порыв на линии.

В бою 20.10.43 г. красноармеец Астафьев В. П. четыре раза исправлял телефонную связь с передовым НП. При выполнении задачи, от близкого разрыва бомбы, был засыпан землёй. Горя ненавистью к врагу, тов. Астафьев продолжал выполнять задачу и под артиллерийско-миномётным огнём, собрав обрывки кабеля, и вновь восстановил телефонную связь, обеспечив бесперебойную связь с пехотой и её поддержку артиллерийским огнём. Из наградного листа на медаль «За отвагу»
В боях под польским городом Дукла осенью 1944-го Астафьев был ранен и несколько месяцев провел в госпитале. После лечения от строевой службы его отстранили, и победу он встретил во вспомогательных частях Первого Украинского фронта в Ровно.
Был награжден орденом Красной Звезды, медалью «За отвагу», «За освобождение Польши», «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941–1945 годов».
«Прокляты и убиты» — неоконченный роман в двух книгах Виктора Астафьева, написанный в первой половине 1990-х годов.
Идею написать и донести до широкого круга читателей откровенную и честную книгу о войне писатель вынашивал несколько десятилетий, и с распадом СССР у него появилась такая возможность, ведь советская цензура ни за что не допустила бы подобное произведение к публикации.
Название романа взято из его текста: сообщается, что на одной из стихир, имевшейся у сибирских старообрядцев, «писано было, что все, кто сеет на земле смуту, войны и братоубийство, будут Богом прокляты и убиты».
Действие первой книги романа «Чёртова яма» разворачивается близ Бердска поздней осенью 1942 и зимой 1943 годов, в 21-м запасном стрелковом полку. Номер полка и место его дислокации соответствуют реально существовавшему в годы Великой Отечественной войны. Места дислокации запасного полка сегодня нет, это место затоплено Обским морем.
Действие начинается с прибытия осенью 1942 года в запасной полк молодых новобранцев, в основном только что достигших призывного возраста. Состав их самый разнообразный: прибывший с низовьев Оби частью по крови хант Лёшка Шестаков, старообрядец, силач Коля Рындин, блатной Зеленцов, симулянт Петька Мусиков, своевольный Лёха Булдаков и другие. Позднее к ним присоединились призванные казахи и ещё двое значимых героев романа: Ашот Васконян и Феликс Боярчик. Повествуется о том, как из разношёрстной толпы призывников в тяжелейших условиях складывается вполне боеспособный и в целом сплочённый коллектив. Постоянное недоедание, холод, сырость, отсутствие элементарных условий усугубляется конфликтами между призывниками и их командирами, да и между командирами не всё гладко. Линейный сюжет книги перемежается более детальными описаниями довоенной жизни персонажей романа.
Действие второй книги «Плацдарм» происходит в конце сентября 1943 года и, очевидно, начале октября 1943 года на Днепре. Судя по тому, что в книге упоминается воздушно-десантная операция, прообразом Великокриницкого плацдарма автору послужил Букринский плацдарм у села Великий Букрин, в боях на котором автор участвовал. Воинские части вымышленные. Вторая книга представляет собой натуралистичное описание боевых действий в ходе форсирования Днепра, захвата и удержания плацдарма на его берегу в течение семи и «всех последующих» дней.
Как указывается в предисловии к одному из изданий романа: «Именно этим романом Астафьев подвёл итог своим размышлениям о войне как о «преступлении против разума».
В марте 2000 года писатель заявил о прекращении работы над романом. В ноябре 2001 года Виктор Астафьев умер. Он похоронен на Майской пашне — в трех километрах от родной Овсянки.
«Нет у нас запасной родины, нет другой жизни, значит, надобно все вытерпеть и пережить ради того, чтобы обиходить, спасти эту забедованную. ограбленную, почти убитую землю, на которой нам выпало жить, наладить жизнь, которой наградил нас Создатель, — второй жизни не будет, сохранить в себе душу ради того, чтобы во всем и во всех она была веки вечные жива». Виктор Астафьев

✯Мой отец, Насибулла Хабибуллинович Гарафутдинов, родился в 1924 году в башкирском селе Татар-Улканово. В 1942 году, когда ему исполнилось 17 лет, он, приписав себе год, отправился на фронт. К сожалению, при жизни отец не хотел, да и не любил рассказывать о войне. У нас, детей, сведения самые обрывочные. Нет и точных данных о том, где он воевал. Помню, что отец рассказывал о том, что вначале бойцов везли на поезде, а потом они несколько дней шли пешком. Знаю, что он воевал под Сталинградом, где и получил тяжелое ранение в левую руку. В госпитале врачи в один голос сказали ему, что он уже своё отвоевал: «Ты такой молодой, ранение у тебя серьезное, ты уже не боец». И действительно, рука его, несмотря на лечение, не двигалась. Так ее функции никогда и не восстановились. Больше отец в боевых действиях не участвовал. Вернулся в колхоз, женился, в семье родилось 8 детей, я – самая младшая. Помню, что видела у него медали, да и у мамы, Уркии Талбиевны, была медаль «Мать-героиня». Но, к сожалению, в связи с разными событиями, они утеряны. Помню, что на доме висела табличка «Здесь живет ветеран войны». Отец работал в колхозе, занимался скаковыми лошадьми, которых очень любил. Несмотря на больную руку, он участвовал в традиционных состязаниях на конных упряжках. Эти соревнования проводятся у нас ежегодно на празднике Сабантуй. Так вот, отец неоднократно их выигрывал. Отца не стало в 2000 году. Все мы, дети, получили образование, создали семьи, всю жизнь трудились и трудимся на совесть, как нас научили родители. И дружим, всегда зная, что мы, Гарафутдиновы, и в радости, и в беде всегда вместе. И это тоже заслуга родителей – Насибуллы Хабибуллиновича и Уркии Талбиевны.

✯Михаил Кульчицкий «Сборник стихов "Сквозь время"»

В феврале 1939 года Михаил Кульчицкий написал в стихотворении «Мой город»:
Я люблю родной мой город Харьков —
Сильный, как пожатие руки.
Заканчивались стихи убеждением:
И когда повеет в даль ночную
От границы орудийный дым —
За него, и за страну родную,
Жизнь, коль надо будет, отдадим.
Строки оказались пророческими. 23-летний поэт Михаил Кульчицкий погиб 19 января 1943 года под Сталинградом, и имя его выбито золотом на 10-м знамени в Пантеоне Славы Волгограда. Вписано оно и в историю русской советской литературы 30-40-x годов XX века.
Однокурсник Кульчицкого по Литинституту поэт Сергей Наровчатов писал в 60-е годы: «Наше поколение не выдвинуло великого поэта, оно само по себе выдающийся поэт с поразительной биографией. У нас есть свои герои, свои мученики, свои святые».
Михаил Кульчицкий — один из героев своего поколения «лобастых мальчиков невиданной революции» — родился в Харькове 22 августа 1919 года. Еще школьником он писал: «Живу в старом-престаром доме, где когда-то была тюрьма, и который собирались сносить, но почему-то раздумали». Слава Богу, что раздумали тогда и не надумали сейчас, хотя многие его сверстники пали в последнее двадцатилетие под натиском «цивилизации».
Он очень гордился своим городом. В самые трудные минуты жизни Кульчицкий подбадривал себя фразой: «Мы из Харькова».
Его отец, Валентин Михайлович, был ротмистром царской армии, боевым командиром, прошедшим войны, а после революции служил юристом (он погибнет в 1942 году во время немецкой оккупации Харькова в гестапо). В семье ещё была дочь Ольга (Олеся), ставшая впоследствии преподавателем музыки.
Любовь к поэзии у Михаила возникла очень рано, стихи ему даже снились. Первое его стихотворение было опубликовано в 1935 году в журнале «Пионер». Одаренный от природы прекрасным языковым чутьем, Кульчицкий учился быть Поэтом. В дневниках его школьной поры — бездна интереснейших аналитических суждений по поводу прочитанного и о собственных творческих попытках. Запись 17 июня 1936 года: «Умер Горький. Про Горького писать не могу — не терплю общих слов, а своих пока нет». Яростная нетерпимость к общим (ничьим!) словам, стереотипам мышления и поведения — не из этого ли зерна вырастает поэтическая личность?
«Михаил был большого роста, широк в плечах, хорошо сложен. Обладал и физической силой», — пишет Олеся Валентиновна. Уже сама его внешность говорила о сильном характере, мужестве, упорстве. Люди, близко знавшие Кульчицкого, вспоминают, что о себе он говорил: «Я самый счастливый на свете!» Он был оптимистом, обладал хорошим чувством юмора.
После окончания школы Михаил работал плотником, чертежником на Харьковском тракторном заводе. Поступив в Харьковский университет, через год перевелся на второй курс Литературного института им. Горького (семинар Ильи Сельвинского). В то время он жил на Арбате, снимая угол в подвале, где, по его выражению, была «витрина движущейся обуви». Литинститут был еще вечерним и общежития не имел. Стипендии также не было. Учась, он преподавал в одной из подмосковных школ, которую пришлось оставить из-за дальности и довольствоваться случайными заработками.
Писать и печататься Кульчицкий начал рано. В Литературном институте сразу обратил на себя внимание масштабностью таланта, поэтической зрелостью, самостоятельностью мышления. Уже в годы учебы в Москве Кульчицкий делает заметку для себя: «На границе часовой» — это все верно, но неинтересно«. Он будет упрямо искать свои слова, свои образы, свои мысли. И, конечно, овладевать тайнами версификации: еще школьником Миша составил картотеку 85 основных стихотворных размеров, беря примеры из любимого Лермонтова или же их сочиняя; упражнения ради «переводил» Жуковского на язык Маяковского и наоборот.
Преподаватели и товарищи видели в Кульчицком сложившегося поэта, связывая с ним большие надежды. Сельвинский, Асеев, Кирсанов, Антокольский пророчили ему будущее эпического поэта масштаба Маяковского, да и сам Кульчицкий верил в свою планиду: «Пахнeт тeм, что нам удастся пройти в печать и переделать в поэзии все по-своему. Сторонников у нас все больше, как и врагов. Может быть, я стану очень большим из поэтов, потому что поэзия теперь в болоте, а я стараюсь писать как могу лучше» (из письма родителям в Харьков 1 декабря 1940 года).
В первый же день войны Михаил обратился в военкомат с просьбой отправить его на фронт. Он уже заранее постригся наголо. Вскоре был сформирован истребительный батальон, патрулировавший улицы Москвы, в который вступили практически все студенты Литинститута. Одновременно работал в ТАСС. Задумал роман: дневник молодого человека и девушки. «Параллельно на одной странице будет дневник его и дневник ее. Фронт и тыл...» В октябре батальон был расформирован, и студенты вновь приступили к занятиям. Кульчицкий был на последнем, четвертом курсе, но слушать лекции, когда враг был на подступах к Москве, ему казалось невозможным.
Он поступает в стрелково-минометное училище, находившееся на станции Хлебниково недалеко от Москвы. В середине декабря 1942 года Михаил окончил училище, получив звание младшего лейтенанта.
Общая тетрадь большого размера, куда Михаил Кульчицкий записывал свои стихи и прозу в 1940-42 годах, до сих пор не найдена. Как и чемодан с рукописями. Перед отъездом на фронт Михаил ходил по Москве, пытаясь пристроить чемодан у знакомых девушек.
19 января 1943 года командир минометного взвода Михаил Кульчицкий погиб под населенным пунктом Трембачёво Луганской области при отражении прорыва танкового корпуса Манштейна на Сталинград. Перезахоронен в братской могиле села Павленково Новопсковского района, Луганской области.
В 1989 году на доме, где вырос поэт, была установлена мемориальная доска. Через десять лет барельеф и отлитые в металле знаменитые строки «Самое страшное в мире — это быть успокоенным» были украдены охотниками за цветным металлом. В 2004 году новая мемориальная доска, с другим барельефом и другим текстом, украсила угол старого дома.
Имя Михаила Кульчицкого есть на мемориальной доске, установленной в память о студентах Литературного института им. А. М. Горького, погибших на фронтах Великой Отечественной войны, в здании на Тверском бульваре № 25.
Сборник Михаила «Вместо счастья. Стихотворения. Поэмы. Воспоминания о поэте» (Харьков, Прапор, 1991) давно стал библиографической редкостью.
С детства одним из любимейших поэтов Михаила был Велимир Хлебников (как волновало мальчишку, что Председатель Земного Шара бродил по нашим харьковским улицам!). Для него это был Поэт в чистом виде, полностью поглощенный творчеством и безразлично-спокойно относящийся к его плодам.
Мы не знаем, каких высот достиг бы Кульчицкий в поэзии. Но он был «творянином» (любимое хлебниковское словцо), успевшим сотворить самое главное — себя.

О детях 
Всё резче графика у глаз,
Всё гуще проседи мазня —
А дочь моя не родилась,
И нету сына у меня.

И голос нежности моей
Звучит томительно и зло.
Как шмель в оконное стекло
В июльской духоте ночей.

И в темноте, проснувшись вдруг,
Всей грудью чувствовать вот тут
Затылка невесомый пух
И детских пальцев теплоту.

А утром — настежь окна в сад.
И слушать в гомоне ветвей
Не выдуманных мной детей —
Всамделишные голоса.
1940 

Я вижу красивых вихрастых парней,
Что чехвостят казенных писак.
Наверно, кормильцы окопных вшей
Интендантов честили так.
И стихи, что могли б прокламацией стать
И свистеть, как свинец из винта,
Превратятся в пропыленный инвентарь
Орденов, что сукну не под стать.
Золотая русская сторона!
Коль снарядов окончится лязг,
Мы вобьем в эти жерла свои ордена,
Если в штабах теперь не до нас.
1941

Мечтатель, фантазёр, лентяй-завистник!
Что? Пули в каску безопасней капель?
И всадники проносятся со свистом
вертящихся пропеллерами сабель.
Я раньше думал: «лейтенант»
звучит вот так: «Налейте нам!»
И, зная топографию,
он топает по гравию.

Война — совсем не фейерверк,
а просто — трудная работа,
когда,
      черна от пота,
                вверх
скользит по пахоте пехота.
Марш!
И глина в чавкающем топоте
до мозга костей промерзших ног
наворачивается на чёботы
весом хлеба в месячный паёк.
На бойцах и пуговицы вроде
чешуи тяжёлых орденов.
       Не до ордена.
       Была бы Родина
       с ежедневными Бородино.
26 декабря 1942, Хлебниково-Москва

Это стихотворение Михаила Кульчицкого Владимир Высоцкий включил в свой поэтический цикл «Мой Гамлет».
Оно звучит также в художественном фильме «Застава Ильича» («Мне двадцать лет») режиссёра Марлена Хуциева, где в эпизоде «Вечер в Политехническом музее» Борис Слуцкий читает стихи своего боевого товарища, однокурсника по Литературному институту и знакомого со школьных лет по Харькову.

	  
Борис Слуцкий
Голос друга
                Памяти Михаила Кульчицкого.
Давайте после драки
Помашем кулаками:
Не только пиво - раки
Мы ели и лакали,
Нет, назначались сроки,
Готовились бои,
Готовились в пророки
Товарищи мои.

Сейчас всё это странно,
Звучит всё это глупо.
В пяти соседних странах
Зарыты наши трупы.
И мрамор лейтенантов –
Фанерный монумент –
Венчанье тех талантов,
Развязка тех легенд.

За наши судьбы (личные),
За нашу славу (общую),
За ту строку отличную,
Что мы искали ощупью,
За то, что не испортили
Ни песню мы, ни стих,
Давайте выпьем, мёртвые,
Во здравие живых!

✯Мой дед, Фёдор Фёдорович Скобёлкин, участник Курильской десантной операции — последнего сражения Второй мировой войны.
Он родился в 1924 году в деревне Федосовка, Колыванского района Новосибирской области. Был призван на службу в морскую пехоту, служил на Камчатке. Еще до войны познакомился с коренной камчадалкой, Любовью Константиновной Селивановой, на которой и женился. В браке у них родилось трое детей — Вячеслав, Александр и Светлана — моя мама. Жили они в селе Халактырка Камчатской области.
Когда началась война с Японией, мой дед был призван в действующую армию. В августе 1945 года принимал участие в Курильской десантной операции как стрелок 2-го взвода 2-й роты батальона морской пехоты Петропавловской военно-морской базы Тихоокеанского флота (ПВМБ ТОФ).
Курильская десантная операция (18 августа — 1 сентября 1945) — десантная операция войск 2-го Дальневосточного фронта и Тихоокеанского флота СССР против японских войск во время Второй мировой войны для овладения Курильскими островами. Часть Советско-японской войны. Итогом операции стало занятие советскими войсками 56 островов Курильской гряды, общей площадью 10,5 тыс. км², которые позднее, в 1946 году, были включены в состав СССР.
Был удостоен ордена «Красной Звезды». Вот что написано в наградном листе от 1 сентября 1945 года: «При взятии высоты 171 первым ворвался в траншею противника в которой находилась группа японских солдат. Очередью из автомата тов. СКАБЕЛКИН уничтожил семь японских солдат, при этом проявил отвагу и геройство. При подходе к вершина высоты тов. СКАБЕЛКИН обнаружил засевшего японского снайпера, которого метким огнем из автомата уничтожил». (орфография и пунктуация сохранена)
После войны Федор Федорович вернулся к семье в Халактырку, работал в рыболовной артели водителем. Причем водил машину, которую собрал по частям от американских машин, которые приходили к нам по ленд-лизу. О войне вспоминать не любил. Был веселым человеком, любил катать малышню на своем мотоцикле. О его прошлом краснофлотца напоминала тельняшка, которую он носил. Вот, собственно, и все что удалось узнать от моего дяди Вячеслава, который до сих пор здравствует. Мама моя отца не помнит, ей было 4 года, когда он погиб во время несчастного случая в 1958 году.
Кроме моего деда, в Курильском десанте принимал участие его родственник Андрей Байгузов. Моей семье есть, кем гордиться. И кого помнить.

Чайки
Чайки, 
вечные спутники душ белокрылых
моряков, что покоятся в водах морских,
на подходе к Шумшу
на далёких Курилах
смотрят сверху,
как в волны ложатся венки.
Но не так,
как на братских могилах на суше…
Вдруг рванули
                   рассвет
                               катеров
                                           ревуны.
И не чайки уже – белокрылые души
полетели в забвенье минувшей войны.
Там в атаках
«За Сталина!»
с криком призывным
шли матросы в тельняшках
волна за волной…
Не венки – то плывут по волнам бескозырки
из последнего боя Второй Мировой…
Здесь он –
грозный десант!
Поимённо.
Он – с нами!
Белокрылые души матросов молчат.
Только море взволнованно бьётся о камни.
Да о чём-то
             отчаянно
                           чайки
                                     кричат…
Владимир Татауров 

✯Александр Шумилин «Ванька-ротный» «Я был командиром пятой роты, а Татаринов — командиром четвертой. Комбат нам по очереди вправлял мозги. Без этого нельзя. Погонять ротного надо. Он с голода и холода может проспать всю войну! В роте все держится на "Ваньке-ротном", вот с него все требуют и погоняют его».
Автор книги «Ванька-ротный» — Александр Ильич Шумилин родился в 1921 году. Участник Великой Отечественной войны. Был пять раз ранен, в 1944 году — тяжело, остался инвалидом.
В 1970-е — 1980-е написал фронтовые мемуары «Ванька-ротный» о событиях на фронтах Великой Отечественной войны. В ней описываются события с августа 1941 года по апрель 1944 года. Шумилин был непосредственным свидетелем происходящего. Автор работал над рукописью в течение восьми лет вплоть до самой смерти в 1983 году. Основным источником хронологии событий были письма с фронта.
Общий объём рукописи превышал 1200 машинописных листов. При жизни автора роман не был издан. Благодаря усилиям Николая Шумилина (сына автора), книга увидела свет.
Вот что он пишет в Предисловии к мемуарам, датированном 3 мая 1983 года:
«В те суровые дни войны вся тяжесть в боях по освобождению земли нашей легла на пехоту, на плечи простых солдат. Получая пополнение в людях, мы вели непрерывные бои, не зная ни сна, ни отдыха... Очень многие, имея поверхностное представление — что такое война, самоуверенно считают, что они в достаточной степени осведомлены. Про войну они читали в книжках и смотрели в кино... Война — это живая, человеческая поступь — навстречу врагу, навстречу смерти, навстречу вечности. Это человеческая кровь на снегу, пока она яркая и пока еще льется. Это брошенные до весны солдатские трупы. Это шаги во весь рост, с открытыми глазами — навстречу смерти. Это клочья шершавой солдатской шинели со сгустками крови и кишок, висящие на сучках и ветках деревьев. Это розовая пена в дыре около ключицы — у солдата оторвана вся нижняя челюсть и гортань. Это кирзовый сапог, наполненный розовым месивом. Это кровавые брызги в лицо, разорванного снарядом солдата... Но война, это не только кровавое месиво. Это постоянный голод, когда до солдата в роту доходила вместо пищи подсоленная водица, замешанная на горсти муки, в виде бледной баланды. Это холод на морозе и снегу, в каменных подвалах, когда ото льда и изморози застывает живое вещество в позвонках. Это нечеловеческие условия пребывания в живом состоянии на передовой, под градом осколков и пуль. Это беспардонная матерщина, оскорбления и угрозы со стороны штабных «фронтовиков» и «окопников» (батальонного, полкового и дивизионного начальства)... Вот и сейчас, я пишу и вижу, они передо мной как живые... Я вижу изнуренные, бледные лица солдат и каждый из них, умирая, хотел что-то сказать. Сказать тем, кто останется после них жить на этой земле, пропитанной их кровью. Эти мысли и не дают мне покоя.
С какой безысходной тоской о жизни, с каким человеческим страданием и умоляющим взором о помощи, умирали эти люди. Они погибали не по неряшливости и не в тишине глубокого тыла, как те сытые и согретые теплом деревенских изб и жителей прифронтовые «фронтовики» и «окопники».
Они — фронтовики и окопники стрелковых рот, перед смертью жестоко мёрзли, леденели и застывали в снежных полях на ветру. Они шли на смерть с открытыми глазами, зная об этом, ожидая смерть каждую секунду, каждое мгновение и эти маленькие отрезки времени тянулись, как долгие часы... Без «Ваньки ротного» солдаты вперед не пойдут. Я был «Ванькой ротным» и шел вместе с ними. Смерть не щадила никого. Одни умирали мгновенно, другие — в муках истекали кровью. Только некоторым из сотен и тысяч бойцов случай оставил жизнь. В живых остались редкие одиночки, я имею в виду окопников из пехоты. Судьба им даровала жизнь, как высшую награду... На фронте я был с сентября сорок первого года, много раз ранен. Мне довелось с боями пройти тяжелый и долгий путь по дорогам войны. Со мной рядом гибли сотни и тысячи солдат и младших офицеров... На войне наша земля потеряла миллионы своих лучших сыновей. Разве те, кто в сорок первом с винтовкой в руках и горстью патрон шел на верную смерть, не был героем?! Я думаю, что именно они являются теми единственными и истинными героями. Они спасли нашу землю от нашествия и их кости остались в земле. Но и по сей день, лежат они неизвестными, ни могил, ни имен.
Только за одно то, что перенес русский солдат на своих плечах, он достоин священной памяти своего народа! Без сна и отдыха, голодные и в страшном напряжении, на лютом морозе и все время в снегу, под ураганным огнем врага, передовые роты шли вперед. Невыносимые муки тяжелораненых, которых подчас некому было выносить, всё это выпало на долю, идущему на врага пехотинцу.
Жизнь человеку дается один раз и это самое ценное и дорогое, что есть у каждого. На войне были многие, но еще больше — остались лежать в мертвой тишине. Но не все живые и вернувшиеся знают, что значит идти в составе стрелковой роты на верную смерть.
В моей книге «Ванька ротный», больше человеческого горя и страданий, чем радостных и веселых боевых эпизодов... Почитайте книгу «Ванька ротный» и подумайте, чем отличается фронтовик от иного «фронтовика» и что такое война!"

✯Мой отец, Петр Артемович Пустовит, родился 6 июня 1913 года в селе Паланка Томашпильского района Виницкой области. Из семьи рабочего и крестьянки, украинец, образование среднее специальное, окончил: в 1927 г. Жмеринскую железнодорожную семилетку, в 1929 г. — школу коммунистической молодежи, в 1953 г. — высшие курсы Минторговли УССР. Начал трудиться в системе кооперации с 16 лет. Активный комсомолец.
В 1941- июне 1942 г. — помощник начальника штаба 2-го отдельного стрелкового батальона 9-й бригады Черноморского флота, командир взвода на морском участке Одесса — Севастополь, участник обороны Одессы и Севастополя. Воинское звание «техник-интендант 2-го ранга». Трижды ранен, причем последний раз у него была прострелена грудь вместе с партийным билетом.
С 26 июля 1942 г. — в Тбилисском эвакогоспитале в/ч 2454 — «ранено-больной» и затем одновременно заместитель начальника по политчасти. Отец и моя мама — Наталья Терентьевна Анчеева, в девичестве Дрюченко (1905–1949), познакомились в Тбилисском эвакогоспитале, где она служила политруком.
П. А. Пустовит был комиссован из рядов Вооруженных Сил. Всю дальнейшую жизнь посвятил руководящей работе в кооперативных и советских хозяйственных органах.
Выйдя на пенсию в 1968 г.(в январе этого же года ему ампутировали раненную на войне левую ногу), переехал в г. Львов. Умер в 1976 году. Похоронен на Яновском кладбище г. Львова. Награждён медалями «За оборону Одессы», «За оборону Севастополя», «За победу над Германией».
«Он часто употреблял выражение гражданская совесть применительно к людям и к их поступкам. Я давно уже не слышу этого слова, оно ушло вместе с отцовским поколением».
Отрывок из книги Валентина Пустовита «Тайная история Камчатки: век XX»
«Мой отец воевал. Орденов не имел, а медалей было только две: «За оборону Севастополя» и «За победу над Германией», но первая по своей значимости среди участников войны не уступала ордену. Медалью «За отвагу» был награжден мой брат по матери младший лейтенант Леонид Емельянович Анчеев. Он умер 19-летним от ран 5 декабря 1944 г. при освобождении Чехословакии.
В детстве я запомнил фронтовиков молодыми и веселыми. Один из них, дядя Эльдар, учился вместе с моим отцом на Львовских высших торговых курсах, и с месяц или два жил у нас: по утрам он скрипел по квартире своим протезом, улыбался мне и ласково-небрежно трепал мои волосы. О том, что он, как и мой отец, был на фронте, говорили ампутированная нога и тельняшка, в которой он ходил умываться.
Орденов и медалей тогда фронтовики не носили и об Отечественной войне почти не вспоминали. Потом, уже на Камчатке, будучи подростком, я расспрашивал отца про войну, но он отвечал кратко и неохотно, за все время, пока мы жили вместе, удалось выудить из него всего лишь три севастопольских эпизода... Перед сильной бомбёжкой вдруг пошли крысы. Дорогу всю заполонили — идут в море. У дороги какой-то склад, молодой боец — на вышке. Он принялся стрелять по ним. Нашли от него потом автомат и каску. И больше ничего.
...Когда отец привел в дом молодую хозяйку, ко мне перешёл старый коричневый альбом с его снимками во флотском командирском кителе и фуражке «с крабом» среди фронтовых друзей. Там я часто рассматривал маму, тоже в военной форме, поверх которой на большинстве фотографий белел халат. Она стояла в окружении врачей, медсестер и ранено-больных, и надпись чернилами на обороте снимка поясняла, что это — Наталья Терентьевна Анчеева, политрук 3-го терапевтического отделения Тбилисского эвакогоспиталя. Воинское звание у нее было старший лейтенант.
Меня мальчишкой чрезвычайно интересовал отцовский «кортик» (так почему-то он называл очень красивую, с цветным набором финку в кожанодеревянных ножнах), на рукоятке которого ясно читалось внутри плексигласа: «Кавказский фронт, 1942 год». Если не ошибаюсь, отец однажды сказал, что «кортик» — память о погибшем друге, и назвал его, по-моему, Ваня Лаптев, они с ним вдвоем на одной из фронтовых фотографий.
Но, кроме «вещественного» присутствия войны в нашем доме, было еще другое — пожалуй, самое главное. С годами я узнал: отец и мама познакомились в том самом Тбилисском эвакогоспитале № 2454 Черноморского флота. Выходило, не будь войны, не было бы и меня.
Но вся беда в том, что мама не могла уже ни о чем рассказать: она умерла вскоре после войны. Мне тогда едва исполнилось 4 года — я ее совершенно не помню.
...Хорошо помню Праздник Победы 1965-го. До этого он долгое время был обычным рабочим днем. А тут: накануне — торжественное собрание в Кремлевском Дворце съездов, где в докладе со знаком плюс упоминался председатель Государственного комитета обороны И. В. Сталин, после чего, между прочим, последовали аплодисменты всего зала, а на следующее утро — парад на Красной площади. Новое руководство страны стремилось заручиться поддержкой бывших ещё в силе фронтовиков. День Победы был включен в реестр общегосударственных праздников наравне с 1 Мая и 7 ноября.
Широко отмечался он и в Петропавловске-Камчатском. Запомнилось: теплый солнечный день, в центре города на каждом шагу лотки с вином на розлив, молоденькие продавщицы в синих чепчиках, очень напоминающих пилотки, и полное отсутствие пьяных.
В тот день 9 мая 1965 г. впервые повсюду звучала песня на слова М. Исаковского «Враги сожгли родную хату...» Он написал эти стихи ещё в 1945-м, тогда, кажется, где-то опубликовал, но не стало это классическое произведение сразу после войны песней, да и не могло стать, не будь даже там такой по тем временам крамольной строки, как «я три державы покорил». Слишком свежа была народная рана, чтобы бередить её. Видимо, отчасти по этой причине и не отмечался с 1948 г. по всей стране официально «праздник, со слезами на глазах».

              Музыка
                        Маме моей
      В музыке с любой пластинки
      (как ни называлась бы она)
     в торжестве и в дни простые
      долго еще слышалась война.
     Плясовая, или танец быстрый,
      или танго – мягко и легко…
   Но в каком-то месте звук, как выстрел,
      как разрыв совсем недалеко.
      Мать моя не думала об этом
     и отец: ведь не было войны!
      Пусть ее носили оба меты,
      они жили будущим страны.
    Получалось: вроде бы отдельно
      существует музыка от них –
     до того все буднично, семейно
     шло в дому… И праздник поутих.
     …Берегли мы те пластинки мало.
      Жаль, не уцелела ни одна.
     Но, как умер мой отец и мама,
     мне все чаще слышится война.
                          12.12.80
  

            БОЛЬ
Ветеран — такого слова не было.
Было — точно помню — фронтовик.
Привилегий для себя не требовал
и калека даже — не привык.
Да и что дала бы им Россия,
голодая, мучаясь опять,
кроме хлеба, далей синих,
от которых глаз нельзя отнять?..
Сколько их, прибитых к самокатам
(на коленях — нам, мальчишкам, в рост),
заодно с военными плакатами
отнесло ветрами под откос!
А медали, ордена и раны
оставались продолжавшим жить —
кто теперь зовётся ветеранами,
с кем за честь встречаться и дружить.
...Я боюсь в газетах черных рамок,
как боялся в детстве я калек,
для кого был мукою прилавок, —
не забыть мне этого вовек.
Не забыть вокзалов тусклых копоть,
расходящихся путей больничный шов
и — по пояс, навсегда в окопе —
человека, что рывками шёл…
     14.12.80

✯Лев Кассиль «Дорогие мои мальчишки»

Лев Кассиль (1905 — 1970) — русский советский писатель, сценарист.
С первых дней Великой Отечественной войны Лев Кассиль являлся корреспондентом ряда газет и радио. Писатель часто бывал в ремесленных училищах Москвы и Урала, где мальчишки и девчонки, которым в силу возраста нужно было учиться в школе, становились рабочими, заменяя собой ушедших на войну взрослых.
Свою повесть «Дорогие мои мальчишки» Кассиль посвятил Аркадию Гайдару — детского писателя легко можно узнать в одном из персонажей произведения, синоптике Арсении Петровиче Гае. Гайдар присутствует на каждой странице книги. Вряд ли кто-то, читая о синегорцах, не вспомнит о тимуровцах. Кассиль также, как и Гайдар в «Военной тайне», использует прием «Сказка в сказке». Когда писалась эта повесть, уже было известно, что Гайдар погиб на фронте. Свое произведение Лев Кассиль закончил в 1944 году, и тогда же она была издана Детгизом.
Действие повести разворачивается во время Великой Отечественной войны в маленьком приволжском городке Затонске. Именно здесь мальчишки-школьники, воодушевлённые своим учителем Арсением Гаем, создают свой сказочный мир — таинственную Синегорию, где живут преданные, добрые и отважные люди. Но в сказку врывается тяжёлая реальность: война сначала уносит жизнь любимого учителя, а потом приходит и в крошечный Затонск. И вот уже мальчишкам приходится не в сказке, но в были, отстаивать верность своему синегорскому девизу: «Отвага, Верность, Труд — Победа!»
Вот отзывы читателей, опубликованные на сайте LiveLib.
«Любимая книга еще моей мамы, потом читали мы с братом, потом на ней выросли мои дети. Интересная история про сказочную страну Синегорию, про Капку Бутырева, Валерку Черепашкина, про Тимку-Тимсона, юнгу Виктора Сташука и др.
Наш старенький экземпляр 1961 года зачитан до дыр и истрепался абсолютно, весь в заплатках».
«В чем-то наивная и светлая советская повесть о детстве.
И вставка — чудесная сказка о волшебной стране Синегории, что составила бы честь любому современному сборнику фэнтези-новелл.
Хорошо. Очень»
«Почему-то подумалось, что Три страны которых нет на карте, выросли из тех "миров Аркадия Гайдара" (Ох, недаром посвящена ему эта повесть, что бы там не говорили про слащавость и натужность), которыми Арсений Гай-Гайдар расцветил небо для детей той суровой и неласковой страны. Приняв эстафету, Лев Абрамович показал жизнь таких же ребят, но только времен Отечественной войны. Это те же Тимуры и Барабанщики, оказавшиеся достойными своих старших братьев».

✯Я хочу рассказать о своих родителях — участниках трудового фронта, живших и трудившихся в годы войны в Хабаровске.
Мой отец —  Лебакин Порфирий Филиппович родился в 1912 году в Куйбышевской области. Службу в Красной Армии он проходил в Хабаровске, в Краснознаменной Амурской флотилии (КАФ). Его воинская специальность (судя по записи в военном билете) — авиационный моторист. В годы войны Порфирий Филиппович работал (вероятно, его оставили как специалиста — хорошего механика) на заводе им. Молотова, где изготавливали авиационные бомбы. Впоследствии завод переименовали в «Дальдизель». Там, на заводе, он и познакомился с моей мамой — Лебакиной Агафией Даниловной, родившейся в Омской области в 1917 году.
Мама работала на токарном станке. Жаль, что не узнала подробности их романа. Да и был ли он? Ведь трудиться приходилось, не жалея сил, выполняя и перевыполняя норму.
Иногда маме приходилось брать с собой на работу маленького Витю — сына от первого брака. Так он и засыпал в цехе под грохот станков. Рядом с мамой, наравне со взрослыми, трудились подростки.
В годы Великой Отечественной войны не менее трети квалифицированных рабочих и инженеров хабаровских промышленных предприятий ушли на фронт. На их места встали женщины и совсем молодые люди. Мальчишки и девочки 14−15 лет, согласно справке исторического архива, составляли до 80% всех работающих.
Часто они не шли домой ночевать, ложились здесь же. Для этого соорудили настил, застелили его, чем придется, и туда ложились после смены вповалку, и Витя, порой, вместе с ними.
Отец был награжден тремя медалями. Первая — «За победу над Германией» от 9 мая 1945 года, эта та медаль стала самой распространенной наградой СССР, поскольку огромное количество советских людей принимало участие в борьбе с фашистской Германией, как на фронтах, так и в тылу. Вторая — «За Победу над Японией» от 30 сентября 1945 года (после войны папа трудился на заводе вместе с пленными японцами) и «За доблестный труд» от 6 июня 1945 года.
Я появилась на свет в 1952 году, к тому времени у родителей было уже двое совместных детей — девочек, которых назвали Валентина и Зинаида. Помню, что слова «ветеран» тогда не было. Говорили «фронтовик». На калитке или на фронтоне дома, где жил участник войны, была прикреплена красная звездочка. Родители нам всегда говорили: «Здесь живет фронтовик!». Мы прямо с трепетом проходили мимо такого дома. Помню соседа без ног, который ездил на самодельной коляске и другого без ноги с самодельным костылем. Еще помню, как мама из парашютного шелка ярко-апельсинового цвета сшила нам с сестрами вещи. И аэростаты над городом помню.
Папы не стало в 1985 году, а мама дожила до 95 лет. Теперь понимаю, как много я не знаю об их героической работе в тылу в годы войны. Отдавая дань памяти моим родителям, 9 мая мы всей семьёй с гордостью идем в колонне «Бессмертного полка» с их портретами.
Эта была общая победа всего советского народа!

✯Василий Акшинский «Для Победы ничего не жалко. Стихотворения»

Остров Шумшу
Сейчас это даже красиво — _
Скалы, прибой, маяк...
А мы наступали с пролива 
В промозглый ревущий мрак.

Навстречу нам разъярено 
Японцы били в упор 
Из дотов железобетонных,
Из скал и расщелин гор.

Десантные баржи горели,
От взрывов кипела вода.
Но мы отходить не хотели —
За этим ли шли сюда?

И в волны с бортов бросались,
И плыли в кругах огневых.
Где павшие оставались —
Живые мстили за них.

Вставала за ротою рота 
И с ходу кидалась в бой —
Сквозь шквальный свинец пулеметов, 
На вражеских смертников строй.

А после нам чудом казалось —
Ведь нашим десантом взята 
Вон та, что огнем огрызалась,
Вулкану под стать высота.
 1945 г.


Так было
Враг разбит. И сразу после боя 
Хлынули в уши, и в глаза 
Шум прибоя, небо голубое,
Ветер, волосы откинувший назад.

Я в атаках ничего не слышал,
Был, как все, — остервенел и лют. 
Вновь солдаты полной грудью дышат, 
И смеются, даже и поют.

Шелестит холмов убор зеленый, 
Плещет где-то речка меж камней, 
Голоса счастливых птиц влюбленных, 
Не смолкая, льются в тишине.

Ворот гимнастерки нараспашку:
Пусть вот так все будет без конца! 
Удивленно клонятся ромашки 
На лицо убитого бойца.	

Как им не понять: мы жить хотели,
И за то в крови товарищ лег,
Чтоб они цвели, чтоб птицы пели, 
Чтобы люди жили без тревог.
1945 г., о. Шумшу

Это стихотворение Василия Семёновича Акшинского из книги «Для Победы ничего не жалко» с документальной точностью описывает бой за остров Шумшу — главное сражение Курильской десантной операции в августе 1945 года, одно из последних сражений Второй Мировой войны.
Мы видим и ощущаем тот жестокий бой, высадку десанта в неизвестность, ураганный огонь и отчаянное сопротивление японцев, героическое взятие укрепленных высот 171 и 165 и долгожданную победу.
Капитан Василий Акшинский, участник Курильского десанта, обеспечивавший высадку и боевые действия второй батареи, пережил всё это сам.
Педагог, журналист, поэт, политработник, воин, летописец Курильского десанта, много лет собиравший письма и воспоминания его участников.
Итогом стала документальная повесть «Курильский десант», одна из немногих обобщающих работ, показывающих ход заключительной боевой операции Второй Мировой войны на Северных Курилах.
Он приехал на Камчатку восемнадцатилетним юношей осенью 1930 года и прожил здесь 16 лет, пройдя путь от сельского школьного учителя до журналиста и редактора главной газеты полуострова «Камчатская правда».
В годы Великой Отечественной войны был призван в Красную Армию и участвовал в Курильской десантной операции.
«Среди бойцов и офицеров славных дальневосточных полков — участников героического десанта и сражения за Курильские острова — находился и офицер Акшинский. Ещё гремели залпы советских орудий, а Акшинский уже записывал в свой походный блокнот стихи о суровой земле Курильских островов, возвращённой советской Родине, героях боёв — отважных русских воинах. Стихи эти написаны под свежим впечатлением боёв — не просто очевидцем, но непосредственным участником событий», — писала воинская газета «Тревога» в 1946 году.
Это очень искренние стихи, пронизанные и духом времени, и реальностью пережитых событий.
Главной книгой Акшинского стал «Курильский десант», но его простые строки поэта-очевидца по-своему хороши и правдивы.
Сборник вышел в Петропавловске-Камчатском в 2000 году.

Ночь в окопе
Дождь до дрожи пробирает 
Сутками подряд.
В сотне метров самураи, 
Затаясь, лежат.

Скоро полночь. Темь такая—
Не видать за шаг.
Что сейчас там затевает, 
Замышляет враг?

Здесь он знает каждый камень, 
Все ему с руки.
Но винтовки наши с нами, 
Взведены курки.

Охраняют нас секреты,
Что ж не спится нам?
Вот ударил выстрел где-то. 
Снова тишина.

Нас совсем водой залило, 
Нитки нет сухой.
Ничего, и хуже было, 
Прибодрись и стой.

Пять разведчиков учбата 
Уползли во мглу.
Каково же тем ребятам 
У врагов в тылу?

Дождь сечет, и под ногами
Хлюпает вода.
Будет бой — за все с врагами 
Счет сведем тогда.
1945 г., о. Шумшу 

✯ Мой отец, Осипов Иван Прохорович, родился 19 мая 1917 года в Красноярском крае, в деревне Кержатское. Война застала его на советско-китайской границе — озере Хасан.
В 1942 году его перебрасывают под Москву и зачисляют в 87 гвардейский стрелковый полк 79 гвардейской стрелковой дивизии. Когда я вспоминаю его рассказы и сопоставляю их с фактами его боевой биографии (которых, к сожалению, очень мало), у меня выстраивается следующая картина.
Отец попал в окружение. Бойцы разделились на группы. Его группа состояла из 4-х человек, они стали пробираться к «своим» по захваченной немцами территории. Очень хотелось есть. В деревне, которая попалась им по дороге, добрые люди дали мужчинам гражданскую одежду, свою же они закопали вместе с документами. В деревне немцы не стояли, приехали лишь для того, чтобы собрать провизию. Бойцы выдали себя за деревенских и вместе с другими жителями стали ловить кур и грузить на повозку. Они прожили в деревне дня два, а потом ночью, переплыв реку, отправились в дальнейший путь. Попав, наконец, в расположение наших частей, они не смогли предъявить никаких документов. Дальше начались допросы, их избивали и даже ставили «к стенке», пугая расстрелом. Так мой отец попал в штрафбат.
Знаю, что с 30 июля 1942 года по 28 апреля 1943 года он участвовал в боях под Вязьмой, где, по его воспоминаниям, одна и та же высота переходила по нескольку раз от «наших» к немцам и наоборот.
В атаку штрафники шли, зная, что позади заградотряд с автоматами. Винтовок на всех не хватало, поэтому забирали оружие у убитого товарища. В одном из боёв отец получил ранение. По моим сведениям, это произошло в апреле 1943 года. Таким образом, он как бы искупил вину перед Родиной кровью.
После выздоровления в составе 1-го Белорусского фронта отец освобождал Европу, дошел до Германии. Награжден медалью «За победу над Германией». Кстати, про Германию он вспоминал, что в брошенных жителями домах, часто встречались заминированные предметы — часы, портсигары. Получил еще ранение и после госпиталя был комиссован в звании младшего сержанта.
Осколок у него так и остался в руке. Помню, как он давал мне его потрогать — осколок катался под рукой.
Что еще рассказывал... Что в бой шли с криками «За Ленина! За Сталина!»
9 мая мы, конечно, отмечали. Но в кругу семьи, с соседями. Мы жили на 8 км в частном секторе. Кругом были такие же домишки. Поэтому собирались вместе — взрослые выпивали, пели и танцевали. Помню, отец любил частушку:

Хорошо тому живется
У кого одна нога
Сапоги он мало носит
И портянщина одна.

Отца не стало в 1987 году. Жалею теперь, что мало расспрашивал. Тогда у всех отцы воевали, и мой не был исключением. Теперь только понимаю, что у каждого из воевавших был свой, особенный фронтовой путь. И у Осипова Ивана Прохоровича тоже. Хочется, чтобы его помнили.

✯Елена Ржевская «За плечами XX век»

Писательница Елена Моисеевна Ржевская (настоящая фамилия Каган) родилась 27 октября 1919 года в Гомеле в семье юриста Моисея Александровича Кагана и зубного врача Рахили Соломоновны Каган, уроженцев Витебска.
Когда началась война, студентке Литературного института и одновременно знаменитого Института философии, литературы и истории (ИФЛИ) в Москве, Елене Каган, шел 22‑й год. Летом 1940 года Елена рассталась с мужем — поэтом Павлом Коганом, который был так же, как и она, студентом Литературного института, куда перешел из ИФЛИ. Друзья в шутку называли пару, чьи фамилии различались лишь одной буквой, Кокаганами. Их дочери Ольге шел второй год. Павел Коган, автор «Бригантины», был признанным лидером группы молодых поэтов. Елена, в отличие от молодых литераторов ее круга: Бориса Слуцкого, Давида Самойлова, Михаила Кульчицкого и других, писала прозу. Ни строчки еще не напечатала, как, впрочем, и Павел.
С первых дней войны Елена пошла работать на Второй московский часовой завод: изготавливать не часы, а гильзы для патронов. По вечерам занималась на курсах медсестер. Окончив курсы, Елена поняла, что медсестра из нее никакая, к тому же выпускниц курсов, не имевших практического опыта, отправляли в тыловые госпитали. А она рвалась на фронт. Со второй попытки, в октябре 1941 года, ей удалось записаться на курсы военных переводчиков. 10 октября 1941 года Елену Каган зачислили в Красную армию. А 15 октября она вместе с другими курсантами сошла с парохода «Карл Либкнехт» в Ставрополе-на-Волге. Здесь в санатории «Лесное» находился эвакуированный из Москвы Институт военных переводчиков. Среди курсантов, прибывших тем же пароходом, был Павел Коган. По близорукости он не подлежал мобилизации, однако нашел свой путь в армию через курсы военных переводчиков. В июле 1941 года их дочь отправили в эвакуацию в Новосибирск, вместе с матерью Павла. Павел погибнет в бою под Новороссийском в сентябре 1942 года. Первая книга Павла Когана выйдет через 18 лет после его гибели.
Как прошли для нее эти три с половиной года, между октябрем 1941-го и апрелем 1945‑го? Об этом Елена Каган, в 1948 году окончившая Литературный институт имени А. М. Горького, рассказала в своих книгах. В ее повестях «От дома до фронта» (1964), «Февраль — кривые дороги» (1975), «Ворошеный жар» (1982–1983), «Ближние подступы» (1985), «Далекий гул» (1988) и других последовательно рассказана история ее жизни на войне. Книги Елены Ржевской в значительной степени основаны на дневниковых записях, которые она вела всю войну. Главным в военной биографии Елены Каган стало даже не участие в опознании трупа Гитлера, чему посвящена ее самая известная книга. Главным событием стало участие в битве за Ржев — одном из самых продолжительных и кровавых сражений Второй мировой войны. И ее псевдоним — Ржевская, был выбран не случайно. В память о сражении, продолжавшемся больше года (январь 1942 года — март 1943 года) и, тем не менее, более полувека находившемся в тени. Ибо оно оказалось не слишком славным для советских полководцев. В 80-е годы прошлого века Елена Каган была одним из инициаторов государственного и общественного увековечивания города Ржева в событиях Великой Отечественной войны. Отсюда родилась идея Городов воинской славы, и Ржев, в числе других российских городов, получил это высокое звание.
Вернемся, однако, к военной биографии Елены Каган. Через три с половиной года после добровольного вступления в Красную армию переводчик оперативной группы «Смерш» 3‑й ударной армии гвардии лейтенант Елена Каган пересекла границу Германии:
За Бирнбаумом контрольно-пропускной пункт. Большая арка — «Здесь была граница Германии». Все, кто проезжал в эти дни по Берлинскому шоссе, читали, кроме этой, еще одну надпись, выведенную кем-то из солдат дегтем на ближайшем от арки полуразрушенном доме, — огромные корявые буквы: «Вот она, проклятая Германия!»
Задачей оперативной группы, в которую входила Елена Каган, было найти Адольфа Гитлера — живым или мертвым. Об обстоятельствах обнаружения и идентификации трупа Гитлера рассказывается в ее книге «Берлин, май 1945».
Согласно орденской книжке, выданной в 1946 году, награды она получала, будучи военным переводчиком штаба 3‑й ударной армии. Видимо, как военный переводчик числилась за контрразведкой. Наградные листы свидетельствуют, что уже с 1943 года Елена Каган участвовала в выявлении нацистских военных преступников.
Награждена Елена Каган была медалью «За боевые заслуги» (07.10.1943), орденами Красной Звезды (07.10.1944) и Отечественной войны II степени (20.06.1945), а также медалью «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.» (09.05.1945). Почётный гражданин Ржева (2000). Скончалась в Москве на 97-м году жизни.

Отзыв пользователя telans о книге Елены Ржевской «За плечами XX век» был опубликован на сайт LiveLib. Он очень личный и искренний.
За плечами ХХ век. В толще дней — мельтешение лиц и событий, городов и прощаний, потерь и возвращений, но больше всего — невозвратного и хранимого без грифов и дат «Так прощаемся мы с серебристою, Самою заветною мечтой...» — одна из лучших книг о веке ушедшем, одна из лучших — о той, давно отгремевшей, войне.
Но я могла писать только то, что могла, инстинктивно чувствуя: крупные события, батальные сцены напишут другие, а быт войны, будни забудутся, пропадут. Те приметы, детали памятью, чувством связывают меня с войной. Это — мое. Жизнь на войне.
Елена Ржевская бережно собрала послереволюционный сумбур, романтику и воодушевление, ночные аресты и новые стихи, войну и мир, быт, все свои встречи с известными и не очень людьми, военную и послевоенную боль, мысли, любовь, бункер Гитлера и мясорубку Ржева — она создала панораму ХХ века во всей его красоте и величии, жестокости и неправедности, века, которого мы зацепили лишь краешек...

А век поджидает на мостовой,
Сосредоточен, как часовой.
Иди – и не бойся с ним рядом встать.
Твое одиночество веку под стать.
Оглянешься - а вокруг враги;
Руки протянешь - и нет друзей;
Но если он скажет: "Солги", - солги.
Но если он скажет: "Убей", - убей...
(Э. Багрицкий)

Что оставим мы за плечами в этом, уже новом веке? Нет, не спихнуть уже новый сверхмощный агрегат, не расставить по местам подмятые им непритязательные жилые дома под их исконными номерами. И в тот угловой, под номером два со стороны Никитской, где, к слову сказать, Пушкин познакомился с Натальей Гончаровой, не вмонтировать обратно давнюю волшебную кондитерскую. Сверхзвуковая скорость и всемирная общедоступность общения (?) незаметно-стремительно поменяли нас, быт и культуру. Остались в полумифическом уже прошлом оранжевые абажуры и маленькая девочка, которая растет в удивительной семье (брат, мама, папа и... Б. Н), юность которой закружится в вихре будущих известных литераторов (мало кого пощадит война, которая уже вот — на пороге). Где она, эта девочка, которая чуть за 20 пошла добровольцем на фронт.
Где они все, безымянными холмами, поросшими травой, на русской, белоруской, украинской, чужой земле?.. Как быть с их «доблестью, со славой и геройством? С Ангелининым честолюбием, с Никиным фантазерством?»
За плечами ХХ век...

Нам лечь, где лечь,
И там не встать, где лечь.
…………………………………………
И, задохнувшись «Интернационалом»,
Упасть лицом на высохшие травы.
И уж не встать, и не попасть
                                       в анналы,
И даже близким славы не сыскать.
(Апрель 1941, Павел Коган)

✯Мой отец Иван Александрович Захаров относился к первому поколению советской молодежи, о которой сказать, что на ее долю выпало немало жизненных испытаний, значит не сказать ничего. Родившиеся в Гражданскую войну, они на себе в полной мере, ощутили все тяготы послевоенной разрухи, а в 1941 г., в расцвете сил, в пору прекрасной молодости, в пору первых надежд на счастливое будущее, стеной встали на защиту от фашистской орды своего Отечества. Они вынесли все ужасы Великой Отечественной войны, прошли все её горнила и победили.
Мой отец Иван Александрович — ветеран Великой Отечественной войны, родился в 1920 году в Куйбышеве (ныне Самара). Он был единственным ребенком в редкой, по тем временам, обеспеченной и благополучной семье инженера-мостостроителя. В 1930 году его отец погиб в аварии при возведении очередного моста через Волгу. С его уходом из жизни из дома ушло благополучие. А в 1932 году в нашей стране разразился катастрофический голод...
Двенадцатилетним ребенком мой отец со своей матерью отправился к родным в Астрахань, где они надеялись, что им помогут, и появится хоть какая-то возможность пережить грянувшее лихолетье. В пути, за крошку хлеба, мизер еды, они брались за любую тяжелую работу: разгружали баржи и пароходы, нанимались в батраки. Заработка хватило, наверное, только сыну. Потому как мать (моя бабушка), так и не добравшись до вожделенной Астрахани, умерла по дороге от голода. Похоронить ее помогли какие-то случайные люди: двое дяденек (добрая им память).
Так мой отец остался один в незнакомом и чужом месте. Беспризорничал. Пытаясь вернуться в Самару, перемещался на крышах поездов, в угольных ящиках, бродяжничал. Чтобы не пропасть с голода, на речных пристанях, железнодорожных вокзалах наизусть рассказывал стихи, пел песни, просил милостыню, но никогда не воровал. Находились жалостливые люди и, отрывая от себя, подавали на пропитание крохи. Попал в детскую колонию, где его через какое-то время нашел приехавший с Камчатки в отпуск родной дядя. Брат отца в 1933 году был вывезен на Камчатку в числе голодающих с Волги переселенцев. Дядя устроил племянника жить к каким-то знакомым, отправил в школу, обеспечил, насколько мог, всем необходимым и до окончания школы переводил с Камчатки на его содержание деньги.
После окончания семи классов дядя вызвал племянника на Камчатку.
К этому времени отец был образованным (7 классов это было очень много) комсомольцем, начитанным, знал и читал наизусть не только стихи, но и большие отрывки из классической прозы. Чтение книг у него было не просто любовью, а настоящей страстью. Он стал работать массовиком-культурником на кавасаки (маломерные суда) Моторно-рыболовной станции. Был заведующим библиотекой, много занимался комсомольской и общественной деятельностью, был собкором областной газеты «Камчатская правда».
Конец 30-х годов — время активного заселения Камчатки, и полуостров тогда по отношению к другим краям страны был одним из самых благодатных, да еще и рыбных мест. Здесь отец за много лет впервые досыта наелся, почувствовал себя кому-то нужным, необходимым, по комсомольской линии был даже награжден путевкой на отдых в Гагры. И полюбил Камчатку на всю жизнь. Предвоенные камчатские годы для него были самыми счастливыми в жизни. В 1939 году через горком комсомола был направлен на учебу во Владивосток в коммерческую школу, но поработать по приобретенной специальности практически не успел. Вскоре его призвали в ряды Красной Армии.
В армии отец прошел обычный для призывника путь. После короткого обучения участвовал в боевых событиях на Хасане. Тогда получил свою первую награду — медаль «За боевые заслуги».
В 1940 году его перевели в базирующийся в Хабаровске полк связи. За грамотность и безупречную службу вскоре его взяли в штаб вначале порученцем, потом писарем (была и такая должность), затем казначеем. Тогда же ему присвоили первое офицерское звание — младший лейтенант. В это же время отец познакомился с мамой Александрой Васильевной. В рамках штабных поручений отправлял на Главпочтамте секретную военную почту, а мама там была телеграфисткой секретного канала связи. Вскоре поженились и, разделяя все трудности и сложности, все радости и печали, прожили вместе пятьдесят с лишним непростых лет до ухода из жизни мамы.
В 1941 году в первый военный призыв вступил в ряды Коммунистической партии. Просился на фронт, но его оставили служить в резервных частях Дальнего Востока. Здесь в любой момент ожидали нападения Японии. Кристально честный, трудоспособный, требовательный к себе и другим, в 1942 году он стал начальником интендантского снабжения. Трудно представить, какая ответственность легла на его молодые плечи. Как многим сейчас кажется — теплое место. Отцу всего 22 года, а в его руках миллионы денег, документы, накладные, фактуры, расчеты, отчеты, распределение материальных ценностей, довольствие, обмундирование, офицерские аттестаты, пайковые карточки. Все надо довести до конечной цели, отконтролировать, проверить. За малейшую ошибку, промашку — трибунал, за недосмотр хищений — расстрел.
9 августа 1945 года с началом войны с Японией отцу присваивается звание старшего лейтенанта, и он становится начальником финансовой части в действующей армии Второго Дальневосточного фронта. Занимаясь снабжением и финансами воюющей армии, ему приходилось бывать в непосредственных местах сражений. Здесь он получил еще одну боевую награду — медаль «За отвагу». Как говорят военные специалисты: «Грамотная военная экономика — основа победоносности любой армии». И еще до сих пор заслуженно не оценили в дело общей победы вклад скромных военных финансистов и интендантов. Он или забыт или о нем вообще ничего не знают. После окончания войны — отец в должности начфина служил еще долгих восемь лет.
Я родилась в 1944 г. и уже многое помню из нашей жизни в первое послевоенное десятилетие. Семья наша к этому времени состояла из пяти человек. Отец с мамой, мы с сестрой и бабушка. Опытных финансистов не хватало, и отца часто переводили с места на место. По первому приказу снимались с только что слегка обжитого места. Мотались (хорошее слово) по гарнизонам, военным точкам, где формировались танковые или авиационные подразделения.
За долгосрочное, безупречное бескорыстное служение ему, наконец, стали предлагать переводы в очень престижные места. Московский военный округ, Белорусский, на Черноморье. Но отец попросился на свою любимую Камчатку.
На Камчатке отец начал службу в военном госпитале на 75 участке в Петропавловске. Там мы заняли столярку в земляном бараке через тонкую стенку с холостыми офицерами. Через год перевелись в Южные Коряки, где базировался крупный авиационный полк для испытания авиационной техники нового поколения.
Прожили мы в Коряках почти два года. Это было здорово. Появились знакомые, соседи, у нас с сестрой — подружки, начали коллективно справлять праздники, ходить в гости. Здесь в стареньком тесном сельском клубе мы с сестрой начали смотреть кино. Один из первых фильмов, который мы с ней увидели, был «Зоя». Пришли домой заплаканные и несчастные. В момент, когда Зою Космодемьянскую вели на казнь, зарыдал весь клуб: плакали офицеры, солдаты, взрослые гражданские люди, вместе с ними и мы, дети.
В то же время на 26 километре Елизовского шоссе начали формироваться крупные авиационные подразделения и тут же приступили к строительству большого военного аэродрома для приема реактивных самолетов.
Авиационные части в Коряках подлежали перебазированию, и в конце 1950 года отец в должности начфина был переведен сюда. Но проживали мы на 24 километре, где был штаб, и формировалась авторота для строительства аэродрома. К 1953 г. точка на 24 километре превратилась в маленький военный городок.
Слово «дедовщина» не существовало в принципе, так как офицеры проводили день и ночь с солдатами или в казармах или на учениях. Среди офицеров было много боевых. Они не имели статус ветеранов войны, а были просто фронтовиками. Награды носили только по торжественному случаю и военным праздникам. Не имели ни льгот, ни преференций. К нашему, сейчас, сожалению, не любили вспоминать войну, рассказывать о своих подвигах. Я, например, до сих пор не знаю, за что конкретно отец получил свои боевые медали. Казалось, наоборот, старались побыстрее забыть об этой страшной странице в своей жизни. Мне вспоминаются их добрые, славные и совсем не ожесточенные военным кошмаром лица. Никто не требовал к себе особого отношения, личного внимания, поклонения. Уважительность проявлялась к ним только в двух коротких словах: «Он фронтовик».
Даже в нашем Эссо (где мы жили после увольнения отца в запас, в конце 60-х годов), кто из нас, детей, мог знать тогда, что пекарь Быстринского района А. С. Пеньшин еще недавно был офицером-минометчиком. А это один из самых уязвимых и опасных родов войск, и мало кто из минометчиков вернулся с войны домой. Что уборщица тетя Фрося Сидоренко добровольно прошла с боями от Харькова до Берлина. Что фельдшер тетя Фая Пекина всю войну прослужила фронтовым медиком. Что Саша Усачев, над дефектом речи которого по-доброму посмеивались односельчане, участник Курильского десанта, ходил в разведку, и что Михаил Грушко в ходе этого десанта был санитаром. И что мой дед, тот самый дядя Н. К. Захаров, который в тридцатые годы спас отца от голода и сиротства, отдал все свои предвоенные сбережения. Их хватило на строительство целого танка, за что имел личную благодарность от Сталина, а потом вместе со всем мужским населением был призван на укрепление Усть-Камчатского порта и охрану водных границ западного побережья Камчатки, а среди них наши современники и старожилы — П. Г. Кузнецов, И. К. Петров, И. П. Чуркин. Мы даже не знали, что у бабушки Шигаревой погиб сын Леня, выпускник нашей школы, что участник войны дядя Гена Девятьяров и дядя Андрей Пеньшин были сиротами и на фронт ушли из детского дома. Отцы наши молчали, а мы по своей детской недалекости не спрашивали. Да и не принято было, спустя пять-десять лет после войны, много о ней говорить. Ну, знали, что они воевали, а тогда все воевали.
Сейчас, погружаясь все больше и больше в ту далекую эпоху, все время думаю, кого мне напоминает мой молодой подтянутый красивый отец? Володю Шарапова из фильма «Место встречи изменить нельзя». И таких Шараповых в армии тогда было большинство. Они не рассуждали о любви к Родине, не трепали слово «патриотизм», не трубили о своем героизме. Родину они любили тихо. Будучи людьми чести и долга, мужественно отстояли ее от врага, а после — подняли из руин.
А отец всю жизнь гордился тем, что был бесконечно предан и беззаветно служил Родине.

✯ Борис Васильев «В списках не значился»

Я родилась в конце Великой Отечественной войны и, неудивительно, что все окружение моего раннего детства было проникнуто памятью о войне. Она еще не растаяла во времени, и дыхание ее ощущалось во всем. Были живы реальные участники войны со свежими воспоминаниями и рассказами, звучали военные марши, распевались военные песни, читались стихи. Все светилось радостью Победы и надеждами на хорошее будущее. Мне и моим ровесникам посчастливилось быть маленькими свидетелями этого необыкновенного послевоенного времени. Но по-настоящему узнать и прочувствовать войну мы могли только по художественной литературе. Вначале это были повести и рассказы, написанные специально для детей. Подрастая, стали читать книги солидных, прошедших войну, авторов. Это бессмертные творения М. Шолохова, К. Симонова, Б. Полевого, А. Фадеева. Писатели-фронтовики помогали нам глубоко осознать все ужасы и порочность недавно отгремевшей войны, учили мужеству, стойкости, а, главное, любви к Родине.
В начале 1960-х гг. в большую литературу смело вошло новое поколение писателей-фронтовиков. Они не были военными журналистами или профессиональными литераторами, а были участниками тех трагических событий, которые пережили и перестрадали сами. После кратковременного обучения в военных училищах, молоденькими лейтенантами, безусыми юношами, почти мальчики становились командирами и вынуждены были принимать непростые решения, отдавать приказы, призывая бойцов идти вперед на смерть. Поэтому на прошедшую войну они сформировали свой взгляд, особое отношение, многое воспринимали и осмысливали совсем не так, как рассматривали эти же события писатели старшего поколения.
Среди наиболее ярких талантливых имен новой писательской когорты особняком стоит имя Бориса Васильева. Профессиональный военный, он прошел Великую Отечественную. В своих произведениях Васильев опирался на личный опыт, старался показать войну через психологию, тончайшие нюансы поведения простого, иногда необстрелянного и по своему характеру совсем штатского человека. Писателя волнует судьба женщин в таком сугубо мужском нелегком деле, как война. Чрезвычайно трогательна в этом смысле его знаменательная повесть «А зори здесь тихие», после публикации которой, писатель проснулся знаменитым.
Не менее знаменательна и его другая военная повесть «В списках не значился». Посвящена она защите Брестской крепости. Об этом событии я много знала по рассказам, по книгам, телепередачам и мне даже повезло побывать в мемориальном комплексе «Брестская крепость», где каждый камушек омыт кровью защитников. Но весь драматизм развернувшейся в крепости картины по-настоящему я смогла прочувствовать, представить и осмыслить, только прочитав повесть Б. Васильева. Мастерство и талант автора с первых страниц захватывает читателя и заставляет его проживать то, что перенесли герои книги, ощутить их боль, страдания, заглянуть в глубину потаенных мыслей и довоенных воспоминаний.
Главный герой повести — Коля Плужников, только что окончил военное училище и прибыл в крепость, в место назначения службы, ровно в первые минуты начала войны. Он еще не успел встать на воинский учет, как ему, старшему по званию, пришлось принимать решения, организовывать, отвечать, призывать и защищать крепость в течение 10 месяцев до последнего патрона, до последнего воина. Для истории он навсегда остался безвестным героем Николаем, для мамы, сестры, любимой — без вести пропавшим. Своей небольшой, но емкой повестью «В списках не значился» писатель-фронтовик создал великий литературный памятник всем безвестно погибшим на полях сражений Великой Отечественной войны, а было их миллионы. Только у моей бабушки в первый год войны без вести пропали три сына, поэтому мне лично так близка и дорога эта потрясающая повесть.

✯ Мой прадед, Александр Никитич Волошин, родился 31 августа 1912 года в Санкт-Петербурге. Его отец работал котельщиком на Путиловском заводе. С началом Первой мировой войны семья Волошиных переехала к своим родственникам в Сибирь. Всё своё детство Александр провёл в Новосибирской области, где вступил в комсомол, и где в 1929 году окончил среднюю школу. В 19 лет по комсомольской путевке он приехал на строительство Кузнецкого металлургического завода. На стройке Александру Волошину пришлось поработать и грузчиком, и землекопом, и бетонщиком. Затем его отправили на Осинниковский рудник, где он, активный комсомолец, комсорг, трудился забойщиком и запальщиком. Затем он был назначен на должность секретаря Горкома ВЛКСМ города Осинники. В этом городе появилась и первая публикация будущего писателя. В 1934 году Волошина призвали на действительную военную службу в ряды РККА. Проходя военную службу, он окончил заочное отделение Ленинградского коммунистического института журналистики.
Демобилизовавшись из армии в 1936 году, Александр Волошин возвращается на Осинниковский рудник и устраивается в местную газету «За уголь». Через два года переезжает в Черемхово и начинает сотрудничать с газетой «Черемховский рабочий». Первое литературное произведение Александра Волошина появилось в 1931 году, когда им был написан рассказ о шахтёрской жизни «Первая смена». В дальнейшем в некоторых сибирских газетах появляются его другие рассказы, а также очерки и статьи.
Великую Отечественную войну Александр Никитич прошел сапером. Был ранен. В 1945 году, во время боёв на Одере, вступил в члены ВКП (б). Дошел до Берлина. Награжден Орденом Отечественной войны II степени, медалями: «За отвагу», «За взятие Берлина», «За освобождение Варшавы», «За победу над Германией в Великой Отечественной 1941–1945 гг.».
После окончания войны Александр Волошин возвращается в Сибирь, где в городе Кемерово работает журналистом в газете «Кузбасс». Великая Отечественная война оставила глубокий след в душе писателя. Все пережитое просилось на бумагу, и вскоре им был написан роман «Земля Кузнецкая». Его героями стали люди труда, среди которых было много бывших фронтовиков. Вернувшись с войны, они с энтузиазмом включились в восстановление народного хозяйства. Это их руками возрождалась Сибирь, на «земле Кузнецкой» строились новые города, открывались шахты, возводились заводы, фабрики, мосты, жилые дома, театры и клубы.
Роман Александра Волошина «Земля Кузнецкая» во многом автобиографичен, но своим содержанием и настроем он полностью совпадал с желаниями и устремлениями людей того времени. Уникальность романа заключается в том, что это один из первых романов, написанных на производственную тему.
В 1949 году роман «Земля Кузнецкая» вышел в Новосибирске. А в 1950 году роман был удостоен Государственной (Сталинской) премии СССР. Впоследствии, роман неоднократно переиздавался у нас в стране и за рубежом, был переведен на французский, польский, венгерский, немецкий, словацкий, румынский, китайский, английский языки.
С 1959 по 1961 годы Александр Никитич Волошин был главным редактором альманаха «Огни Кузбасса». В Кузбассе в 1999 году учреждена Премия им. Александра Никитича Волошина (лауреата Государственной премии СССР, основателя профессиональной писательской организации в Кузбассе).
Поэт Геннадий Юров написал: «Александра Никитича Волошина мы называем патриархом литературы Кузбасса. И тогда называли. И дело не только в том, что он автор нескольких романов о земле Кузнецкой. Но и в том, что он принял участие в становлении десятков писательских судеб, бережно и нежно пестовал каждого из нас. В его квартиру на четвертом этаже дома по улице Весенней (там ныне установлена мемориальная доска) мы подымались по нескольку раз на неделе, несли сюда новые стихи и рассказы, беды и радости, свои суждения о жизни и творчестве. И Никитич всегда нас выслушивал. Все мы вышли из-под крыла Волошина!» Эти слова верны для нескольких поколений кемеровских литераторов и журналистов.
«Незадолго до смерти он выпустил очень крепкую повесть о войне. Называлась она "Зелёные дворики". Вся суровость фронтового бытия встала без прикрас, строки пропахли солдатским потом и кровью», — это строки из воспоминаний об Александре Волошине писателя Геннадия Емельянов.
Александр Никитич Волошин умер в 1978 году, похоронен в г. Кемерово.
Стихотворение «Памяти Александра Волошина» было написано его другом и собратом по перу Михаилом Небогатовым.

Неспроста мы тебя полюбили,

Верен ты не чужим парусам —

Сам понюхал угольной пыли

И понюхал пороху сам.

С молотком отбойным в забое

Ты немало пота пролил

И сапёром на поле боя

Не жалел ты крови и сил.

Обдавало тебя метаном,

Обжигало под свист свинца,

Прежде чем ты своим романом

Покорил людские сердца.

Он живёт и в стране советской,

И в далёких иных краях —

Твой роман о Земле Кузнецкой,

О шахтёрах, твоих друзьях.

Не страшна им породы глыба,

Ты им новые силы дашь...

И за это тебе

Спасибо,

Наш Никитич, Добрыня наш!

Быть правнучкой такого человека ко многому обязывает. Как минимум — любить русскую литературу и русскую культуру. За это, за свою Родину и сражался мой прадед Александр Никитич Волошин.

Сегодня мы хотим представить рассказ Юрия Нагибина «Терпение». На наш взгляд, взвешенную и точную рецензию на него написала петербургский филолог Нина Щербак. Она была опубликована в сетевом литературно-художественном и философско-культурологическом журнале «Топос» в мае 2020 года.

✯ Юрий Нагибин «Терпение»

О воспитании чувств: о любви, о войне, об абсолютном из прошлого (рассказ «Терпение» Юрия Нагибина)
Нина Щербак (06/05/2020)

В канун празднований великих дат, хотелось бы снова обратиться к классике литературы, которая воспитывала отношения и чувства совершенно в другой, возможно, не всегда привычной для нас форме. Наивно будет утверждать, что можно притянуть «за уши» прошлое, приложить его законы к современной жизни. Это — с одной стороны. С другой стороны, также наивно говорить о том, что следует полностью забыть то время, которое, возможно, часто в детско-чистой манере, а, возможно, просто имея большее представление о том, что такое человеческая жизнь, любовь и чувства, давало возможность соприкоснуться с чем-то большим, чем привычная для нас иронично-саркастическая краска «вседозволенности» и «псевдо-знания».
Рассказ Юрия Нагибина «Терпение» был очень известен, опубликован в 1982 году в журнале «Новый мир». По рассказу был снят фильм «Время отдыха с субботы до понедельника» (1984), с Аллой Демидовой, Алексеем Баталовым и Владиславом Стржельчиком. Действие происходит по пути на остров Богаяр, куда едет супружеская пара, Алексей Скворцов, и его жена Анна. С ними, на пароме едут их дети, отношения с которыми весьма трудные.
Остров Богояр — название вымышленное, читатель, однако, понимает, что это Валаам, известный остров на озере Ладога, где так хорошо и свежо дышится, где сегодня находятся скиты с монахами, куда часто отправляются школьники на пароме после выпускного вечера. Остров, где известные музыканты создавали свои произведения. Очень памятное место. Памятен остров и тем, что долгое время принадлежал Финляндии, а монастырь, который там находится, существует с 14 века, пока остров не отошел СССР, после чего многие монахи вынуждены были бежать и скрываться.
Едут Скворцовы на пароме не так долго. Обычно переезд из Петербурга (тогда — Ленинграда) до Валаама — ночь. Как известно, на пароме такая ночь проходит по-особому. В закрытом пространстве вскрываются все возможные трудности и тяготы, несоответствия, происходят переоценка ценностей.
Семья внешне преуспевающая, для того времени, именно подобное положение вещей считалась ценным и успешным. Она — микробиолог, он — директор научного института.
В рассказе два временных плана. Военное прошлое, и 70-е годы. До войны Анна любила Павла. Веселого, задорного, настоящего русского парня, залихватского, открытого, искреннего. На войне он погибает, вернее пропадает без вести. И, поддаваясь ухаживаниям его близкого друга, она выходит замуж за Скворцова, становится матерью его детей. При всем, при этом, свою любовь к Павлу она хранит в сердце, ни на одно мгновение не забывая о нем. Тема верности снова — очень важная. Еще в фильме «Летят журавли» она была так явно выражена, как и в знаменитом фильме «Жди меня» с легендарной Валентиной Серовой, как и, собственно, в стихотворении Константина Симонова «Жди меня».
Многое было сказано последнее время и про Зою Космодемьянскую, и про биографии известных актеров, у которых, якобы, было в жизни не совсем так... Хочется сказать, интересно не как было, поверьте, интересно, как теперь. А теперь часто — никак. Вопрос о верности не стоит, потому что чувств маловато, проблемы нет, снимается напрочь, поскольку реальная борьба человеческого начала со вселенскими силами заменяется на суррогатную имитацию отношения и чувства, под тем же покрывалом сатиры и умения на каждое слово найти двадцать.
Рассказ Нагибина «Терпение» не очень длинный, по-чеховски точный и лаконичный, почти что, как роман. На острове Анна встречает калеку, узнает в нем Павла. Не верит, что это Павел, но так похож! Каждый день он ждет ее, приходит на причал, катится на своей коляске, надеясь встретить. Потеряв ноги, он не решается найти ее, но ждет, надеясь на какое-то странное чудо.
Встреча с ним переворачивает все внутри. Анна понимает до какой степени старые чувства не умирают, а возрождены и могут возродиться заново. Ее совершенно не может смутить то, что Павел калека. Он также решителен, также по-мужски, всепрощающ и мужественен во всем.
«Она не сознавала, что нежно и благодарно улыбается ему за напоминание о Паше. Она думала: если похожи голоса, то должно быть сходное устройство гортани, связок, ротовой полости, грудной клетки, всего аппарата» ...
«Конечно, они были разные; юноша и почти старик. Нет, стариком его не назовешь, не шло это слово к его литому, смуглому, гладкому, жестко-красивому лицу, к стальным, неморгающим глазам. Ему не дашь и пятидесяти. Но тогда он не участник Отечественной войны. Возможно, здесь находятся и люди, пострадавшие и в мирной жизни? Нет, он фронтовик. У него военная выправка, пуговицы на его рубашке спороты с гимнастерки, в морщинах возле глаз и на шее, куда не проник загар, кожа уже не кажется молодой, конечно, ему за пятьдесят. И вдруг его сходство с Пашей будто истаяло. Если б Паша остался в живых, он старел бы иначе. Его открытое, мужественное лицо наверняка смягчилось бы с годами, ведь по-настоящему добрые люди с возрастом становятся все добрее, их юная неосознанная снисходительность к окружающим превращается в сознательное всеохватное чувство приятия жизни. И никакое несчастье, даже злейшая беда, постигшая этого солдата, не могли бы так ожесточить Пашину светлую душу и омертвить его взгляд. Ее неуемное воображение, смещение теней да почудившаяся знакомой интонация наделили обманным сходством жутковатый памятник войны с юношей, состоявшим из сплошного сердца. И тут калека медленно повернул голову, звериным инстинктом почуяв слежку, солнечный свет ударил ему в глаза и вынес со дна свинцовых колодцев яркую, пронзительную синь.
— Паша!.. — закричала Анна, кинулась к нему и рухнула на землю. — Паша!.. Паша!.. Паша!»
И далее. Так точно эта психология потери. Не материального, того, что так важно сегодня. А другого — жизненного. Человек — как смысл жизни, любовь как смысл жизни. Осознание напрасного, впустую прожитого времени, вне чувства, вне любви, вне поиска себя. Очень и о женском, понятое, прочувствованное настоящим автором. Мужчиной:
«А он предал, изменил ей со смертью, и все женское умерло в ней. Но оказалось, что его измена в тысячу раз подлее и злее, не смерть его забрала, а самолюбивая дурь, нищий мужской гонор и, что еще глупей и ничтожней, неверие в ее любовь. Какой идиот, непроходимый, тупой, злой идиот!.. Загубил две судьбы. Человек — частица общей жизни мира, он не смеет бездумно распоряжаться даже самим собой, тем паче решать за двоих. Он обобрал ее до нитки, оставил без мужа, уложив ей в постель бледнокожую ящерицу, убил настоящих детей, подсунув вместо них каких-то ублюдков. За что он так ее обнесчастил? Неужели мстил за свои потерянные ноги? Господи, он так ничего и не понял в ней... Она старая баба, забывшая о своей сути, но вот она вдыхает его запах, трогает грубую ткань изношенной рубахи, и в ней ожило все то давнее, ночное, сердоликовое, и она так же безумно любит этого бесстыжего вора, укравшего у нее столько ночей и дней, укравшего всю жизнь, а за что он так?.. Душа ее скрючивается от боли, становясь под стать темным корешкам на газете, идиотскому символу его смирения. Она кричит, захлебываясь слезами:
— Какая же ты сволочь!.. Вор!.. Подлец!..
— Тише, — говорит он удивленно и беззлобно. — Что с тобой?
— Еще спрашивает?.. Где моя жизнь?
Она бьет его кулаками по любимому и ненавистному лицу, по твердой и гулкой, как панцирь, груди. Он обхватывает ее узкие запястья своей большой рукой, лапищей, рукой-ногой, ведь он ходит тоже ею, и зажимает, как тисками. Конечно, ей не вырваться, и тогда она плюет ему в лицо.
Он почувствовал теплую влагу ее гнева на своей щеке, подбородке, правом веке, и ему стало до отвращения нежно, так бы и не стирать ее слюну, пусть впитывается в кожу, плоть и будет ее частицей.
— Павел Сергеевич, разреши я вмажу дамочке, — предложил другой безногий коммерсант.
— Не волнуйся, Васильич, — сказал Паша. — Все в порядке!.. — И вдруг заорал так, что жилы натянулись канатами. — Назад, Корсар!.. На место!.. Лежать»!..
<...>
— Лежать! — повторил Пашка. — Спокойно«.
Нагибин обращает внимание на многие моменты. Конечно, оказывается, что Скворцов, вернувшись с фронта, рассказал Анне неправду, иначе она бы так быстро не вышла за него замуж, много там вскрывается разных несоответствий, но особо очевидно, горько, ярко, это возможное счастье невозможной любви, которое, несмотря ни на что, на отрубленные ноги, войну, предательство, пустоту прожигаемой или пустую проходящей жизни, одерживает верх.
Нагибин так точно и четко говорит, как ей хорошо с Пашей, также как бывало в юности. С безногим, обрубленным. Хорошо и счастливо, как никогда не было, вернее бывало давно-давно, до войны. А он, как настоящий мужчина, гордый: «Я дождался тебя. Круг завершен. Сегодняшнее не принадлежит действительности. Так не бывает. А тут случилось и останется в нас» ... Анна все время повторяет: «Ты, Паша. Ты — родной». Родной. Такое узнавание. Без привычной относительности.
Конечно, финал ужасный. Если художественная реальность столько романтично-абсолютная, конец или финал тоже должен быть летальным и абсолютным. Компромисса в этой эстетике быть не может.
Анна бросается с парохода — вниз. А Павел, не понимая, не осознавая, не зная, снова, каждый день, ходит, вернее ползет на своей каталке встречать на пирсе корабли. Ждет Анну. Последняя фраза рассказа: «До сих пор ждет».
Вот это — «до сих пор ждет» ... Экзофорическая референция — к нам. Сильно, явственно, о главном. О так хорошо забытом.
Так часто слышу от студентов, какие ужасные были 70-е годы застоя. Видимо, их снабжают информацией те, кому в те годы жилось не так хорошо, по разным причинам. Обычно это более интеллигентная среда, неприятие того времени, возможно, очень заслуженная. Мне думается, что воспитание чувств, хорошее или плохое, осуществляется в любое время... И тогда осуществлялось. Позволю сказать себе, взять на себя смелость. Очень хорошо осуществлялась.
«Сквозь вонькую духоту до него долетел тонкий аромат, напомнивший о ночных фиалках, которые здесь не росли. Откуда такое? Запах усилился, окутал Павла со всех сторон, заключил в себя, как в кокон. Его собственная кожа источала этот запах — память о вчерашних событиях. Значит, Анна уже была!.. И ожил весь вчерашний день. Он ее прогнал. Теперь все. Незачем тащиться на пристань. Он свободен от многолетней вахты. Это почему же? А если она вернется? Она пришла через тридцать с лишним лет, вовсе не зная, что он находится на Богояре, так разве может не прийти теперь, когда знает его убежище? Рано или поздно, но она обязательно придет. Он должен быть на своем посту, чтобы не пропустить ее. Только сегодня это ни к чему. Сегодня она уж никак не вернется. Ее теплоход только подходит к Ленинграду, а другой теплоход отплыл на Богояр вчера вечером. Но кто знает, кто знает!.. Раз поленишься — и все потеряешь. Ходить надо так же, как ходил все эти годы, к каждому теплоходу, пока длится навигация.
Через четверть часа он уже мерил своими "утюжками" дорогу, а сзади бежал Корсар. В положенный час он был на пристани, на обычном месте, у валуна. Прямой, застывший, с неподвижным лицом и серо-стальными глазами, устремленными в далекую пустоту. Он ждал.
Ждет до сих пор».
https://www.topos.ru/article/literaturnaya-kritika/o-vospitanii-chuvstv-o-lyubvi-o-voyne-ob-absolyutnom-iz-proshlogo

✯Наши семейные герои
Своих родных дядьёв я знаю только по рассказам родителей да тётушек. Так вышло, что потомством они обзавестись не успели, и теперь выходит, что я — их единственный наследник во втором поколении, хотя и не по прямой линии. А причина тому — война, унёсшая миллионы жизней наших с вами соотечественников.
Мой дядя со стороны отца (его старший брат) — Юрий Васильевич Гаврилов, родился в Новгороде в 1923 г. Спустя год его родители, то есть мои бабушка и дед, в поисках лучшей доли, гонимые голодом, перебрались в южный город Астрахань, тогда входивший в состав Сталинградской области. В общем-то, они вернулись на родину деда, ибо происходил он из селения Капустин Яр той же области, ныне больше известного по названию ракетного полигона нашей армии. Юрий окончил астраханскую школу-десятилетку имени В. И. Ленина в июне 1941 г., всего за день до начала Великой Отечественной войны. После её объявления его тут же вызвали в военкомат. Родные решили, что его вот так сразу же и призвали в Рабоче-Крестьянскую Красную Армию, даже не дав толком проститься. Но оказалось, что вызвали затем, чтобы определить в разносчики повесток. Он мотался по городу и вручал их другим призывникам. Поздно вечером этого же дня пришёл домой, успокоив родителей. Собственную повестку Юрий получил спустя какое-то время: её доставил ему другой такой же разносчик, как и он сам.
Юрий хотел стать лётчиком, но в лётное училище его не взяли — подкачало зрение. Направили в пулемётное, размещавшееся в Невинномысске, на берегу реки Кубани. Летом 1942 г., по его окончании, Юрий получил звание лейтенанта и был направлен на Сталинградский фронт, где тогда как раз разворачивалась одна из величайших битв в истории человечества.
Во время боёв под Сталинградом у него появилась возможность перевестись из действующей армии в особый отдел фронта. В этом мог помочь отец его школьной подруги, занимавший в штабе высокую должность. Кто знает, как могли повернуться события, если бы Юрий не отказался от его предложения и не остался бы в боевых частях. В июле 1943 г. он участвовал в грандиозном сражении на Курской дуге, был тяжело ранен. Спустя две недели, в августе 1943 г., скончался от ран в госпитале. И было ему всего-то двадцать лет.
В похоронке, пришедшей родителям в Астрахань, значилось, что он погребён в братской могиле в посёлке Батрацкая дача Щербинского района Курской области. Спустя годы его сестра Лариса, то есть моя тётя, побывала в тех местах. По её словам, эта могила располагалась в саду у фонтана.
В письмах с фронта Юрий сообщал, что высылал родителям свои офицерские аттестаты, по которым они могли получать его денежное содержание. Но ни один из этих документов до адресатов почему-то не дошёл...
Эти письма не сохранились, осталось от него лишь несколько портретов, из них один военный. С него сквозь время из октября 1941 г. на нас смотрит молодой курсант в уже тогда выглядевшей архаично будёновке с размашистой пятиконечной звездой на лбу. На груди — значок знаменитой футбольной команды «Спартак». Он был её ярым болельщиком, да сам хорошим спортсменом... На обороте его рукой написано: «На память дорогим родителям от сына Юрия. 17.Х.41». А его отец, то есть мой дед, в апреле 1945-го записал карандашом: «Прошу сделать хорошо. Плату добавлю в зависимости о качества». Видимо, хотел увеличить это изображение до размера настенного портрета.
(К сожалению, почему-то имя Ю. В. Гаврилова в Книге памяти Астраханской области отсутствует, хотя точно известно, что сведения о нём родные составителям передавали).
Второй дядя — Павел Алексеевич Заскульников, старший брат мамы, к началу войны был уже зрелым человеком, он родился в июле 1911 г. Прошёл срочную воинскую службу, но позже своего возраста. Должен был призываться в 1929–1930 гг., но случилось это только в 1936 г., и вот почему. Примерно в 1930 г. вместе с отцом ремонтировал больницу в селе Харабали, что под Астраханью, сорвался с крыши и повредил ногу в колене, получив тяжёлый перелом, потом долго лечился. На призывных комиссиях его выбраковывали, и только в 1936 г. призвали в строительные части. Он служил на станциях Борзя и Оловянная возле Читы. Перед финской войной был в Монголии. Демобилизовался зимой 1938 г. Работал в Астрахани на заводе имени Третьего Интернационала маляром. Незадолго до начала войны женился.
Призвали его в начале июля 1941 г. Их эшелон собирали несколько дней, а потом он отправился из Астрахани на пароходе вверх по Волге. Все мобилизованные были в гражданской одежде.
В 1941–1942 гг. Павел воевал на Украине. Зимой 1942 г. пошёл в разведку, наткнулся на мину, взрывом которой ему оторвало пальцы на ноге. После ранения он лежал в госпитале, а потом летом 1942 г. приехал домой в отпуск. С палочкой ходил в расположенный неподалёку госпиталь на перевязки. В это время уже разворачивались бои под Сталинградом. В декабре 1942 г. в Астрахани формировалась 28-я армия, куда после выздоровления Павла и зачислили. Вначале от него шли письма с марша из сёл Ленинского, Подгорки, Ремонтного. Потом долго не было никаких вестей. А весной 1943 г. в Астрахань приехал один из его сослуживцев, сообщивший, что Павел погиб в наступлении под Таганрогом. Похоронка на него пришла позже. В ней сообщалось: «Ваш сын... пропал без вести 15 февраля 1943 г...». Было ему неполных тридцать два года.
(В Книге памяти Астраханской области о нём есть такая справка: «Заскульников Павел Алексеевич, рядовой, 1911 г. р., Астраханская область, Енотаевский район, село Енотаевка. Призван Сталинским райвоенкоматом. Пропал без вести в марте 1943 г.».)
Остались от дяди Павла несколько довоенных фотопортретов и любительских снимков, в том числе и госпитальный, датированный 1 мая 1942 г. На его обороте чернильной ручкой написано: «На память родителям и сестрёнкам от сына и брата Павла. Грузинская ССР, станция Цеми». Здесь он изображён в больничном халате и белой нательной рубахе, но в солдатской пилотке.
Случилась в нашей семье ещё одна потеря — весной 1942 г. погиб, точнее, пропал без вести, младший лейтенант-связист Иван Фёдорович Горбунов, муж тети Алевтины, старшей маминой сестры. Он — кадровый военный, до войны служил в Астрахани в так называемой «крепости». Вначале был сержантом, потом стал командиром взвода. Поженились они в декабре 1939 г., до советско-финской войны жили на персидской границе в городе Кусары в Азербайджане. Затем его часть перевели в Эривань (лагерь Магуп). Здесь он пребывал до начала войны. В октябре 1941 г. Иван отправился на фронт, а в 1942 г. пришло извещение о том, что он пропал без вести.
Родные вспоминали вот такую загадочную историю, случившуюся весной 1942 г. в Астрахани. Однажды домой к Алевтине и её отцу, то есть моему деду, пришёл незнакомый солдат, который передал им, что его попросил зайти к ним какой-то человек, весь обмотанный бинтами, сидевший в грузовике. Похоже, что он был сильно обожжён. Этот эшелон раненых только что прибыл в Астрахань, его собирались разместить в госпитале на улице Розы Люксембург (сейчас в этом историческом здании расположен военно-морской госпиталь). Он просил позвать жену. Пока дед и Алевтина бежали до госпиталя, эшелон отправился из города. Похоже, что здесь раненым не нашлось места, и их отправили на барже по Волге и Каспийскому морю, видимо, в Баку.
Так и не удалось тогда доподлинно выяснить, кто же это был. Но вскоре появился слух, что какую-то баржу с ранеными в море разбомбил немецкий самолёт, и все они погибли. А затем поступило и официальное извещение о пропаже лейтенанта Горбунова без вести...
(Книга памяти Астраханской области содержит скупые сведения о младшем лейтенанте Иване Фёдоровиче Горбунове, родившимся в Астраханской области и призванном Кировским райвоенкоматом. Указано, что он пропал без вести 23 апреля 1945 г. Здесь в годе допущена опечатка).
К сожалению, от Ивана Фёдоровича Горбунова у меня ничего не сохранилось, даже его фотографии. Его сын Юрий, то есть мой самый старший двоюродный брат, родившийся в 1940 г., умер малолетним после войны от тягот тогдашней полуголодной жизни.
Своих героев мы помним. Совсем недавно мой племянник Виталий Викторович Новоженин назвал одного из двух своих сыновей в честь двоюродного деда Павлом. Мой двоюродный брат Юрий Николаевич Гаврилов в своё время был назван в честь павшего Юрия Васильевича Гаврилова, его дядьки, которого он тоже никогда не видел. С их портретами участвуем в шествии «Бессмертного полка» — этой потрясающей реке народной памяти, заполоняющей центральные улицы наших городов 9 мая, в день Великой Победы.
И эти короткие заметки — тоже дань их светлой памяти, да и всех павших защитников Отечества.

✯Виктор Голявкин «Мой добрый папа»

Известный детский писатель и книжный график Виктор Голявкин (1929 — 2001) родился в Баку. Его отец Владимир Сергеевич работал преподавателем музыки, и сыновей (у Виктора было два младших брата) учили музыке. Но однажды Виктор нарисовал карикатуры на гостей, которые приходили к ним музицировать. После этого отец подарил сыну книгу о живописи и художниках. Виктор начал читать книги об изобразительном искусстве, которые ему только удавалось найти. Когда ему исполнилось 12 лет, началась Великая Отечественная война. Отец сразу ушёл на фронт, а Виктор, ставший старшим мужчиной в семье, рисовал карикатуры на Гитлера и фашистов.
Позже, учась в Академии художеств в Ленинграде, Голявкин одновременно начинает писать короткие рассказы. Любовь читателей он завоевал как прекрасный детский писатель, сам иллюстрировавший свои книги.
Одна из его книг — «Мой добрый папа» посвящена отцу. Она о довоенном счастливом детстве, который юный Петя проживает со своей семьей в солнечном южном городе, его воспоминания о том, как они всей семьей жили до войны. А папа — действительно добрый папа. Он немного не от мира сего — идет дирижировать, а у самого нет брюк без заплаток. Он очень увлечен своей работой — преподает музыку, тщетно пытаясь заинтересовать ею своего старшего сына, и в то же время понимает, что мальчишке хочется не сидеть над клавишами, а бежать во двор, где солнце, крыши, мяч...
Папа приносит домой полные карманы мандаринов и открывает «неограниченный кредит» на конфеты в магазине у дяди Гоши, куда его сыновья ведут всех своих друзей. Папа беспечен, «тратит деньги не на то», и когда приходит «черный день», семье оказывается совсем нечего продать, кроме нот и рояля.
Когда наступает война, папа уходит на фронт. Осознание того, что война — это не понарошку, приходит к Пете не сразу. Как живет и взрослеет мальчишка, оставшийся с мамой и младшим братом Бобой в то время, как папа воюет, его будничные дела, учеба, мысли и воспоминания — все есть в этой искренней настоящей повести.
И последние главы — новогодний карнавал, во время которого дети смеются и на какое-то время забывают о войне: «Столько я никогда не смеялся. Я про всё на свете забыл». А придя домой...
«Радостный, я вбежал в комнату. Я все еще не снимал колпак. С него стекала вода. На улице шел мокрый снег. На столе я увидел записку. Не записку, какую-то просто бумажку. Я стал читать: »... Войсковая часть № 15/40 извещает Вас, что Ваш муж геройски погиб в боях под Москвой...
Числа... Года. Похоронен в деревне Дубки«.
Повесть была экранизирована в 1970 году режиссером Игорем Усовым. В фильме в роли мамы и папы снялись молодые и прекрасные наши актеры — Людмила Гурченко и Александр Демьяненко.
Владимир Сергеевич Голявкин, которому посвящена эта книга, ушел на войну в 1941 году и окончил ее в Маньчжурии в 46-м. Он вернулся домой, в отличие от папы героя повести.
Вот что о нем написала в своем романе «Стрела Голявкина» («Нева», 2001, № 11) Людмила Бубнова — жена Виктора Голявкина:
«Трогательным человеком был мой свекор. В перерывах между войнами, которых на его долю, как упоминалось, пришлось четыре, Владимир Сергеевич работал с утра до вечера, завучем, педагогом-теоретиком музыкальных дисциплин, пока не "выбыл из числа педагогов с 1 мая 1958 г. ввиду смерти" (запись в трудовой книжке). Но всех его заработков хватало только на детей, сам он не имел даже "выходного костюма"...
Виктор Голявкин, став писателем, написал о нем и посвятил всем отцам повесть для детей "Мой добрый папа". Отца уже полвека нет в живых, а повесть о добром папе читают школьники первых классов, она, как говорят, стала хрестоматийной. Добрые люди за все платят жизнью, и даже за литературные произведения, которые живут дольше, чем сами люди».

✯ Я из рода потомственных казаков Бянкиных. В Забайкальском крае на берегу реки Шилки издавна была известна казачья станица Бянкина, где проживали мои предки. Во все времена в лихую годину казаки всегда вставали на защиту своей родины. Великая Отечественная война не стала исключением.
Мой дед, Александр Егорович Бянкин, родился в 1905 году в сели Кумаки Нерчинского района Читинской области. В 1941 году его, председателя колхоза, призвали в армию. Гвардии лейтенант 186-го гвардейского стрелкового полка 62-й гвардейской стрелковой Звенигородской Краснознаменной ордена Богдана Хмельницкого дивизии, командир взвода Бянкин Александр Егорович был убит в ходе выполнения Яссо-Кишеневской операции 20 августа 1944 года. Похоронка на него пришла в ноябре 1944 года.
Он был похоронен в селе Таксобены Фалештского района Молдавии. О месте его захоронения мы не знали вплоть до начала 70-х годов (в документах произошла ошибка с написанием его отчества). Мой отец (один из сыновей Александра Егоровича) с моей мамой, взяв с собой горсть родной земли, отправились в далекую Молдавию к братской могиле, где покоился прах Александра Егоровича Бянкина. Впоследствии там побывал и я.
Мой отец, Василий Александрович Бянкин, до конца жизни говорил, что если бы он пошел на фронт вместе с отцом, то тот бы остался жив. Конечно, это не так. На войне у каждого своя судьба... В памяти навсегда остался день, когда он провожал своего отца на фронт. Составы отправлялись с узловой станции Приисковая Транссибирской магистрали. Василий до последнего рвался на фронт с отцом, но тот сказал ему, что, во-первых, у него конь с собой (приехали они на станцию на повозке, запряженной конем), и его бросать нельзя, а что такое для казака конь даже и объяснять не нужно — он появляется у казака с рождения и сопровождает его до смерти. Недаром поговорка есть: «Без коня казак кругом сирота». «А, во-вторых, — сказал он, — дома остались мать и младшие братья, ты теперь старший в семье».
Отец вернулся домой, работал трактористом в колхозе. Его забрали в армию в 1944 году, когда ему исполнилось 17 лет. Он ушел, еще не зная, что его отец погиб. Перед тем, как покинуть отчий дом, отец закопал три фамильные шашки, потом, по возвращению, он этих шашек не нашел. На этом месте был выстроен дом.
Вернусь к военной истории моего отца. Вначале Василий Александрович отучился в школе снайперов. На вопрос, что он умеет, отец ответил: «Я казак. Умею стрелять». По окончанию школы ребят перебросили на Забайкальский фронт. В его снайперской книжке записано 6 убитых им врагов. Я помню из детства, что у отца была грамота, подписанная Сталиным, за форсирование пустыни Гоби и отрогов Хингана (Хингано-Мукденская операция — военная операция Красной Армии и Монгольской народно-революционной армии против японских войск во время советско-японской войны. Проводилась с 9 августа по 2 сентября 1945 года войсками Забайкальского фронта с целью разгрома Квантунской армии в западной Маньчжурии. Часть Маньчжурской стратегической наступательной операции.). К сожалению, не знаю, куда она впоследствии пропала.
Отец редко рассказывал о войне, помню вот какой случай. Отец, будучи на задании, чуть отвлекся и, вероятно, линза прицела снайперской винтовки забликовала, японец выстрелил, и пуля попала в снайперский прицел, и его задело осколками.
Окончил отец войну в Корее. Знаю, что у него были медали как за победу над Германией, так и за победу над Японией. Вся его дальнейшая жизнь была связана с армией, которой были нужны грамотные компетентные и опытные, прошедшие войну, военные кадры. Так, в 60-е годы он служил в войсках стратегического назначения. Но это уже другая история, по-своему очень интересная. Отца не стало в 1991 году...
Род казаков Бянкиных продолжается в моих сыновьях и внуках, и, дай Бог, в правнуках, ведь, как говорится, «казаки от казаков ведутся».
Мы храним память о наших отцах и дедах — защитниках Отчизны, всегда помним, что «казак скорее умрет, чем с родной земли уйдет».

✯Юрий Нагибин «Человек с фронта»

В этом году исполняется 100 лет со дня рождения замечательного советского, российского писателя Юрия Марковича Нагибина (1920-1994).
Юрий Нагибин родился в Москве. За несколько месяцев до этого его отца, Кирилла Нагибина, расстреляли, как участника белогвардейского восстания. Мать Юрия, Ксения Каневская, пытаясь скрыть дворянское происхождение сына, указала в документах, что отец ребенка — адвокат Марк Левенталь, друг ее мужа. В 1927 году Левенталя арестовали и сослали в Ивановскую область, где он впоследствии умер. Через некоторое время мать вышла замуж за писателя Якова Рыкачёва. Первые произведения Нагибин создавал под руководством отчима.
В 1938 году Нагибин окончил школу. Он хотел поступить в Литературный институт имени А. М. Горького, но мать убедила его подать документы в медицинский вуз. Однако уже на первом курсе Юрий перевелся на сценарный факультет ВГИКа. В 1940 году в журнале «Огонек» напечатали первый рассказ Нагибина «Двойная ошибка», а в 1941 — «Кнут».
Когда началась Великая Отечественная война, студентов и преподавателей ВГИКа эвакуировали в Алма-Ату. Нагибин не поехал с ними, он остался в Москве и записался добровольцем в армию. В январе 1942 года прекрасно владеющий немецким языком лейтенант Нагибин поступил в распоряжение 7-го отдела (контрпропаганда) Политуправления Волховского фронта и стал военным корреспондентом газеты «Soldaten-Front-Zeitung» («Фронтовая солдатская газета»). Она издавалась на немецком языке и вместе с листовками забрасывалась в расположение противника «кукурузниками» и летевшими на бомбежку бомбардировщиками. Кроме того, Нагибин был «радиосолдатом» — вел передачи на вражеские окопы. Об этом Нагибин расскажет в повести «Павлик» (1959) и ряде рассказов. На Волховском фронте ему пришлось не только выполнять свои прямые обязанности военкора, но и воевать с оружием в руках, и выходить из окружения.
В 1942 году Нагибин был тяжело ранен, и его освободили от службы по состоянию здоровья. По воспоминаниям последней жены, до конца своих дней плохо слышал, а также страдал нервным тиком, который проявлялся в минуты волнения — взмахом руки, точно крестящейся.
По возвращению в Москву, Юрий Нагибин устроился журналистом в газету «Труд». Как военный корреспондент, он участвовал в битве за Сталинград, освобождении Минска, Вильнюса и Каунаса.
В газете «Труд» Нагибин публиковал свои рассказы о войне. Часть из них вошла в сборник «Человек с фронта». Книгу напечатали в 1943 году, и вскоре Нагибина приняли в Союз писателей СССР. Позднее он вспоминал: «Все виденное и пережитое тогда неоднократно возвращалось ко мне много лет спустя в ином образе, и я опять писал о Волге и Донбассе военной поры, о Волховском и Воронежском фронтах и, наверное, никогда не рассчитаюсь до конца с этим материалом».
Все впечатления и наблюдения фронтовой жизни позже вошли в его мемуары («Война с черного хода») и военные произведения. Героям Волховского фронта посвящены повести «Перекур», «Берендеев лес», «В те юные годы», рассказы «Бой за высоту», «Второй эшелон», «Радиосолдат», «Путь на передний край», «Дело капитана Соловьева», «Капельное сердце» и один из лучших нагибинских рассказов — «Солдатская душа», повествующий о волховском бойце, прошедшем Мясной Бор.
По мотивам своего рассказа «Бой за высоту» и глав из повести «Павлик» Юрий Нагибин написал сценарий фильма «Пока фронт в обороне», который вышел на экраны в 1964 году. На Волховском фронте Нагибин вел регулярные записи, которые впоследствии главой «Волховская тетрадь» вошли в посмертный, мемуарно-публицистический «Дневник». В предисловии к «Волховской тетради» Нагибин напишет: «... Надо помнить, что военные страницы писались на фронте, в тетрадочке, которую очень легко найти, и при кажущейся ныне безопасности по тем временам тянули на „десять лет без права переписки“. На этот риск я шел, но расстрела мне не хотелось, поэтому я опустил всю печальную эпопею 2-й Ударной армии, разгром под Мясным Бором, окружение, пленение генерала Власова, чему сам был свидетелем... Не писал я и о том единственном бое, в котором участвовал, и о полетах на бомбежку, где я скидывал не бомбы, а листовки и газету для войск противника, которую мы издавали, — обо всем этом есть в моих повестях и рассказах...»
После войны Юрий Нагибин продолжал работать журналистом. Он публиковался в московских и региональных газетах, много путешествовал по СССР. К литературному творчеству Нагибин вернулся в начале 1950-х годов. Нагибин стал одним из самых популярных прозаиков тех лет. По его произведениям, а также по его сценариям сняли немало фильмов, один из самых известных — «Председатель» с Михаилом Ульяновым в главной роли. Его произведения — достаточно вспомнить «Зимний дуб», «Старая черепаха», «Поездка на острова», «Сирень» — вошли в «золотой» фонд отечественной литературы.

Юрий Нагибин «О победе»
В день окончания войны 9 мая 1945 года я был в Москве. Я работал тогда военным корреспондентом газеты «Труд», и мне в пору бы услышать счастливую весть где-нибудь в Германии, а не в доме на улице Горького возле Моссовета, но контузия опять дала о себе знать, и с последней поездки на 3-й Белорусский фронт, когда погиб бесстрашный Черняховский, я всерьез и надолго вышел из формы. Но (это не банальный литературный прием и не обманная игра услужливой памяти) когда прозвучали по радио заветные слова, всю мою хворь, и физическую, и душевную, как рукой сняло. Вместе с женой и друзьями, незнамо как очутившимися у нас, с бутылкой водки в руках я оказался на запруженной, ошалелой улице, со странным, острым наслаждением растворившись в толпе. Я никогда не испытывал такого счастья и напряжения сущности своей в мире и одновременно никогда так полно не изничтожался в окружающем, не утрачивал себя в совершенном слиянии с массой, как в те незабываемые часы.
Помню, мы обнимались и целовались с незнакомыми людьми и поочередно пили водку прямо из горлышка бутылки, орали, смеялись, плакали, пели песни, а мыслей не было, одно неохватное чувство, как у праотца Адама, когда он очнулся в жизни, и не было скорби об ушедших, все исчезло в одуряющем счастье. Мне трудно было написать слова об ушедших, забытых в те минуты. Но это вовсе не забывчивость в ходовом смысле слова, они просто были с нами, они встали из могил и замешались в уличную толпу. Мне кажется, я ничуть не удивился бы, столкнувшись в толчее с теми, кто погиб, чью гибель удостоверили похоронки, а порой и мои собственные глаза. И опять скажу — это не выдумка, не литературный прием, а правда того единственного, на всю жизнь переживания.
И так больше уж никогда не было. Перестала кружиться хмелем радости голова, вера в то, что войны больше нет, прочно вошла в разум, сердце, тело, и с этой остудью явились все погибшие, и боль стала навсегда неотделима от радости, гордости, от удивления перед содеянным. Чаще всего я отмечал великий день со своими школьными друзьями, и, как у всех, наверное, наш первый тост был за победу, второй за тех, кто не вернулся и тем откупил нас, дышащих, пьющих, жующих, от небытия.
Я потерял на войне двух своих лучших друзей — Павлика и Оську, и потеря эта осталась невосполнимой.
Общеизвестна поговорка: нет незаменимых людей. А истина в том, что нет заменимых людей — каждый человек — неповторимое чудо. Двадцать миллионов жизней — дорогая плата даже за такую победу. Поэтому не надо хвастаться и бить в литавры в этот день. Когда-то Виктор Астафьев, кажется в тридцать пятую годовщину Победы, сказал о фронтовиках: давайте помолчим, пусть говорят те, ради которых мы умирали. Я не помню слов, но мысль передаю верно.
Мы шли на смерть не только ради Москвы или Ленинграда, но и ради воображаемой, не различимой глазом, «господствующей» высоты, потому что она нужна была для победы. Мы отдавали жизнь не только в решающих битвах, но и ради отвлекающего маневра, потому что так нужно было Родине. А разве сохранили мы это возвышенное, жертвенное отношение к общему делу? Солдатам легче было отдать жизнь, чем многим из нас нынешних поступиться бытовым комфортом, разными мелкими преимуществами.
Есть прекрасная песня, строка которой стала поговоркой: за себя и за того парня. Но поют ее порой с насмешливым прищуром: мол, жить, пить и любить мы готовы и за себя и за того парня, а вот строить, бороться!.. Эх, если б мы делали это, как воевали, хотя бы только за себя, многое выглядело бы иначе.
Для многих война — это уже история, но для тех, у кого она мозжаще засела в костях, застряла свинцом в теле, свинцом утрат в сердце и вечным отягощением рассудка и памяти, она никогда не станет прошлым. И не надо в День Победы, а тем паче на подступах к нему, сбрасывать этот груз и, взявшись за руки, водить счастливые хороводы, распевать песни осипшими голосами и похваляться: вон, мол, мы какие!.. Не лучше ли серьезно и сосредоточенно подумать о том, так ли мы распорядились победой, как следовало, так ли ладим жизнь, как мечталось в окопах и нам, вернувшимся, и, что куда важнее, тем, кто не сядет с нами за праздничный стол и не обожжет глотком гортань. Уважение к ним требует, чтобы хоть в этот день мы судили свои мирные дела по законам военного времени.

Узнав об акции «Бессмертный полк. Бессмертные книги» к нам в библиотеку с просьбой рассказать о Михаиле Васильевиче Стукалине – «главном лоцмане Камчатки в годы Второй мировой войны» обратилась Галина Владимировна Бооль, лично знавшая Михаила Васильевича.
Известный камчатский краевед, писатель Сергей Витальевич Гаврилов любезно предоставил нам свою статью о М. В. Стукалине, которая в ближайшее время будет опубликована в сборнике по итогам Международных исторических чтений «Камчатка – Россия – Мир: забытые имена». Мы приводим ее с сокращениями.

✯Михаил Стукалин — военмор, гидрограф, лоцман
Капитан 2-го ранга Михаил Васильевич Стукалин (1901–1961) в годы войны возглавлял военно-лоцманскую службу Петропавловской военно-морской базы. Военные лоцманы под его руководством провели через минные поля без единого ЧП порядка 5 000 судов всех типов.
Михаил Васильевич Стукалин родился 9 ноября (по старому стилю 27 октября) 1901 г. в селе Быково Николаевского уезда Астраханской губернии (позже эти места входили в состав Сталинградской области).
В 1919 г. Михаил стал студентом-первокурсником физико-математического факультета на вновь открытом естественно-географическом отделении Самарского университета. В мае 1920 г., окончив два курса, добровольцем пошёл служить на флот: 17 мая 1920 г. зачислен в морское отделение штаба Туркестанской военной флотилии Туркестанского фронта. Должность — «военмор», то есть «военный моряк». С этого времени по февраль 1928 г., получив специальную штурманскую и гидрографическую подготовку, служил в строевых и гидрографических частях Рабоче-Крестьянского Красного Флота (РККФ) на командных должностях в Туркестанской военной флотилии, на Балтийском флоте и в Дальневосточной военной флотилии. 9 февраля 1928 г. «уволен в долгосрочный отпуск» — так значится в его учётной карточке.
После увольнения, по сути, в запас, остался на Дальнем Востоке. Работал на различных должностях на судах транспортного флота, в том числе в арктических водах. В феврале 1937 г. заключил трудовой договор с Акционерным Камчатским обществом (АКО) и переехал в Петропавловск, здесь стал капитаном морского порта общества. С 1938 г. порт АКО официально именовался «рыбным». 22 ноября 1939 г. М. В. Стукалин, как «выдвиженец» (так в 1930-е гг. именовали сотрудников одного и того же предприятия или организации, назначенных на более высокие должности) стал его начальником.
Портом Стукалин руководил до 9 июля 1941 г., когда был снова призван на службу в РККФ. Теперь Михаил Васильевич, которому было присвоено звание капитан-лейтенанта, стал командиром дивизиона тральщиков Петропавловской военно-морской базы (ПВМБ) Тихоокеанского флота (ТОФ). В феврале 1942 г. вступил в ВКП (б), взысканий за всё время пребывания в партии не имел. С 4 мая 1943 г. он — начальник военно-лоцманского пункта (ВЛП) гидрорайона ПВМБ ТОФ. Так официально звучала его должность, которую мы сейчас произносим как «главный лоцман Камчатки в годы Второй мировой войны» и под которой он вошёл в историю Камчатки.
С началом войны хозяйственная значимость нашего полуострова в жизни страны резко выросла. Это было связано с тем, что рыбопромысловые районы, располагавшиеся в Баренцевом, Балтийском и Чёрном морях, попали в зону боевых действий. В таких условиях Камчатка стала одним из основных «рыбных цехов» СССР, вылов сырца здесь с 1940 г. к 1945 г. вырос более чем вдвое.
Порты названных выше морей оказались полностью или частично блокированы противником. Поэтому большая часть союзнической помощи, доставлявшейся в СССР морским транспортом, была переориентирована на дальневосточные порты, в число которых входили Владивосток, Находка, Советская Гавань, Николаевск-на-Амуре, Магадан (бухта Нагаева) и Петропавловск. Главную роль среди последних играл Владивосток, располагавший четырьмя десятками капитальных механизированных причалов, способный принимать суда любого водоизмещения и связанный с европейской частью СССР железной дорогой.
Морские пути, ведшие из Тихого океана во все советские дальневосточные гавани, за исключением Петропавловска, проходили через проливы Курильских островов, Лаперуза, Сангарский или Цусимский, контролировавшиеся японским флотом, нередко задерживавшим советские суда, везшие, по их мнению, стратегические грузы. Имелся ещё один маршрут — мелководным Татарским проливом, недоступным для глубокосидящих в воде крупнотоннажных пароходов, — в Николаевск-на-Амуре и Владивосток.
Петропавловск, единственный порт страны, обращённый «фасадом» прямо в Тихий океан, оказался единственной из всех дальневосточных гаваней, имевшей непосредственный выход к североамериканскому побережью. Поэтому с началом войны порт АКО играл роль не только перевалочного пункта, но и базы снабжения пароходов, выполнявших рейсы по маршрутам Владивосток — Петропавловск — порты США и Канады. Он принимал суда не только со снабжением, предназначенным Камчатской области и её рыбной промышленности, но и со стратегическими транзитными грузами, шедшими из-за границы в другие порты. Зимой они накапливались в Петропавловске, затем перегружались на суда с небольшой осадкой и следовали во Владивосток и Николаевск-на-Амуре через Татарский пролив.
С началом войны в Авачинском заливе были выставлены протяжённые минные поля. В июле и августе 1941 г. этим, в частности, занимался минный заградитель «Охотск». Оборонительные минные заграждения прикрывали подходы к Петропавловску от вражеских поползновений со стороны союзника гитлеровской Германии — Японии, которая долгие годы не скрывала своих захватнических планов в отношении наших дальневосточных земель.
ВЛП ПВМБ (военно-лоцманский пункт Петропавловской военно-морской базы), имевший номер 3, размещался на подходе к Петропавловску в юго-западной части Авачинского залива в бухте Ахомтен. Так по-ительменски она называлась до 1952 г., сейчас известна под именем Русская. В годы войны в бухту заходили суда, следовавшие в Петропавловск. В отдельные дни здесь их собиралось до двух десятков. Задача военных лоцманов: подняться на борт одного из подошедших пароходов, собрать караван из нескольких и, следуя первым, провести его кильватерной колонной лишь им известным «секретным фарватером» в Петропавловск. Оттуда вывести другое судно или несколько, вернуться назад, затем, чтобы повторить описанное ещё множество раз. Организацией этой важной и опасной работы и занимался капитан-лейтенант Михаил Васильевич Стукалин с середины 1943 г. по 18 октября 1945 г. Под его руководством было, как мы уже знаем, выполнено более пяти тысяч таких проводок. Их наибольшее число пришлось на вторую половину 1944 — первую половину 1945 г. Ежемесячно в Петропавловск и обратно следовало до трёхсот советских судов: американцы и англичане ожидали вступления СССР в войну с Японией.
Историк Л. А. Барканова со ссылкой на фонды Центрального государственного архива ВМФ сообщает, что в одном его наградном листе об этом большом деле записано так: «Отлично организовал и руководит лоцманской службой, обеспечил бесперебойную и безаварийную лоцманскую проводку транспортов и отрядов боевых кораблей (прибывших из США) по фарватерам военного времени и в зонах минных заграждений ПВМБ. Инициативно участвовал в отработке документов по высадке десанта на остров Шумшу». А в другом указано: «Всего проведено 3-м ВЛП за кампанию 1945 г. без аварий и задержек 160 военных кораблей, лично выполнил 10 ответственных проводок, в том числе проводил шесть военных кораблей под военно-морским флагом США». (Под ними подразумеваются фрегаты американской постройки, переданные в состав ТОФ по программе ленд-лиза в 1944–1945 гг.)
Накопленный во время службы на Камчатке опыт массовых прохождений минных полей пригодился и позже. 18 октября 1945 г. (так значится в послужном списке) М. В. Стукалин стал начальником подобного ВЛП № 1 Владивостокского гидрорайона ТОФ.
Его последнее место службы — Управление начальника гидрографической службы ВМФ в Ленинграде, должность — старший редактор отдела составления и издания лоций и навигационных пособий Центрального картографического производства ВМФ. Отсюда 14 марта 1956 г. уволен в запас в звании капитана 2-го ранга «по ст. 59-й, пункт "б"», то есть по болезни — уже давно давало знать о себе сердце.
За время службы награждён тремя орденами Красной Звезды. Два получил в 1945 г. Они имели последовательные номера — 2028399 и 2028400 — редкий случай! Как мы уже знаем, оба — за успешное выполнение особого правительственного задания по обеспечению лоцманских проводок. Третья «Красная Звезда» вручена в 1948 г. Кроме этого, отмечен орденом Красного Знамени (1956), медалями «За боевые заслуги» (1943), «За победу над Японией» (1946), «ХХХ лет Советской Армии и Флота» (1948) и «За освобождение Кореи» (1948). Последняя награда вручалась советским воинам-освободителям от имени Президиума Верховного Народного Собрания Корейской Народно-Демократической Республики. Кроме этого, за работу в годы войны получил почётную грамоту Наркомрыбпрома СССР.
Казалось, что всё идёт хорошо. Но всё чаще и чаще напоминало о себе больное сердце. Оно отказало 27 февраля 1961 г. Причина смерти: «гипертоническая болезнь 3-й степени».
После похорон Михаила Васильевича его супруга вернулась в Ленинград. Есть свидетельство о том, что какое-то время она посылала деньги работникам кладбища, чтобы они ухаживали за могилой мужа. Но как уже было сказано, вышло так, что долгое время могила М. В. Стукалина была заброшена и фактически потеряна. Лишь в 2001 г. камчатские краеведы Вадим Валентинович Бооль, друг детства сына Михаила Васильевича — Владимира, известный своими скрупулёзными эколого-краеведческими исследованиями, автор недавно вышедшей книги «Знать своё Отечество во всех его пределах...», и Татьяна Александровна Шубина, активный турист и организатор краеведческой работы, с «подачи» Аллы Хаимовны Паперно (недавно ушедший от нас старейший камчатский краевед) разыскали её. При помощи камчатских военных моряков-гидрографов она была восстановлена в 2005 г. к 60-летию Победы. Ещё спустя десятилетие на могиле был установлен новый чёрный мраморный памятник, сменивший первоначальную скромную металлическую пирамидку, выкрашенную в белый цвет. Его открыли 1 сентября 2015 г. в присутствии представителей депутатов городской Думы, ветеранов войны и труда, студенческой молодёжи.
Со времени кончины М. В. Стукалина прошло уже почти шестьдесят лет. В нашем городе живёт последний человек, знавший его лично. Это — Галина Владимировна Бооль, супруга Вадима Валентиновича Бооля. Неравнодушный ветеран, Галина Владимировна и стала инициатором этого важного дела: «Я мечтаю, чтобы имя М. В. Стукалина вошло в Книгу Памяти земляков — участников Великой Отечественной войны и в альманах "Скрижали"... В ноябре 2021 г. М. В. Стукалину исполнилось бы 120 лет... Хотелось бы, чтобы камчатцы знали о герое нашей земли. Он, по моему мнению, должен быть почётным гражданином города. Очень надеюсь дожить до установления памятной доски М. В. Стукалину. Кто, если не я, неугомонная последняя свидетельница, добьётся восстановления памяти о нём? Выполняю наказ В. В. Путина о восстановлении памяти обо всех защитниках родины...»
В самое ближайшее время в нашем городе появится ещё одна памятная доска. Она будет закреплена на стене старого, хорошо известного многим, построенного в 1958 г. дома № 56 на улице Ключевской.

✯Военно-исторические маршруты России
Федеральное агентство по туризму совместно с Российским военно-историческим обществом (РВИО) при поддержке Министерства культуры РФ к 70-летию победы в Великой Отечественной войне выпустило в свет сборник «Военно-исторические маршруты России», где содержатся основные маршруты по местам боевой славы на всей территории нашей страны.
Книга представляет собой совместный проект, работа над которым активно велась на протяжении нескольких лет. В нее вошли маршруты — победители конкурса на лучший военно-исторический маршрут, который проводился РВИО в 2014 году, а также наиболее значимые и интересные маршруты боевой славы со всей России
В книге представлена информация о городах-героях, городах воинской славы и военно-исторических маршрутах. Традиционно объектами показа для военно-исторических маршрутов служат места боевого подвига, музеи, интерактивные площадки, выставки, памятные знаки, территории военно-исторических реконструкций, мемориальные места.
Для удобства пользования разделы сборника даны по федеральным округам России:
Центральный федеральный округ, Северо-Западный федеральный округ, Южный федеральный округ, Северо-Кавказский федеральный округ, Приволжский федеральный округ, Уральский федеральный округ, Сибирский федеральный округ, Дальневосточный федеральный округ, Крымский федеральный округ.
Вот только некоторые из объектов, представленых в книге — мемориальный комплекс «Сапун-гора» в Севастополе, Аджимушкайские каменоломни в Керчи, Пискаревское мемориальное кладбище в Санкт-Петербурге, памятник войнам Советской армии — освободителям Курильских островов в 1945 году в Петропавловске-Камчатском.
Книга будет интересна широкому кругу читателей, интересующихся историей России.

✯Екатерина Филипповна Заводнова (1927 — 2012) — человек, руководивший нашей Камчатской краевой (тогда областной) библиотекой им. С. П. Крашенинникова более тридцати лет, с 1953 по 1988 год.
О том, что директор библиотеки — фронтовик, коллеги узнали только на вечере, посвященном ее 60-летию! Оказывается, в 1943 г., не достигнув призывного возраста и сменив дату рождения на более раннюю — 1924 г., она добровольно ушла на фронт. Воевала на Западном, 3-м Белорусском и 1-м Прибалтийском фронтах. Ее должность — прачка отделения интендантского снабжения 70-й стр. Верхнеднепровской ордена Суворова дивизии 43-й Армии Северной группы войск.
В представлении на награду — медаль «За боевые заслуги» — сказано:
«За время работы в рядах Красной Армии в качестве прачки показала честное отношение к труду, систематически выполняя и перевыполняя нормы выработки. Кроме основной работы добросовестно выполняла все задания по погрузке и охране имущества».
За чистотой на фронте следили очень строго, ведь грязь быстро приводила к антисанитарии, которая выливалась в толпы заболевших и дурно пахнущих солдат. Согласно установленным в те времена нормам, каждый военнослужащий раз в семь дней посещал баню и получал комплект чистого белья, куда входили портянки, рубашка и кальсоны. Особенно важным было обстирывать полевые госпитали. Там, кроме одежды, стирались еще и простыни, и бинты, и тряпки.
Общая численность армии к началу 1945 года составляла 14 млн. человек, а на каждого военнослужащего в среднем приходилось по 3 кг нательного белья в неделю.
В тяжелые времена, когда перевязочный материал был в дефиците, прачки кипятили и выбеливали уже отработанный и пускали в новый оборот. Одежду раненых нужно было тщательно отстирывать от пятен крови и подвергать обеззараживанию. Чтобы понять, какой объем работ приходилось выполнять банно-прачечному отряду, можно обратиться к данным, сохранившимся со времен советско-финской войны. За неполные 4 месяца военных действий, через руки банно-прачечного отряда прошло почти 7 млн. кг белья, а ведь это в среднем по 58 тонн в день!
Перед стиркой белье обязательно вымачивали в керосине, чтобы уничтожить на одежде паразитов. После этого все кипятилось и выстирывалось в хлорке и щелоке. Состав последнего отличается очень сильной щелочной средой, которая при контакте с кожей безжалостно ее разъедает. По возможности для дезинфекции применялись специальные камеры, где обеззараживание производилось парами формальдегида.
Порванные вещи не выбрасывали, а чинили, штопали и вновь выдавали служащим.
Комфортными для работы можно было назвать банно-прачечные, которые организовывались прямо в поездах. Тогда одновременно решался вопрос с горячей водой, жильем и освещением. Но такое было редко, ведь чаще эти отряды перемещались вместе с армией, а в местах дислокации, как правило, никаких железнодорожных путей не было. В полях воду грели на кострах, а стирка вообще производилась где придется. Да, были специальные стиральные барабаны, которые нужно было крутить вручную, но за раз такие приспособления могли выстирать максимум 20 единиц белья, а крутить их приходилось минимум по полчаса. После стирки белье вручную выгружалось, отжималось и развешивалось на сушку. И дальше по новому кругу с другой партией.
Про этих тружениц нет ни фильмов, ни книг. А ведь трудившиеся в них женщины вслед за солдатами прошли дорогами войны до Берлина. Стирая, стирая и стирая.
Вот такой был боевой путь у будущего директора, заслуженного работника культуры Е. Ф. Заводновой. После войны, окончив Московский библиотечный институт им. В. М. Молотова, она была распределена на Камчатку в областной отдел культуры. В 1951 году — назначена заведующей передвижным фондом Камчатской областной библиотеки, с 1953 года — ее директором.
Ее вспоминают как справедливого, но очень требовательного человека. Ее вспоминают как красивую женщину с неизменной прической и в модных туфлях. Ее вспоминают как директора, который вывел библиотеку на новый профессиональный уровень (здание, в котором мы сейчас работаем — ее заслуга). «Спокойный человек с беспокойным сердцем», — так написали о ней в одной из статей в областной газете.
И в год 75-летнего юбилея Победы в Великой Отечественной войне мы с благодарностью вспоминаем красноармейца Заводнову — юную самоотверженную девочку, которая, как и все фронтовики, с нами в нашем «Бессмертном полку».

✯Анатолий Рыбаков «Тяжелый песок»

Писатель Анатолий Наумович Рыбаков родился 14 января 1911 г. в украинском городе Чернигове в семье инженера. В 1919 г. семья переехала в Москву и поселилась на Арбате. В 1930 г. он поступил на автодорожный факультет Московского транспортно-экономического института. В 1933 г. студент Рыбаков был арестован и осужден на три года ссылки по статье «контрреволюционная агитация и пропаганда». По окончании ссылки, не имея права жить в городах с паспортным режимом, Рыбаков скитался по стране, работал шофером, слесарем, трудился на автотранспортных предприятиях Башкирии, Калинина (ныне Тверь), Рязани.
В 1941 г. Анатолий Рыбаков был призван в армию. С ноября 1941 г. по 1946 г. служил в автомобильных частях, участвовал в боях на различных фронтах, оборонял Москву, штурмовал Берлин. Войну закончил в звании гвардии инженер-майора, занимая должность начальника автослужбы 4-го Гвардейского стрелкового корпуса. «За отличие в боях с немецко-фашистскими захватчиками» Рыбаков был признан не имеющим судимости, а в 1960 г. он был полностью реабилитирован.
Демобилизовавшись в 1946 г., Анатолий Наумович вернулся в Москву. Тогда же он начал свою литературную деятельность, стал писать приключенческие повести для юношества. Его первая повесть «Кортик» была опубликована в 1948 г., став первой частью трилогии («Бронзовая птица», «Выстрел»).
Его «Дети Арбата» — это масштабная, глубокая, полная драматизма эпопея о судьбах москвичей, молодость которых пришлась на страшные годы сталинизма и Великой Отечественной войны. Произведение, в которое Анатолий Рыбаков вложил многое из своей непосредственной судьбы.
Роман «Тяжёлый песок» был напечатан в журнале «Октябрь» в 1978 г. (журналы «Новый мир» и «Дружба народов» отказались его печатать), через год он вышел отдельной книгой. Для советского читателя это произведение стало литературной сенсацией, так как впервые в русской литературе после 1930-х гг. появился роман, посвящённый почти исключительно еврейской жизни. Впоследствии по нему был создан многосерийный фильм.
В основе сюжета — любовь Якова и Рахили Ивановских и история их семьи, которая продолжается более трёх десятков лет (1909–1942). Вместе с семьёй Ивановских читатель проходит обе мировые войны, революцию в России, множественные семейные изменения, любовь, рождение наследников, а финалом становится смерть.
Изначально роман назывался «Рахиль», но редакционная комиссия, в числе прочих замечаний, потребовала изменить название. Тогда автор заменил его на «Тяжелый песок», взяв цитату из Библии (книга Иова): «Если бы была взвешена горесть моя и вместе страдания мои на весы положили, то ныне было бы оно песка морского тяжелее: оттого слова мои неистовы».
Вот как сам Анатолий Рыбаков рассказывает об истории, легшей в основу романа: «Перед войной в Рязани мой товарищ Роберт Купчик рассказал мне историю своих родителей. В прошлом веке его дедушка уехал из Симферополя в Швейцарию, окончил там университет, стал преуспевающим врачом в Цюрихе, женился, старшие его сыновья тоже стали врачами, а когда младшему подошло время поступать в университет, отец решил свозить его в Россию, показать сыну родину предков. Было это в 1909 году.
В Симферополе молодой швейцарец влюбился в юную красавицу еврейку, дочь сапожника, женился на ней и увез в Цюрих. Однако ей там не понравилось, она вернулась в Россию, с ней вернулся и муж, отец Роберта, и остался жить в Симферополе, работал сапожником, как и его тесть. В тридцатых годах его, «подозрительного иностранца», естественно, посадили.
Эта история меня поразила. Для предвоенного поколения слово «Швейцария» звучало как Марс или Луна. Другой мир. И ради любви человек оставил родину, богатых родителей, карьеру.
После войны я встретил Роберта. Отца его в сороковом году освободили, сохранились швейцарские документы, по матери он оказался немцем, а Сталин дружил тогда с Гитлером. Но в сорок втором году отца и мать Роберта вместе с другими симферопольскими евреями немцы расстреляли, и трупы сбросили в общую могилу по дороге на Судак. Это он мне и рассказал.
Я вырос в Москве, в русифицированной семье, не знал еврейского языка, жил, работал, скитался по России, никакого антисемитизма по отношению к себе не испытывал. Я воевал за Россию, в России родился, в России и умру. Но я еврей. Мне было отвратительно то, что творится в моей стране, на заре революции, провозгласившей всемирное братство народов. Героям нового романа я дал библейские имена: Иаков и Рахиль. «И служил Иаков за Рахиль семь лет, и они показались ему за несколько дней, потому что он любил ее».
В Симферополе, где жили родители моего рязанского друга, все оказалось чужим. Не мой город, не пробуждает воспоминаний, не дает толчка воображению. Я решил перенести действие романа на родину своих предков, родину дедушки и бабушки, в семью Рыбаковых, в город Сновск, впоследствии Щорс. Единственным оставшимся в живых человеком из этой семьи была младшая сестра моей мамы, тетя Аня, жившая в Москве на Преображенской улице. За месяц тетя Аня наговорила восемь кассет. Память, повторяю, удивительная, речь образная, ее интонацию я передал рассказчику, «Тяжелый песок» написан от первого лица. Я узнал историю и нашей, и других семей, сюжет мой обрастал событиями, судьбами, легендами — в эту среду я поместил Рахиль и Якова. Новелла о любви превращалась в семейную хронику.
Постепенно у меня создалась картина того, что происходило в Щорсе, я хорошо помнил своих дедушку и бабушку, дядей, ясно представлял себе Рахиль и Якова. Мог уже точно сказать, как бы каждый из них действовал в этих обстоятельствах, что бы делал и как себя вел. Все, что произошло с этими людьми, произошло со мной. Над городом опустилась ночь, я бродил в этом мраке по тем же улицам. И тени замученных брели рядом со мной от дома к дому".

✯Мой дядя (родной брат мамы), Недядько Степан Петрович, родился в 1922 году в Краснодарском крае, в станице Марьинская (Марьянская). К сожалению, сведений о нем практически нет. Знаю, что похоронка на него не приходила, и моя бабушка Евдокия Федоровна до самой своей смерти не верила в гибель сына. Все ждала... Не верила и моя мама. Она вспоминала, что брат, когда умер отец, остался в доме за старшего. Он помогал матери, у которой еще было две дочери, и по дому, и по хозяйству. Но как всякому молодому парню, ему хотелось сходить на танцы. Моя мама Раиса, еще совсем девчонка (она родилась в 1929 году), постоянно увязывалась за ним. Такие немудреные детские воспоминания о старшем брате, которые она всю жизнь хранила.
Когда стало возможным получить информацию в архивах, я стала искать сведения о своем дяде. Мне удалось узнать, что его воинское звание — лейтенант. Скорее всего, он окончил какое-то военное училище, вероятно это был ускоренный выпуск. Последнее его место службы — штаб 184 стрелковой дивизии 262 стрелковый полк. Он погиб 24 июня 1942 года.
Благодаря документам я узнала, что же происходило на фронте в последний день жизни 20-летнего лейтенанта, командира стрелковой роты Степана Недядько.
17 июля 1942 года на рубеже реки Чир передовые отряды 62-й армии Сталинградского фронта встретились с авангардами 6-й немецкой армии. Так начались бои в Большой излучине Дона на дальних подступах к Сталинграду. Соединения армии оказали упорное сопротивление противнику, которому пришлось развернуть 5 дивизий из 13-ти и затратить 5 суток на борьбу с ними. В конце концов, враг сбил передовые отряды с занимаемых позиций и подошел к главной полосе обороны войск Сталинградского фронта. Сопротивление советских войск заставило нацистское командование усилить 6-ю армию. На рассвете 23 июля в наступление перешла северная, а 25 июля и южная ударные группировки противника.
Используя превосходство в силах и господство авиации в воздухе, враг прорвал оборону на правом фланге 62-й армии и к исходу дня 24 июля вышел к Дону в районе хутора Голубинского Калачевского района Сталинградской области. В результате до трех советских дивизий, в том числе и 184 стрелковая дивизия, попали в окружение. Части 184 стрелковой дивизии с 24 по 30 июля стойко и мужественно вели бои в окружении в районе хуторов Верхняя Бузиновка, Манойлин Клетского района Сталинградской области.
Здесь, в Клетском районе на хуторе Селиванов место первоначального захоронения (так указано в документах) лейтенанта Недядько и его товарищей. Сейчас на хуторе Селиванов есть братская могила, за которой ухаживают ученики местной школы. К сожалению, в списке захороненных в ней, нет имени Степана Петровича. Вероятно, первоначальное захоронение было перенесено. Впереди еще поиски и поиски, которые я и моя дочь будем продолжать, потому что как же иначе...
Сегодня на территории Клетского района — месте ожесточенных боев, около 50 братских могил, кровью наших солдат здесь полит каждый клочок земли. Обо всех о них строки Расула Гамзатова:

От неизвестных и до знаменитых,
Сразить которых годы не вольны,
Нас двадцать миллионов незабытых,
Убитых, не вернувшихся с войны.

Нет, не исчезли мы в кромешном дыме,
Где путь, как на вершину, был не прям.
Еще мы женам снимся молодыми,
И мальчиками снимся матерям.

✯Вера Панова «Спутники»
Писательница Вера Федоровна Панова (1905 — 1973) родилась в Ростове-на-Дону, в семье обедневшего купца. В 1910 году ее отец утонул в реке Дон. Матери Веры — учительнице музыки — пришлось пойти на службу конторщицей. В бедности и нужде прошли детские годы будущей писательницы.
Ещё до революции Вера окончила 4 класса частной гимназии, но от дальнейшего обучения пришлось отказаться из-за недостатка средств. Дома она много читала, занималась самообразованием, рано начала писать стихи. С 1922 года Вера начала подрабатывать репетиторством, а потом устроилась на работу в редакцию ростовской газеты «Трудовой Дон». На долгие годы журналистика стала основной и любимой работой.
После убийства С. М. Кирова в декабре 1934 года второй муж Веры Пановой, специальный корреспондент газеты «Комсомольская правда» в Ростове Борис Вахтин, был арестован и сослан на Соловки, где и погиб. Саму Панову не посадили тогда только потому, что она, по совету друзей, бросив всё, сбежала из Ростова. Спасаясь от преследований, вместе с детьми и матерью она уехала на Украину, в село Шишаки Полтавской области.
С 1940 года Вера Панова жила в Ленинграде. Свой первый настоящий гонорар она получила за сценарий детского новогоднего (1941 года) утренника. И на все деньги накупила еды, одежды для своих родных.
В октябре 1941 года Панова со старшей дочерью из оккупированного немцами Пушкина (Царское Село) попала в пересыльный лагерь под Псковом, затем в Нарву, а потом долго, в основном пешком, пробиралась на Украину, где жили два ее сына и мать. А далее семья оказалась в Перми (тогда город Молотов), где Панова продолжила журналистскую работу в местной газете и на радио.
В декабре 1944 года по заданию редакции Вера Панова совершила за два месяца четыре рейса в «образцовом» военно-санитарном поезде № 312 к местам боёв за ранеными. Ей было поручено написать брошюру о работе военных медиков. Потом Панова вспоминала: «...тут я окончательно поняла: я буду писателем, потому что не могу не рассказать о жизненном подвиге этих людей... Это и будет мой посильных вклад и в литературу, и в жизнь». В 1945 году повесть напечатают в журнале «Знамя».
Рассказывают, что повесть «Спутники» была написана в коммунальной квартире, где жила тогда многочисленная семья Пановой (8 человек!), писать приходилось на подоконнике. Вера Фёдоровна говорила, что самое большое неудобство состояло в том, что колени упирались в стенку.
В центре внимания автора и читателей повести — санитарный поезд, и хотя иногда снаряды попадают в вагон, война где-то далеко. Это рассказ об обыкновенных людях, врачах, санитарках, честно выполняющих свою работу, вывозящих раненых в тыл.
Санита́рный по́езд (военно-санитарный поезд) — специальный поезд, как правило, целый железнодорожный состав, предназначенный чаще всего для эвакуации и оказания медицинской помощи раненым и больным в ходе военных действий, имеющий в своём составе паровоз (тепловоз), вагоны, специально оборудованные для перевозки и лечения пострадавших, а также вспомогательные вагоны, такие как вагоны-операционные, кухни, аптеки, вагоны для персонала, вагоны-морги и тому подобное.
Панова рассказала нам о людях, которых жизнь свела в трудное военное время, они, такие разные, стали единомышленниками, соучастниками единого дела, спутниками. Спутникам предстоит проделать общий путь, длительность которого неизвестна никому. «Спутники» — это совокупность маленьких трагедий повседневности. И дело даже не в войне — этой огромной всеобщей трагедии, перед которой отступают трагедии частные, индивидуальные. Просто сама по себе человеческая жизнь трагична. Ничего не поделаешь — счастье и радость недолговечны, а боль редко проходит. И вместе с начальником поезда доктором Беловым мы переживаем известие о гибели в Ленинграде от бомбардировки его жены и дочери; вместе с комиссаром Даниловым — встречу с первой возлюбленной, которой в поезде ампутируют ногу; вместе с Юлией Дмитриевной — любовь и разочарование в докторе Супругове.
«Вспоминая свои первые рейсы, люди санитарного поезда удивлялись: как они не понимали тогда самых простых вещей. Для чего, например, они занавешивали окна вагонов, когда поезд незамаскированный, стоял на открытой платформе, издалека видный немецким бомбардировщикам? Почему поезд представлялся наиболее надежным убежищем, а люди, отправившиеся с носилками в город, казались отчаянными храбрецами, идущими на верную гибель? На самом деле под открытым небом было гораздо меньше шансов погибнуть. Но люди поняли все это позже, когда фронт остался далеко позади. Поняв, посмеивались над своей неопытностью».
В 1946 году на Панову обрушилась слава и любовь читателей. Она переезжает в Ленинград, ее принимают в Союз писателей. В 1947 году за повесть «Спутники» писательница была удостоена Государственной (Сталинской) премии СССР. В 1965 году на основе повести режиссер П. Фоменко создал фильм «Поезд милосердия» и телефильм «На всю оставшуюся жизнь» по сценарию драматурга Б. Вахтина, сына Веры Пановой.
Потом были еще две Сталинские премии — за роман «Кружилиха» (1948) и повесть «Ясный берег» (1950).
В 1955 году вышла повесть «Серёжа» — замечательная, трогательная история шестилетнего мальчика, его жизнь, переживания, ежедневные открытия. В 1960 году был снят одноименный фильм по сценарию Пановой и имел оглушительный успех.
Художественные интересы В. Ф. Пановой никогда не замыкались литературой. Она любила театр и много работала для него. Её пьесы ставили в разные годы выдающиеся театральные режиссеры — Ю. Завадский, А. Попов, Н. Охлопков, Г. Товстоногов и др. Не менее увлечённо она сотрудничала с кино. По ее сценариям были сняты 13 фильмов.
Летом 1967 года Вера Панова перенесла тяжелый инсульт, до конца жизни она оставалась прикованной к инвалидному креслу. В те годы ее личным секретарём был начинающий писатель Сергей Довлатов. Вера Федоровна стала, пожалуй, единственным положительным героем довлатовской прозы.
Она так и не выбралась в «родимый город», как называла свой Ростов-на-Дону.
«Яркая помада, медный оттенок волос, в ушах крупные серьги-клипсы... Как много здесь от молодости, той, ростовской, южной, что остается в крови на всю жизнь» — так описывала ее писательница Инна Гофф.

✯Греку Иван Гаврилович — мой дед по маминой линии. Сведений о нем у меня немного. Он родился в 1912 году в молдавском селе Россыпень Скулянского района. Оттуда его и призвали в Красную Армию в 1944 году. Воевал он в составе 356 стрелковой дивизии — в Молдавии, на Украине, Литве и Польше. Убит 12 февраля 1945 года.
Когда Иван Гаврилович уходил в армию, у него уже было четверо детей, мама моя родилась в 1939 году. Я не могу точно сказать, пришла ли на него похоронка, но помню хорошо, что его жена — моя бабушка Люба — не верила в то, что его нет в живых. Всегда говорила, что он жив, что он не погиб, ну, может встретил другую... Но жив.
Уже сейчас, благодаря архивам, мы узнали и дату его гибели, и место захоронения — Польша, Щецинское воеводство, Хощненский повет, деревня Воссберг.
Скороходов Павел Иванович — мой дедушка по отцу. Он родился в 1900 году в Ростовской области на хуторе Холодный. Молодым приехал на Кубань, где и женился на моей бабушке. Работал в колхозе конюхом. Его призвали в армию в 1942 году, несмотря на возраст. С женой остались трое несовершеннолетних детей — два сына и дочь (дочка умрет от голода в те страшные военные месяцы).
Воевал он на 1-м Украинском фронте, его должность — номер минометного расчета Ворошиловградского Орденов Кутузова и Суворова полка РГК. Минометный расчет состоит из командира отделения, наводчика, заряжающего, снарядного, подносчика и повозочного. Солдаты, входящие в состав орудийного расчета, именуются номерами расчета. У каждого соответственно свои обязанности.
В январе 1944 года Павел Иванович был тяжело ранен в голову. Судя по документам, в районе г. Темрюк им было обнаружено несколько огневых точек противника, в результате его корректировки эти точки были уничтожены. Несмотря на сильный артиллерийский обстрел и будучи раненым, он выполнил приказ и только после этого был отправлен в санчасть. О своем ранении он никогда не говорил, да и жалоб его на здоровье я не помню. Тогда, по молодости лет, дедушка казался мне сильным и здоровым, если брать во внимание то большое хозяйство, огород, сад, которые у нас были. Ну, это я забежала вперед.
За этот подвиг он был удостоен медали «За отвагу».
В 1945 году его представили к ордену «Красной Звезды». Вот что написано в представлении на орден от 6 марта 1945 года: «При форсировании р. Одер и при расширении и удержании плацдарма на западном берегу реки в районе Радшюц-Барч-Кульм и Гросс, тов. Скороходов проявил мужество и отвагу, служа примером для остальных бойцов своего подразделения.
В районе Радщюц наша огневая позиция подверглась интенсивному огню противника, но невзирая на это тов. Скороходов вдохновил весь расчет в результате чего они непрерывно вели ответный огонь, отбив контратаку противника с большими для него потерями.
2.2.45 года в районе Гросс противник особенно яростно бросался в контратаки, но в результате хорошей слаженности расчета в котором находился тов. Скороходов, служа примером для других расчетов, контратаки противника были отбиты».
Война для деда закончилась 31 мая 1945 года в Чехии. Началась мирная трудовая жизнь в Краснодарском крае в станице Чамлыкская. Вместе с дедушкой и бабушкой жила и я со своими родителями. Когда папа отправился служить в Германию, я осталась с родными. Это было счастливое время.
У папиного брата Анатолия были сыновья — мои двоюродные братья, я же — единственная девочка. Дед, веселый и отзывчивый, меня очень любил и баловал. Часто ездила с ним на его бричке — то за сеном, то за арбузами — дел нам с дедом хватало! Даже из детского сада он меня на ней забирал, и нередко по пути мы заезжали в магазин, где он покупал мне самые вкусные в мире конфеты — леденцы в крафтовой обертке. Про войну нам, детям, не рассказывал, зато охотно давал мне и братьям играть своими наградами. Так мы их, по малолетству, и затеряли.
Еще помню, что летом к деду приезжали однополчане с семьями. Стол накрывался, как принято на юге, во дворе, где рос виноград, посаженный его руками, абрикосовое дерево, и все это рядом с большим просторным домом, который дедушка построил своими руками. Закрываю глаза и картинка стоит перед моими глазами... Не стало Павла Ивановича Скороходова в 1972 году.
Осталась благодарность, осталась память, теперь я с их правнучкой Яной иду с портретами дедов в колонне «Бессмертного полка».

✯Даниил Гранин «Мой лейтенант»
Писатель Даниил Гранин (1919 —2013) — автор знаменитых романов «Иду на грозу», «Зубр», «Картина», и, конечно, «Блокадной книги», написанной в соавторстве с А. М. Адамовичем. «Блокадная книга» рассказывает о муках осажденного фашистами Ленинграда, о героизме его жителей, о страданиях и о мужестве, о любви и о ненависти, о смерти и бессмертии. Основанная на интервью с очевидцами, документах, письмах, она остается самым подлинным, ярким свидетельством блокадных лет, книгой, которую должен прочесть каждый.
Даниил Гранин родился 1 января 1919 года в Курской губернии. Его настоящая фамилия — Герман. В Ленинграде, куда переехала семья, Даниил Гранин пошел в 15-ю среднюю школу Смольнинского района, которая располагалась в здании бывшего Тенишевского коммерческого училища на улице Моховой. Его любимыми предметами были физика, литература и история. После окончания в 1949 году Ленинградского индустриального института (сейчас — Санкт-Петербургский политехнический университет Петра Великого) устроился работать инженером на ленинградский Кировский завод.
Еще в студенческие годы Даниил Гранин начал писать свои произведения. Он вспоминал: «Писательства я стыдился. Написанное казалось безобразным, жалким, но остановиться я не мог».
Через несколько недель после начала войны Даниил Гранин добровольно записался в народное ополчение — вступил в 1-ю Ленинградскую стрелковую дивизию, где стал политруком. Он участвовал в обороне Ленинграда, воевал на Прибалтийском фронте. В 1942 году Гранин прошел курсы в Ульяновском танковом училище. В том же году его впервые наградили орденом Красной Звезды за «хорошую организаторскую работу с личным составом». Войну Гранин закончил в Восточной Пруссии в должности командира танковой роты. «Существование свое долго еще после войны считал я чудом и доставшуюся послевоенную жизнь бесценным подарком».
В 2011 году вышел его роман о Великой Отечественной войне «Мой лейтенант». За него писатель получил национальную литературную премию «Большая книга».
«Почему я написал эту книгу спустя 60 с лишним лет после войны? Оглянулся вокруг — почти никого нет из тех, с кем я прошёл этот страшный путь. Два-три человека остались. До этого я и не хотел писать про войну, это мне было слишком тяжело. Считал, что есть другие темы. Да и что я буду писать, когда у нас уже есть много замечательных книг: Некрасова, Бондарева, Бакланова, Казакевича, Астафьева. Но в них нет МОЕЙ войны, а она была особенной.
Все 900 дней на Ленинградском фронте мы жили в окопах. На других фронтах наступали, отступали, а это — совсем другая система борьбы, жизни, взаимоотношений. Мы вот своих убитых хоронили на кладбище. А у них кладбищ не было. Когда отступали или наступали — не до кладбищ. Окопность войны — это, во многом, быт. Землянки, освещение, вода, дрова. Весь этот тяжелейший, непонятный ныне быт... Таких подробностей много. Для меня сегодняшнего они тяжёлые. А для лейтенанта такими не являлись, он был молод и весел. Кругом смерть, а всё равно жизнелюбие пробивалось. Были счастливые моменты: бомбёжка, обстрел, а в тебя не попало, уцелел».
«Мой лейтенант» — это взгляд на Великую Отечественную войну с изнанки, не с точки зрения генералов и маршалов, а из траншей и окопов. Война солдату и генералу видится по-разному, так же как по-разному она видится летчику и пехотинцу. Автор позволяет нам увидеть ее глазами лейтенанта Д., одного из двух главных героев книги.
Война лейтенанта Д. начинается в ленинградском ополчении и, уходя на войну, он думает, что у нее героическое лицо, что война — это непрерывные бои и подвиги. И если смерть, то героическая. А оказалось, что это окопы, по весне больше похожие на канализационные стоки, горящий в кострах паркет дворцов Петергофа, нелепые смерти, постоянный тяжелый труд и голод, который буквально сжигает все внутри. Лейтенант уходит на войну с искренней верой в то, что все люди братья, что достаточно только объяснить это тем, что на той стороне, и война закончится. Но война быстро избавляет его от иллюзий и учит ненавидеть и убивать, в то же время испытывая на прочность. «Блокада открывала человеку, каков он, что он способен выдержать и не расчеловечиться». Из названия книги, и по совпадениям в биографии автора и героя видно, что лейтенант Д. очень близок автору, все, происходящее с ним на войне, его мысли и поступки, описаны очень откровенно.
Второй герой — наш современник, тоже прошедший войну и умудренный опытом прожитых лет, между ним и лейтенантом Д. ведется дискуссия о том, чем стала война для тех, кто воевал. Ведь тогда, на войне, им грезилось, что надо только победить, а потом начнется прекрасная и удивительная жизнь, а оказалось, что самой яркой страницей в их жизни и была война.
Гранин не противопоставляет военное поколение нынешнему, он просто рассказывает: мы были такими, так верили, так жили, так любили. По мнению самого писателя, роман — лучшее из того, что он создал. Гранин признался, что этой книгой он исполнил долг перед однополчанами.
«Неопытность была во всем — в войне, в любви, продуктовых карточках. Никто не запасался продуктами, никто не думал про эвакуацию. Все же мы не витали в облаках, мы отправились в загс. Предложил я. Предложил не руку и сердце, а предложил зарегистрироваться. Чисто деловое предложение сделал. Это был сентябрь 1941 года, третий месяц войны, немцы подошли к Пушкину. Я знал, что у этого брака не было будущего, и у меня не было, к тому времени я убедился, что Германию одолеть непросто, и пехотинцу в этой войне уцелеть не светит. В первый год войны солдат проживал на переднем крае в среднем четыре дня. Будет у Риммы хоть память о юной ее первой любви к молодому солдатику, иногда вздохнет, вспомнив, и тому подобная сладостная лирика... Загс на Чайковского был закрыт, ушли в бомбоубежище. В загс на Владимирской попал снаряд. Направились на площадь Стачек. Мы готовы были ходить из загса в загс, регистрироваться дважды, трижды, ждать на ступеньках... Наконец мы добились своего, она получила штамп в паспорте, в мою солдатскую книжку штампа не полагалась.
Город был без цветов. На Невском в кафе „Норд“ за большие деньги нам подали пирожки с повидлом, кофе и по фужеру вина. Официантка, когда узнала, что мы отмечаем свадьбу, принесла нам по эклеру. Прочую пустоту стола заполнила Римма, ее счастливость, ее глаза, смех. Достаточно было смотреть на нее».

✯Мой прадед, Петр Егорович Денисенко, родился на Украине в начале прошлого века (точная дата мне неизвестна). Невысокого роста, подвижный и худенький, он стоял у истоков образования колхоза в родном селе Малая Лепетиха Херсонской области. Был председателем сельского Совета. Будучи преданным коммунистом, верил в свое дело и всецело отдавался работе.
Когда началась Великая Отечественная война, Петр Егорович стал одним из членов организованного им партизанского отряда. Партизаны скрывались в лесу, периодически наведываясь в село, где остановились фашисты. В 1942 году их предал их же односельчанин. Партизан обманом заманили в село. Петра Егоровича пытали, пытаясь узнать ценные сведения. Подвешивали к потолку его дочь — мою бабушку Екатерину, которой было всего 13 лет.
Потом всех пойманных партизан собрали в центре села и заставили копать себе яму. Им приказали укладываться в яму рядами — друг на друга.
Все село согнали смотреть на публичную казнь. Была среди них и семья Петра Егоровича — жена Пелагея и двое детей Евдокия и Екатерина. Людей заставляли смотреть, а тех, кто пытался уйти или закрыть лицо — расстреливали. Люди не выдерживали и падали в обморок.
Какое-то время после этого яма казалась живой — она шевелилась и издавала стоны. Петру Егоровичу было около 40 лет...
Все разошлись по домам. В доме прадеда, как и во многих других, остановился на постой немец. А семью отправили жить в подвал собственного дома. Немец при других на них покрикивал, но тайно иногда всовывал в руки банку тушёнки.
Екатерину, пытались угнать в Германию. Но она, будучи девушкой не робкого десятка, по пути спрыгнула с моста в реку и вернулась в село.
У Петра Егоровича помимо дочерей был сын Михаил. С началом войны его призвали в армию и определили в танкисты. В августе 1941 года семье пришло известие, что Михаил пропал без вести. А в сентябре — что погиб. Он пал при защите Брестской крепости. Ему было всего 20 лет...
У нас в семье не осталось, к сожалению, никаких фотографий. Только история, которую рассказала мне моя мама. Историю о погибших на войне отце и сыне Денисенко — моих героических предках.

В фонде нашей библиотеки есть книга Ильи Миксона «Жила, была», посвященная Тане Савичевой — той девочке, о судьбе которой и ее блокадном дневнике знает весь мир.
Дневник хранится в Рукописно-документальном фонде Румянцевского особняка — филиала Музея истории Санкт-Петербурга. Оригинал хранится в особых условиях, вместе с другими редкими документами времен блокады. В свое время было принято решение сделать копию и выставлять ее, потому что постоянное пребывание на свету могло разрушить карандашные записи на страницах записной книжки. Самой известной копией дневника Тани можно считать памятник «Цветок жизни», открытый в 1968 году во Всеволожском районе Ленинградской области. Странички дневника выбиты на восьми каменных стелах этого мемориала, посвященного детям блокады.
Книга была издана в 1991 году. В нынешний, юбилейный, год ее переиздали. Сотрудники Российской государственной детской библиотеки — главной детской библиотеки страны, подготовили аннотацию к выходу книги, которую мы приводим целиком и полностью с благодарностью.

✯Илья Миксон «Жила, была»
В Петербурге переиздана повесть Ильи Миксона о Тане Савичевой, чей дневник стал символом страшной участи блокадных ленинградцев. Автор книги, Илья Миксон, окончив ускоренный курс Ленинградского артиллерийского училища, был направлен на фронт и прошёл всю Великую Отечественную войну. Почти все его книги посвящены этой теме.
«Блокадный дневник девочки до сих пор волнует людей, обжёг и моё сердце» — написал он в предисловии к повести о Тане. Чтобы собрать материал, писатель искал родственников, делал запросы в архивы, общался с выжившими очевидцами блокадных событий: «Я держал в руках вещи, что хранили касание рук девочки, сидел за партой в классе, где она училась, смог бы с закрытыми глазами обойти её прежнее жильё и назвать все предметы». Невероятное погружение в тему привело к потрясающему результату. Мы как будто становимся свидетелями всех событий, происходивших в квартире на 2-й линии Васильевского острова — сначала радостных, потом тревожных и трагических. Мы начинаем видеть людей за Таниными строчками, написанными синим карандашом в записной серо-голубой книжке. Да, карандаш, оказывается, был синий, а не чёрный.
Это только кажется, что история Тани известна нам досконально. На самом деле мы не знаем, какими были Савичевы, знаем лишь, что они не пережили блокаду. Автор воссоздал всё, что происходило до, между и после страшных строчек в Танином дневнике. Из книги «Жила, была» мы узнаём о несчастной любви Жени, старшей сестры Тани (первая запись Тани). Записная книжка досталась Тане от второй сестры, Нины, работавшей конструктором, и первую половину в ней занимает жизнь — рабочие записи и чертежи, вторую — смерть.
Узнаём и о дяде Васе, брате покойного отца Тани, который гуляет с ней по набережной Невы, восхищается красотой города и знакомит племянницу с литературой. Старший брат Лёка играет на музыкальных инструментах. Мама печёт на день рождения огромный «фамильный савичевский крендель с изюмом». У Тани есть друзья, она играет во дворе с мальчиками — Колькой Маленьким и Борей Воронцом. Кажется, произошедшее не выразить словами. Но талантливому писателю Илье Миксону это удалось. И хотя читателю заранее известно, что произойдёт, магия этой книги такова, что нам по-прежнему хочется верить в счастливый конец, которого не будет.
Мы ходим вместе с Таней по квартире с заколоченными окнами без стёкол, рассматриваем в свете коптилки буфет с бесчисленными ящичками — в них мама Тани находила в голодные месяцы остатки круп, «специи, забытую баночку с вареньем». Рассматриваем ширму с пейзажами, картину «Купальщица», статуэтку рыцаря. Обойдя квартиру, голодная Таня лежит на бабушкином сундуке и переносится мыслями в прошлое. А ведь отец Тани, Николай, был до 1930-х годов владельцем булочной в том же доме. Горькая усмешка судьбы... «Долгие часы выстаивала Таня под заколоченными окнами своей квартиры, мёрзла в ночной мгле в очереди у булочной, в которой ещё на её памяти отец и его братья выпекали хлеб». Когда Таня написала в блокноте: «Умерли все. Осталась одна Таня», — она не знала, что её старшие брат и сестра живы. Она так никогда этого и не узнала. Илья Миксон не только написал историю блокадных месяцев семьи Савичевых, но и выяснил, что случилось с Таней после смерти родных, нашёл место, куда её эвакуировали. Об этом рассказывается в эпилоге книги.
Каждая глава книги предваряется исторической справкой о том, что происходило в описываемое время на фронте и в осаждённом городе — бомбёжки, эвакуация, открытие Дороги жизни, трансляция Ленинградской симфонии Д. Д. Шостаковича, новогодний праздник для детей, пуск трамвая, стук метронома и голос поэтессы Ольги Берггольц по радио. Мы видим, как эти события отражаются на жизни семьи Савичевых, а значит, и на жизни других ленинградцев.
Впервые книга «Жила, была» вышла в 1991-м году. С тех пор она не переиздавалась, потому что долго не могли найти наследников писателя. И наконец, директору «Дома детской книги», Алле Юрьевне Насоновой, это удалось. Новое издание готовилось совместно с двумя петербургскими музеями (это Государственный мемориальный музей обороны и блокады Ленинграда и Государственный музей истории Санкт-Петербурга). Поэтому в книге появились редкие снимки, которых не было в первом издании — групповое фото Таниного класса, семейные фото Савичевых и дома, где они жили. После текста книги впервые помещены репродукции рисунков иллюстратора, Александра Траугота, которые он рисовал в возрасте 11-12 лет, живя в блокадном Ленинграде.

✯Мой дедушка, Виктор Павлович Губернский, родился 5 февраля 1925 года в селе Запрудня Московской области. В 1935 году он вместе с родителями переехал в Москву, где в 1941 году окончил 8 классов. Поступил учеником на Московский стеклозавод, позже работал здесь же электромонтером. В апреле 1943 года Таганским райвоенкоматом его призвали на службу в Красную Армию и направили в качестве курсанта в Московское стрелково-минометное училище, находившееся на станции Хлебниково недалеко от Москвы.
В июне 1944 года после окончания ускоренного курса обучения, он был направлен в должности командира взвода в действующую 8-ю гвардейскую армию 1-го Белорусского фронта — 57-я гвардейская стрелковая дивизия, 170-й гвардейский стрелковый полк.
Виктор Павлович вспоминал, как ему, 19-летниему мальчишке, было тяжело командовать взрослыми уже повоевавшими мужчинами. Уже через короткое время, в августе 1944 года, его легко ранило. После лечения в госпитале, он в октябре 1944 года вернулся в свой полк и участвовал вместе с ним в боях до марта 1945 года. Во время боев за Берлин его тяжело ранило в коленный сустав. В полтавском госпитале он пробыл до июня 1945 года.
После войны Виктор Павлович был направлен в органы МВД. Белоруссия, Латвия, Колыма — места его службы до демобилизации в 1957 году.
Дед был очень скуп на рассказы о войне, но мы все знали, что праздник 9 мая для него святой день. Даже к своему дню рождения он так не относился, но, наверное, это свойственно всем фронтовикам. Жил с осколком — памятью о ранении. Не жаловался, был довольно замкнутым, но очень добрым, очень любил детей — внуков и правнуков.
Был удостоен наград — ордена Отечественной войны 2 степени, ордена Красной Звезды, и медалей. Сейчас мы, конечно, жалеем, что не разговорили его, не выяснили, за что он получил награды.
Одно из его редких воспоминаний о войне (которое поразило) — это увиденные на разбомбленных улицах Берлина, где шли бои, животных — слонов, больших птиц — зверей из разгромленного Берлинского зоопарка.
С 22 апреля 1945 года зоопарк находился под постоянным артиллерийским обстрелом Красной Армии, так как здесь было одно из последних укрытий нацистов, укрепленная башня с зенитным орудием и подземный бункер. Тяжелые бои происходили в районе зоопарка до 30 апреля. 30 апреля бункер зоопарка сдался. Подсчет, проведенный 31 мая 1945 года, показал, что выжило 91 животное из 3715.
Деда не стало в 2008 году. Но жива память. И в день Победы он всегда с нами — и в строю «Бессмертного полка» и за праздничным столом.

В хлебниковском стрелково-минометном училище, которое окончил Виктор Павлович, учился поэт Михаил Кульчицкий. Он окончил ускоренный курс в декабре 1942 года. В эти же дни Михаил написал стихи:

Мечтатель, фантазер, лентяй-завистник!
Что? Пули в каску безопасней капель?
И всадники проносятся со свистом
вертящихся пропеллерами сабель.
Я раньше думал: "лейтенант"
звучит вот так: "Налейте нам!"
И, зная топографию,
он топает по гравию.
Война - совсем не фейерверк,
а просто - трудная работа,
когда,
черна от пота,
вверх
скользит по пахоте пехота.
Марш!
И глина в чавкающем топоте
до мозга костей промерзших ног
наворачивается на чeботы
весом хлеба в месячный паек.
На бойцах и пуговицы вроде
чешуи тяжелых орденов.
Не до ордена.
Была бы Родина
с ежедневными Бородино.
26 декабря 1942 года Хлебниково - Москва

Михаил Кульчицкий погиб в 1943 году. Стихотворение было опубликовано в сборнике стихов «Имена на поверке» - поэтов, павших в боях Великой Отечественной войны в 1966 году.


✯Оксана Дворниченко «Клеймо: судьбы советских военнопленных»

Книга Оксаны Дворниченко, кандидата искусствоведения, известного кинодокументалиста — «Клеймо: судьбы советских военнопленных» — вышла в 2016 году в издательстве «Культурная революция».
Она посвящена истории Великой Отечественной войны 1941-1945 гг. в ее «человеческом» измерении, главным образом — судьбе военнослужащих Красной армии, оказавшихся в немецком плену. Их число, по разным оценкам, составило от 3 млн. 400 тыс. до 5 млн. 800 тыс. человек. В ходе боевых действий были освобождены 940 тыс., еще 1 млн. 836 тыс. человек возвращены на родину, часто насильно, после окончания войны. Около 180 тыс. остались на Западе. Все приведенные цифры — приблизительные: масштаб трагедии плена был настолько велик, что для точных оценок просто не хватает документов, несмотря на всю немецкую педантичность и аккуратность. Все остальные советские военнопленные погибли. Из тех, кому удалось вернуться к своим, большинство ожидала долгая и унизительная процедура фильтрации, после которой многие были казнены или получили длительные лагерные сроки как изменники. Их «вина» чаще всего состояла в том, что они попали в руки врага ранеными или, оказавшись в безвыходном положении по вине собственного командования (своевременно эвакуированного из окружения), не застрелились, как требовала советская пропаганда.
СССР не только отказался подписывать Женевскую конвенцию об обращении с военнопленными, но и отклонил предложение Международного Красного Креста о сотрудничестве. Советские военнопленные, умиравшие от голода в нацистских концлагерях, были лишены возможности получать посылки с родины, учет пленных не велся, в советских документах красноармейцы, оказавшиеся в плену, обычно числились как пропавшие без вести, их родные были лишены каких-либо государственных пособий и льгот. Участниками войны бывшие военнопленные были признаны лишь в 1995 году.
Изучение опыта советских военнопленных в отечественной исторической науке еще только начинается, при том, что живых ветеранов войны осталось уже совсем немного и становится все меньше. Тем интереснее эта книга, почти целиком посвященная теме военнопленных. Она написана в жанре «документального романа»; основную ее часть составляют расшифровки многочисленных видеоинтервью бывших военнопленных, взятых самим автором книги. Эти интервью она собирала на протяжении многих лет, начиная с 90-х годов, когда работала над фильмами «Почему ты жив?» и «Почему я жив?».
«Во время работы в архивах, просмотров военной хроники, встреч с теми, кто вернулся, у меня стал складываться другой образ войны. И один из самых главных вопросов — может быть, самый тяжелый — это судьбы советских военнопленных.
Почти у половины моих одноклассниц отцы „пропали без вести“. Я помню их сиротство, их матерей. Это сейчас я знаю, что многие их отцы были живы, но не могли или боялись сообщить об этом своим близким, чтобы не навлечь на них беду.
Помню, как моя мать, втайне от всех (в семье об этом говорили шепотом) ездила навещать своего брата Константина, попавшего вместе с десятками тысяч советских воинов в Харьковский „котел“ и отправленного потом в лагерные шахты, где он провел 10 лет, вернувшись стариком. Вскоре после возвращения он умер.
На протяжении многих месяцев Великой Отечественной войны повторялась одна и та же картина: окружения, „котлы“, плен... Белосток, Минск, Умань, Киев, Вязьма, Ельня, Волхов, Харьков, Крым, Ржев, Днепр, Дон... И в каждом таком окружении десятки, сотни тысяч пленных — целые армии, корпуса, дивизии...
Многие попадали в плен ранеными. Кадры немецкой хроники сохранили лица тех, кто еще пытался идти, поддерживаемый товарищами, потому что любая остановка для них означала смерть. И они шли — с забинтованными ногами, перевязанными головами.
Десятки часов интервью, сотни страниц расшифровки было сделано в процессе работы над фильмом „Почему ты жив?“. Но пространство фильма ограничено: в фильм вошло лишь несколько историй, большая их часть осталась за кадром. Так началась работа над книгой.
Все герои этой книги — реальные люди, многих из которых я знала лично. Я снимала их рассказы на видео или записывала. Поэтому все действующие лица подлинные, тексты документальные», — это выдержки из вступительной части книги, написанной Оксаной Дворниченко.
«Я, Золин Алексей Яковлевич, служил в Брестской крепости. Контуженный, попал в плен 27 июля 41-го года при попытке прорваться из крепости, в числе группы бойцов 300-400 человек — оказалась целая колонна военнопленных, которых погнали в лагерь под гор. Белая Подляска. К глубокой осени перевезли оставшихся в живых (потому что кормили кашей с землей, чтобы быстрей умирали) в лагерь. На мне испытывали лекарства — следы кожной болезни остались и сейчас. В 42-м году меня присоединили к группе военнопленных, которых везли целый месяц в Данию, где мы копали противотанковые рвы. В мае 45 нас освободили англичане — агитировали остаться в Германии для распределения в разные страны на работу. Советский представитель обещал отправить на Родину, говорил: „Вас ждет Родина, семья, работа“, англичане говорили: „Вас ждет Сибирь, лагеря, расстрел“. В июле 45-го нас вывезли из Германии, СМЕРШ стал разбираться, как попал в плен, где был, что делал и ПОЧЕМУ ЖИВ? В декабре 45-го вместе с другими военнопленными нас погрузили в вагоны и под усиленной охраной повезли в г. Ухту Коми АССР, где работал до 59-го года в Нефтегазоразведке.
Большую часть жизни я прожил изгоем, с поникшей головой. Я сейчас старик, никаких подтверждений этой истории у меня нет. Свидетели — где они через 50 лет? Наверное, я виновен в том, что остался живой».

✯ «Мне всегда казалось, что когда родители давали своей дочке имя «Улита», они ошибались. Это степенное имя ей совершенно не подходило – маленькой, необычайно подвижной, веселой, задорной женщине. Знала ее с детства, и мне она часто казалась ровесницей, никогда ее облик не был солиден. Я рада, что жизнь мне подарила встречу с этим человеком, которого я не только уважала, но и искренне любила. Если мы можем учиться чему-то у других людей, то Улита Александровна Рудько – учитель жизнелюбия, стойкости, умения не сдаваться. Этих чудесных качеств – было у нее через край», – это слова Марины Геннадьевны Барковой, сотрудника библиотеки, об Улите Александровне Рудько – ветеране войны, библиотекаре, которая жила и работала рядом с нами.
Улита Александровна Рудько (1923 - 2017) – участник Великой Отечественной войны, награждена орденом Отечественной войны 2-й степени, медалью «За победу над Японией», медалью Г. К. Жукова.
После войны она заочно окончила Канский библиотечный техникум. В 1949 году ей была поручена организация первой городской детской библиотеки Петропавловска-Камчатского, в которой она и проработала около 40 лет – вначале в должности заведующей библиотекой, а затем разных её отделов.
Позже – заведовала отделом контроля и регистрации Камчатской областной библиотеки. Её трудовая деятельность была отмечена званием «Заслуженный работник культуры РСФСР».
Улита Александровна Рудько (в девичестве Ворошилова) родилась 28 июля 1923 года в селе Большерецкое (ныне Усть-Большерецк). Дружная семья из семи человек жила в большом уютном доме. Маленькой Люсе (так Улиту называли дома) рано пришлось повзрослеть, когда в 1934 году по доносу арестовали ее отца.
– На улице шёл снег, лаяли собаки. К нам в двери постучались люди в зелёных фуражках – это мне запомнилось особенно ярко – и нагло ввалились в дом в 3 часа ночи. Энкавэдэшники объявили, что прибыли для обыска.
Отца арестовали и увезли в неизвестном направлении. С тех пор мы его не видели. Лишь через 25 лет мы узнали, что отец был расстрелян, а после – реабилитирован за отсутствием состава преступления.
Нам же приказали немедленно покинуть дом. На дворе стоял морозный февраль. Мы не знали, куда идти.
Вскоре над нашим опустевшим домом развевался кусок рогожи, своего рода клеймо, указывающее на то, что это дом «врагов народа». Некоторые родственники отказались, а точнее испугались нас приютить. Но мир не без добрых людей. Мы поселились в доме маминого брата, который один воспитывал шестерых детей. Но через некоторое время, дядю постигла участь моего отца – его тоже арестовали. Нас пригласила к себе тётя, которая растила четверых ребят. Так мы и жили до самой войны – большой семьёй.
Война началась, когда мне исполнилось 17 лет. Это был июнь, воскресенье. В школе проходили соревнования. Играли в волейбол. Прибежали младшие братья и сестры, сказали, что началась война. Мама и бабушка плакали.
Было страшно. Я как раз окончила 10-й класс и мечтала поступить в Томский химико-технологический институт. Но исполниться этой мечте было не суждено. Нам вручили повестки в военкомат. Была у меня тогда первая любовь – военный, который без моего ведома добился в военкомате того, чтобы меня оставили в селе. Я, узнав это, была возмущена, ведь мне хотелось вместе со всеми на фронт. Так и заявила: «Всё равно пойду в армию». И слово сдержала. Меня и других девушек привезли в Петропавловск, где мы некоторое время ждали своей участи – служба на Камчатке или фронт. Меня распределили в 128-ю авиадивизию, находившуюся на месте нынешнего Елизовского аэропорта. Три месяца мы с девчатами проходили курсы молодого бойца. Вставали в 6 часов утра, маршировали, ходили на политзанятия. Так иногда уставали, так есть хотелось (завтрак в 10 часов, а обед не раньше 3-х), что мы потом уже заранее по карманам хлебные корки рассовывать стали.
Кроме того, мне пришлось получать водительские права, и потом я всю войну трудилась на стартёре – машине, с помощью которой заводились военные самолёты (И-16 не могли взлететь самостоятельно). Для такой работы важна быстрая реакция, умение ориентироваться в пространстве и сообразительность. В нашем истребительном полку было три эскадрильи, которые обслуживались моим стартёром.
Легко не было никому. Вначале я работала целыми днями – подменяли меня лишь на время завтрака, обеда и ужина. А к концу войны, когда на Камчатке развернулись боевые действия, трудилась чуть ли не сутками. Тогда были часты ночные вылеты, и меня нередко поднимали в 3-4 часа утра. Мне удавалось работать быстро и слаженно. За это сослуживцы и прозвали меня «Люся-стартёрша-метеор».
Да я почти и не выходила из своей машины – порою там и спать приходилось. Но затем, пожалев меня, командир дивизии, приказал мне отдыхать в комнате, предназначенной для лётного состава. А там была всего одна длинная кровать, на которой в перерывах между вылетами отдыхали лётчики. Здесь мне и было выделено место с краю. Первое время, конечно, было не по себе. Однако никто из военных при мне не позволял себе ни одного матерного слова, никто даже не курил! Отношение к женщинам в нашей дивизии было уважительное, да и командир, если что не так – навёл бы порядок. Поэтому ни разу за всё время войны ко мне никто пальцем не притронулся.
С самого первого дня нам командир прямо так и заявил: «О любви и всяких там ухаживаниях придётся забыть. Здесь вы – военнослужащие и должны выполнять свой долг». Да оно и при всём желании было почти невозможно. Мы даже кино, которое изредка показывали в нашем клубе, строем смотреть ходили. Так же и обратно: никто никого проводить возможности не имел.
Но война войной, а жизнь продолжается, и молодость берёт своё. За мной начал ухаживать заместитель командира эскадрильи Василий Котлов. К концу войны в нашей части бывали танцы. Если мы с Василием приходили в клуб танцевать, все сослуживцы знали –ко мне не подходи. Сколько бы людей ни было вокруг, я его сразу в толпе различала – по белым сапогам и немного прихрамывающей походке. Так мы с ним и виделись только на службе да на танцах иногда. А однажды договорились, что поженимся, когда война закончится.
Помню, как командиры сказали об окончании войны. Всем очень хотелось домой. Кто служил на материке, в мае уже возвращались на родину. Нас же демобилизовали не в мае, а в октябре 1945-го, потому что началась передислокация войск на Дальний Восток.
17 августа 1945 года начались боевые действия с Японией. 18 августа 1945 года была объявлена общая боевая готовность № 1. Вся эскадрилья из пятнадцати самолетов ожидала вылета, и я со стартером. Ждали целый день, потом был объявлен отбой. На следующий день дежурное звено самолетов снова было готово. Три самолета вылетели в направлении Курильских островов. Один из летчиков, старший лейтенант Василий Лазаев, не вернулся – погиб в воздушном бою. Позже командир эскадрильи капитан Илья Деркачев (он единственный летал на американской «кобре») пропал без вести. И лишь через много лет на вулкане Горелый были найдены останки того самого самолёта и вещи погибшего лётчика.
Своего Василия какой-то период времени я совсем не видела. Сначала мне сказали, что он лежит в госпитале. Но затем я узнала, что его назначили командиром истребительного полка, который должен был перебазироваться на Курильские острова. Когда мне сказали, что Василий уехал, –я была в отчаянии. Мне не хотелось жить. Но, конечно, мне всё же пришлось взять себя в руки. В этом мне очень помогли мои товарищи-однополчане.
1 сентября Курильская операция была завершена, наши войска одержали победу. Вскоре нас демобилизовали. Всё это время я находилась в недоумении, была в обиде за то, что Василий исчез, не сказав мне ни слова.
Судьба свела нас с Василием в 1949 году. На улице была страшная пурга, я бежала на работу. Издалека увидела фигуру в шинели, с шапкой, натянутой прямо на глаза. И опять дорогого мне человека выдала его особенная походка! Это был Василий. Но меня он, конечно, не узнал: я была одета «по гражданке» (меня он видел только в военной форме), да и погода – просто жуть. Когда мы сравнялись, я хотела его окрикнуть. Но не смогла: обида подкатила к сердцу, и горло просто отказалось повиноваться. Я чувствовала, что это был последний шанс, предоставленный нам судьбой. Он прошел мимо, а я села в сугроб и заплакала...
Прошло 40 лет, прежде чем мы встретились вновь. У нас была встреча с однополчанами, на которую меня с работы не отпустили. Так мои товарищи-сослуживцы сами пришли ко мне в библиотеку. Я сразу узнала Василия в гражданской одежде и с медалью Героя Советского Союза на груди. Этого прихрамывающего человека я узнала бы, наверное, из миллиона. Страшно растерялась. Мы стояли и смотрели друг на друга...
Позже состоялся разговор. Первое, что я спросила, — почему он исчез, не сказав ни слова? А он с возмущением ответил: «Как? Это ведь ты не захотела меня ждать? Разве ты не получала записку?». И тут всё стало ясно.
Оказалось, что его отправка на Курилы происходила в большой спешке. Ему не дали возможности даже переодеться, не то что встретиться со мною. В тот вечер Василий кое-как нашёл клочок какой-то бумаги и наспех нацарапал карандашом: «Люся, улетаю на Курилы. Вернусь через 3 дня. Жди. Вася». Он попросил одного капитана (больше было некого) обязательно передать мне это послание. Но тот не выполнил обещания. Когда Василий вернулся, меня в части уже не было…
Окончилась война. Я вышла замуж. Моего мужа звали Василий. У меня 2 сына, 3 внука и 1 правнук. Хочу вам сказать, что нужно всегда помнить, что было такое страшное время, не забывать ветеранов, чтить старость, любить Родину, своих близких.
Публикация подготовлена на основе интервью с У. А. Рудько, опубликованном в газете «Рыбак Камчатки» от 5 мая 2010 года.
Коллектив Камчатской краевой научной библиотеки им. С. П. Крашенинникова

Книга «Летопись великой Победы. Камчадалы – защитники Отечества» была издана в Петропавловске-Камчатском в 2018 году.
В новом альбоме на основании архивных документов рассказывается о династиях аборигенов и старожилов Камчатки, принимавших участие в военных событиях, начиная с обороны Петропавловского порта в 1854 году, продолжая событиями русско-японской войны 1904-1905 гг. и завершая Второй мировой войной, в которой уроженцы Камчатки сражались как с немецкими фашистами, так и с японскими милитаристами. Благодаря, в том числе, и подвигу этих людей, город Петропавловск-Камчатский носит сегодня гордое звание Город Воинской Славы.
«Эта книга была задумана, как подарок в семью ветерана для вечного хранения. Она об уроженцах Камчатки – о династиях камчадалов, которые на протяжении века отстаивали Камчатку и Россию от врага», – сказал автор и составитель книги журналист, писатель, краевед Сергей Вахрин.
Десятки камчатских фамилий, фотографии, наградные документы, воспоминания участников Великой Отечественной войны и их близких представлены в этой книге.
«Антонов Николай Семенович, 1920 г.р., уроженец с. Апача, Усть-Большерецкого района Камчатской области, ранен в брюшную полость 8 сентября 1941 г.. умер 9 сентября 1941 г., похоронен Смоленская обл., Ельненский р-н, Краснохолмский с/с, д. Зуи, кладбище. Отец Антонов Семен Егорович, с. Апача»
«Яганов Никодим Игнатьевич, 1916 г.р., с. Лесная, коряк. Старший сержант, разведчик 14-й отдельной разведывательной роты 13 стрелковой дивизии. На фронте с 1941 года. Ранен 25.07.1942 г., 13.08.1943 г.. 15.12.1943 г., 18.01.1944 г., 12.04.1944 г., тяжело ранен 19.02.1945 г. Представлен к награждению орденом Отечественной войны 2-й степени».
«Моего дедушку зовут Анемподист Ильич Мерлин. Он – ветеран войны. У него есть 4 медали и 1 гвардейский значок. 1-ю медаль он получил в 1942 году под Сталинградом, 2-ю – на Курской Дуге в 1943 году, а 3-ю и 4-ю – в Румынии в 1944 году.
Дедушка прошел большой жизненный и трудный путь. Родился он в сентябре 1919 года в с. Милькове. Закончил всего 5 классов, работать начал с 10-ти лет, семья была большая, отец был слепым, надо было помогать. Его тянуло к колхозной технике – очень уж хотел на трактор – пахать землю, сеять хлеб, вспоминает дедушка.
В 1939 году его послали на курсы трактористов, но началась война и мой дедушка уходит на фронт. Воевал под Сталинградом, на Курской Дуге. Получил тяжелое ранение под городом Яссы в Румынии, целый год лечился в госпитале в г. Тбилиси.
Когда пришла долгожданная победа, мой дедушка вернулся домой, на родную Камчатку. Снова стал работать в колхозе «Безбожник», но уже на тракторе. До 1960 года дедушка работал в колхозе. Но старые раны постоянно напоминали о себе. Пришлось с любимым делом расстаться, решил заняться охотничьим промыслом. 10 лет отдал трудному делу промысловика. С 1977 года дедушка на пенсии, но не сиделось ему дома, скучно было без работы, и он пошел работать в Авиалесоохрану. Все свои 63 года прожил в с. Милькове. У него подрастают 7 внуков, а дедушка по-прежнему веселый, охоч до работы.
Я горжусь своим дедушкой, потому, что он всю жизнь честно трудился и, не жалея жизни, храбро защищал нашу РОДИНУ. Женя Белавкина, ученица 4»г» класса средней школы № 1»

Окончены речи.
Замолкло вещанье.
Молчат поседевшие однополчане,
Им памяти вахту нести до скончанья.
Минута молчанья.
Минута молчанья.

Начало войны и войны окончанье,
И вой самолётов, и танков рычанье,
И слёзы Победы, и слёзы прощанья
Слились воедино в минуте молчанья.
Над миром плывёт метронома звучанье,
Над миром – спасённой сирени качанье,
Спасённая жизнь и улыбки венчанья.
Минута молчанья.
Минута молчанья.

Это стихотворение «Минута молчанья» камчатского поэта Евгения Сигарева, который в 1943 году 15-летним мальчишкой сбежал на фронт, но был пойман и направлен в только что открывшееся Ташкентское суворовское военное училище. Давайте прямо сейчас отложим свои заботы ровно на одну короткую минуту молчанья…

✯Каждое лето мы с сестрами приезжали в Севастополь к дедушке и бабушке. На свет первым делом извлекался драгоценный архив — семейные альбомы и просто фотографии в коробках. За год мы успевали соскучиться, в том числе и по тем родным, которых никогда не видели. Особенно по этому мальчику. Вот он — маленький на фото рядом со старшей сестрой. Вот — подросток, вот — с большой трубой среди других оркестрантов.
Анатолий Кириллович Боримский. Мы его, конечно, так никогда не называли, для нас он был «наш Толя». «Толя пропал без вести на войне», — эта короткая безжалостная фраза отдавалась болью в сердце.
Младший бабушкин брат, 1922 года рождения. Скромный, добрый, спокойный мальчик, хорошо учился в школе. Очень был дружен со своей сестрой Зоей, которая была старше его на два года.
Родился в Китае, в городе Хайлар. Впервые приехал в Россию в 12 лет, мамы его уже не было в живых (она умерла в Китае в возрасте 28 лет). Через два года репрессировали отца, машиниста водокачки, с абсурдной формулировкой «за шпионаж и связи с родственниками за границей». Пришлось ему стать самостоятельным. Поступил в ФЗУ (школу фабрично-заводского ученичества).
Бабушка вспоминала, что перед самой войной у Толи появилась девушка, но он ее даже не решался обнять, рассказывал сестре, что только провожает до дома.
А в сентябре 1941 года Анатолий Боримский был призван Бугульминским военкоматом на фронт. С этого времени начался его боевой путь.
Писем от Толи не было, может, они просто не доходили. Лишь после войны бабушка получила извещение, что Анатолий Кириллович Боримский пропал без вести. Так что родные ничего о нем не знали очень долгое время. Мне кажется, бабушка втайне надеялась, что ее брат жив, эту ирреальную и иллюзорную надежду испытывали многие, получившие подобные извещения. Да что там, и после похоронок надеялись.
Бабушки не стало в 2006, а в 2009 году мы нашли сведения о ефрейторе Анатолии Кирилловиче Боримском. Он погиб 18 февраля 1943 года под деревней Березовец Ленинградской области, похоронен на опушке леса, могила № 11.
И похоронка существовала, просто не получил ее отец, Кирилл Куприянович, который до 1946 года был в лагерях. На сайте «Память народа» в рассекреченных архивах мы нашли извещение о Толиной смерти.
Квадратик страшный — похоронка
На юношу, почти ребёнка .
Сейчас он кажется мне совсем мальчиком, двадцать лет — это ведь так мало. И судьба Толи — это трагическая страница в истории нашей семьи.
Он погиб во время жестокой Демянской операции.
15–28 февраля 1943 года войска Северо-Западного фронта провели 2-ю Демянскую наступательную операцию. Потери Северо-Западного фронта в ходе проведения операции, в период 15 — 28 февраля 1943 года, составили 33 663 человека, из них 10 016 — безвозвратные, а 23 647 человек — санитарные.
Среди безвозвратных потерь, среди погибших бойцов был и наш Толя, ефрейтор Анатолий Кириллович Боримский. Сведения о нем есть в Книге памяти Татарстана, книге «Русские в Китае». Всего несколько коротких строк, таких же коротких, какой оказалась его жизнь.

О героях былых времен
Мы не помним порой имен,
Те, кто приняли смертный бой,
Стали просто землей, травой.
Только гордая слава их
Поселилась в сердцах живых…

В нашей семье его помнят и чтут, совсем молодого героя, прошедшего тяжелый воинский путь, героя, заслужившего, но не получившего ни одной награды. А еще мы с детства очень его любим — «нашего Толю»...

✯ Борис Слуцкий «Моя война еще стреляет рядом» Война не только убивала, она безжалостно калечила людей. Старшая сестра рассказывала мне, что как-то раз в детстве увидела человека на гремящей тележке. Что глядела на него в ужасе и слезах, втайне мечтая о невозможном. Когда я прочитала стихотворение Бориса Слуцкого «Песня», то столкнулась с этим наивным, наперекор всему желанием лирического героя.

Ползет обрубок по асфальту,
какой-то шар, какой-то ком.
Поет он чем-то вроде альта,
простуженнейшим голоском.

Что он поет, к кому взывает
и обращается к кому,
покуда улица зевает?
Она привыкла ко всему.

Поет он мысли основные
и чувства главные поет,
о том, что времена иные,
другая эра настает.

Поет калека, что эпоха
такая новая пришла,
что никому не будет плохо,
и не оставят в мире зла,
и обижать не будут снохи,
и больше пенсию дадут,
и все отрубленные ноги
сами собою прирастут.

С тех пор этот поэт стал для меня особенным.
Чувства поэта противоречивы: сознание своего бессилия перед равнодушием улицы, сострадание к инвалиду, горькая ирония от невозможности изменить что-либо в жизни, где не всегда, увы, все так складно, как в песне. В песне – наивная вера в лучшее: ведь война окончилась. В ней нет озлобленности за то, что судьба так жестоко обошлась с человеком. И от этого еще яснее: война – зло, которое не должно повториться, она противна природе жизни и природе человека.
Не всем дано быть Маресьевыми. Не все могли справиться с бедой. Народ-победитель не хотел видеть калек в своих рядах. Одна из преподавательниц Камчатского педагогического института, потерявшая во время бомбежки блокадного Ленинграда маму и брата и лишившаяся ноги (все это в девятилетнем возрасте) рассказывала о ранящем на всю жизнь воспоминании. Как в пионерском лагере бодрая и крепкая пионервожатая сказала ей на утреннем построении: «Кравченко, выйди из строя, всю линейку портишь своими костылями».
Это была тенденция: покалеченные (иногда очень страшно) люди, прошедшие войну, становились обузой для семьи, и для страны.
Борис Слуцкий и сам был тяжело ранен на войне. Пошел он на войну добровольцем.

 
Ценности сорок первого года: 
я не желаю, чтобы льгота, 
я не хочу, чтобы броня 
распространялась на меня.

С июня 1941 года – он рядовой 60-й стрелковой бригады, затем служил секретарем и военным следователем в дивизионной прокуратуре. С осени 1942 года – инструктор, с апреля 1943 года – старший инструктор политотдела 57-й армии. Несмотря на то, что был политработником, постоянно лично ходил в разведпоиски. В конце войны участвовал в формировании властей и новых партий в Венгрии и Австрии.
В августе 1946 года из-за тяжелых головных болей (результат незалеченной контузии) был комиссован, признан инвалидом 2-й группы. Следующие два года провел в основном в госпиталях, перенес две трепанации черепа. Всю жизнь поэта мучили жесточайшие головные боли.

– Сам – инвалид.
Сам – второй группы.
Сам – только год пришел с войны. –
Но с ним решили слишком грубо,
с людьми так делать не должны. 

Эти строки из стихотворения «Песня» – обращение Бориса Слуцкого к безногому инвалиду. Он как никто другой понимал, с чем приходится жить такому человеку.
С глубоким уважением Слуцкий говорит о людях, которые страшно пострадали во время войны, но не сдались. Это настоящие мужчины. Они не ноют, они живут, стараясь не замечать своих увечий. О них – его стихотворение «Баня»:

Там ордена сдают вахтерам,
Зато приносят в мыльный зал
Рубцы и шрамы – те, которым
Я лично больше б доверял.

Там двое одноруких спины
Один другому бодро трут.
Там тело всякого мужчины
Исчеркали война и труд.

В нашей семье два дедушкиных брата вернулись с войны – один без глаза, другой – без руки. Так вот, эти строки – прямо про дядю Мишу, который действительно ловко управлялся одной рукой, но почему-то от этого его было не меньше жаль.
Борис Слуцкий – для меня самый честный, самый милосердный поэт эпохи. Согласна с современным литературоведом Дмитрием Быковым, который написал про него: «Русская поэзия не уцелела бы, если бы с сороковых по семидесятые в ней не работал этот рыжеусый плотный человек с хроническими мигренями. Сейчас это, кажется, ясно. Но сказать ему об этом уже нельзя. Остается надеяться, что он и так знал».

✯Мой отец, Степан Васильевич Карпук, родился 13 ноября 1925 года в селе Кортелисы (Кортелесы) Ратновского района Волынской области на Украине.
Когда началась война, Степану еще не было 16-ти лет. Его родное село было оккупировано немцами практически в первые дни войны. Враги сразу показали, что такое «новый порядок» — грабили, отбирали скот, хлеб, молодежь угоняли в Германию. Отец рассказывал, как ему с другом чудом удалось сбежать из поезда, который вез их на чужбину, через отверстие в полу вагона.
Неудивительно, что большинство мужского населения села вступило в партизанский отряд и стало активно сопротивляться врагу. В 1942-43 годах мой отец был связным в Кортелисском партизанском отряде. Фашисты не могли терпеть партизан у себя в тылу, в отместку они решили наказать жителей села. Так наступила «черная среда» села Кортелисы. 23 сентября 1942 года почти все жители села, 2875 человек, были расстреляны, село было сожжено дотла, уцелевшие жители укрылись в лесах и болотах Украинского и Белорусского Полесья.
Осенью 1943 года Степан Васильевич воевал в Брестком партизанском соединении им. Флегонтова в отряде «Боевой». Отец вспоминал, как во время одной операции по подрыву дороги, его заметили немцы. Он бежал, прятался, но фашисты пустили по его следу собак. В кармане верхней одежды у отца была табачная пыль, которую он и развеял буквально перед носом собак. Говорил, что овчарка, которая была совсем близко, остановилась, посмотрела, но не бросилась. Он спасся и вернулся в отряд.
Весной 1944 года, когда советские войска стали освобождать Белоруссию, Степан Васильевич был призван из партизанского отряда в действующую армию, и с апреля 1944 по май 1945 года находился на передовой. Воевал в составе 110 гвардейского стрелкового полка 38-й Лозовской Краснознаменной дивизии 3-го Белорусского фронта. Участвовал в освобождении Бреста, Гданьска, Гдыни, Штеттина, участвовал в боях в Померании. За форсирование водных рубежей реки Одер был отмечен именной благодарностью Верховного Главнокомандующего.
Награжден орденами Славы III степени, Великой Отечественной войны II степени и многими медалями. Нужно сказать, что его военные медали были не последними. После окончания войны долгие годы мой отец трудился в совхозе «Прасковейский» Ставропольского края. За отличную работу он, — Почетный работник виноградарской и винодельческой промышленности, — был награжден медалями «За доблестный труд», «За трудовое отличие», «Ветеран труда». Ставрополье стало для него второй родиной. Там, в селе Прасковея Буденновского района, родилась его жена Прасковья Марковна, моя мама. Родители поженились в 1949 году и прожили вместе 49 лет. У них родилось две дочери, а потом трое внуков, одна внучка и пять правнуков. На Камчатку папа переехал в 2002 году и прожил с нами до декабря 2011 года.
В этом году мы отмечаем 75-ю годовщину Великой Победы. Еще один год отделяет нас от тех кровопролитных дней, и мой рассказ — дань памяти моему отцу, солдату той войны.

Вечные Картелисы
23 сентября 1942 года лет назад рота «Нюрнберг» 3-го батальона 15-го полицейского полка совместно со вспомогательной украинской полицией из Ратно и белорусской полицией, окружили село Кортелисы на Волыни, а его жителей согнали в центр и расстреляли из пулемётов. Были убиты 2875 жителей, в том числе 1620 детей. Сожжено 715 домов.
Сохранился отчет командира роты «Нюрнберг» обер-лейтенанта Глюкса командиру батальона майору Голлингу.
«...Операцию по уничтожению большевицко-партизанского села Кортелесы и хуторов провёл, полностью придерживаясь вашего приказа и устных указаний...
23 сентября 1942 г. в 4 ч. 35 мин. Кортелесы с хуторами были окружены внешней петлей из полицейских. Чтобы не было случайной паники — выдал полицейским лишь по одному патрону. Приказал: всех гнать к центру села на собрание. Я вел себя так спокойно, что мой покой передавался подчиненным и жертвам, и это обеспечило успех.
...Мне удалось захватить и конвоировать к месту расстрела всех живых из Кортелесов и хуторов. Всех, без исключения. Поставил легкие пулемёты на выгодной позиции. Поставил за пулемёты опытных, проверенных мной солдат, которых менял через каждых 30 минут. Расстрел проводил в пяти местах одновременно, заглушая пулемёты рёвом автомобильных моторов. Сперва расстрелял молодых мужчин, которые могли оказывать сопротивление. Расстрел женщин и детей проходил без любых осложнений...
Расстрел начался в 9.00 и закончился в 16.25 в тот же день. Ваш приказ выполнен полностью...
Рота "Нюрнберг" потерь не имеет. Один шофёр после выполнения приказа заболел — приступ гастрита. Израсходовано патронов: 4 тыс. 321 (четыре тысячи триста двадцать один). Один пулемёт требует ремонта из-за чрезмерного перегрева.
Обер-лейтенант Глюкс»


✯Станислав Олефир «Когда я был маленьким, у нас была война…»
Станислав Олефир из того поколения, которое играло не в «войнушку» — только в войну: не могло легкомысленно относиться к этому слову. Но при всей их серьезности «младшие дети войны» сохранили о страшных годах не одни лишь пугающие воспоминания: остались в их памяти и эпизоды поразительно светлые, иногда даже смешные. В коллекции зарисовок под общим названием «Когда я был маленьким, у нас была война...», мы увидим жизнь оккупированного немцами украинского села глазами маленького мальчика, для которого одинаково значимы любые события — неожиданно подаренный немецким солдатом коробок спичек или пробивающая копытами дырки в крыше землянки коза. Ребенок, хату которого взорвали в самом начале войны, живущий в до отказа набитой людьми холодной землянке, переживает из-за сверчка — потому что сверчок напоминает об отце. Он, у семьи которого отобрали все, увезли весь скарб, увели весь скот, которому нечего надеть и обуть, больше всего жалеет подушечку, которую ему подарила крестная.
Поскольку жизнь в селе, где происходит действие, немыслима без животных, они становятся героями чуть ли не половины рассказов: друзья-собаки, безголосые куры и славный поросенок Шерстюк. Именно с этим поросенком дети добывают топинамбур на минном поле — не страшно, мол, мы ведь не тяжелые, да и босиком. И они, дети, расстраиваются, когда рельсы разбомбили не в том месте — на железном мосту, где нет деревянных шпал, обломки которых годятся на дрова.
Ребенок рассказывает о страшных вещах, как о чем-то привычном, само собой разумеющемся, а у читателя просто дыхание останавливается. Вот в таком «обыденном» и есть весь ужас войны.
Станислав Олефир в этой книге написал о себе. Он родился на Украине, в селе Пологи Запорожской области, в 1938 году. В детстве пережил немецкую оккупацию. После школы получил специальность агронома. После окончания Хабаровского педагогического института стал учителем химии и биологии. Более сорока лет он прожил в Магаданской области, на Чукотке и Камчатке. По призванию был охотником и путешественником, поэтому большинство его книг — о тайге, Крайнем Севере, диких животных, с которыми он был знаком не понаслышке.
Его не стало в 2015 году, в год 70-летия окончания Великой Отечественной войны. Той, о которой он написал в своей книге. Одна из последних ее глав называется «Праздник Победы»:
«Сейчас я повзрослел и не могу понять: разве может быть праздник после такой войны? Вот когда мы выиграли в футбол у Гусарской школы, когда папа выкопал колодец с очень вкусной водой, а мы с Эдиком поймали большого сома — тогда был настоящий праздник. А здесь — война, беженцы, кровь, сироты. И вообще, разве можно отмечать с радостью конец события, в котором погиб самый дорогой и единственный в мире человек — твой ПАПА? Не зря же в День Победы у нас заливалось-плакало все село».

✯С первых дней Великой Отечественной войны по всей Калмыкии в военкоматы поступали тысячи заявлений патриотов о добровольной отправке на фронт, в республике собиралось народное ополчение.
16 августа 1941 года славный сын калмыцкого народа генерал-инспектор кавалерии РККА генерал-полковник Ока Иванович Городовиков обратился с призывом к трудящимся Калмыкии создавать в колхозах и совхозах республики кавалерийские группы. Вскоре свыше 2000 комсомольцев и молодёжи Калмыкии, прошедших предварительную военную подготовку на местах, в полном боевом снаряжении отправились на действительную службу. Из этих людей был укомплектован Калмыцкий кавалерийский полк, получивший перед боями знамя Калмыцкой АССР. Основное ядро 70-й кавалерийской дивизии, формировавшейся в Ставропольском крае, состояло из представителей Калмыкии. В ноябре началось формирование 110-й калмыцкой кавалерийской дивизии.
Зимой 1941 года Красная Армия остановила и разгромила вражеские войска не только под Москвой и Тихвином, но и под Ростовом. На Дону в тяжёлых боях за освобождение Ростова активно участвовал Калмыцкий кавалерийский полк в составе 70-й кавалерийской дивизии.
Я хочу рассказать о героях своей семьи.
Мой дедушка по отцовской линии Монка Евсеевич Санкуев, 1915 года рождения, погиб в ноябре 1943 года и похоронен в с. В. Заозёрка Запорожской области. К сожалению, от деда не осталось даже фотографии, только скупые строчки из «Донесения о безвозвратных потерях». И семейная память...
Мой дядя, старший брат моей мамы, Борис Николаевич Антаканов родился 17 июня 1923 года на ст. Грабовская Зимовниковского района Ростовской области. Учился в Астраханском педучилище. В 1941 году его курс выпустили досрочно, ребята добровольно ушли на фронт.
В том числе и Борис Антаканов.
Он был командиром расчёта зенитного орудия. Первую свою боевую награду — медаль «За отвагу» получил за бой под Богучарами, находясь в составе 3 стрелкового батальона 408 стрелкового полка 1-й стрелковой дивизии. В наградном представлении — Приказ от 26 декабря 1942 года — написано: «за проявление смелости при занятии г. Богучары, — с автоматом увлек за собой бойцов в атаку, идя в полный рост, нанося панику врагу».
Это была не последняя его медаль, как и полученный орден Отечественной войны II степени.

В документах Минобороны России я нашла не только названия частей, где служил мой дядя Боря, с 1943 года он был причислен к 470 Армейскому зенитно-артиллерийскому полку (ПВО), но и новые данные о своём дяде-красноармейце, дослужившимся до гвардии сержанта.
Обычно орудия частей ПВО стреляли по самолётам противника. Но как-то началось наступление врага на их участке. И тогда Борис Антаканов нацелил орудие на наземные огневые точки врага и подавил поддерживающий огонь противника, а бойцы РККА опрокинули немцев и удержали стратегическую высоту.
Или другой случай. В ходе наступления бойцы переправлялись через реку под огнём врага. Орудия тянули лошади. В воде, под огнём, лошади испугались, бойцы же растерялись. Но Борис-то, как и каждый калмык, с детства умел управляться с лошадьми: успокоил животных и переправил батарею, а на берегу они сразу ударили по врагу.
В боях под Сталинградом Борис Николаевич получил последнее тяжёлое ранение, был переправлен по Волге санитарным транспортом в тыл, где проходил длительное лечение. После госпиталя медицинская комиссия признала его ограниченно годным, и дядька получил отпуск. Был декабрь 1943 года. Последние 40 км до своего совхоза он шёл пешком. Но что значат эти километры для двадцатилетнего солдата, хоть и израненного, но вернувшегося живым домой с войны! Радостной была встреча с родными!
А через сутки, 28 декабря 1943 года, вышел подписанный М. И. Калининым Указ «О ликвидации калмыцкой АССР» и выселение в Сибирь. Как фронтовику, ему дали «льготу» — час на сборы. За этот час Борис Николаевич успел зарубить и освежевать бычка, что впоследствии спасло от смерти многих его земляков — в ходе многодневного «путешествия в ссылку» в обледеневшем товарном вагоне дети имели раз в день чашку горячего шулюна (мясного бульона).
Профессия дяди в ссылке ему пригодилась — он работал учителем, а потом заведующим начальных школ в деревнях Медвежка, Подмалиновка, Скарединка Голышмановского района Тюменской области.
Потом Борис Николаевич поднимал Кулундинские степи, за что награждён медалью «За освоение целинных земель».
И уже после войны я — маленькая и ещё несмышлёная — часто просила дядю Борю показать свою боевую рану соседским мальчишкам и девчонкам. Он с неохотой показывал своё раненое плечо, а я с гордостью просовывала в эту рану свой кулачок и очень гордилась, что мой дядя Боря герой! Умер Борис Николаевич Антаканов в 1978 году от открывшихся боевых ран.



✯Валентин Пикуль «Мальчики с бантиками»
Писатель Валентин Пикуль (1928 — 1990) родился 13 июля 1928 года в Ленинграде. Когда он окончил пять классов, началась война. Ему пришлось испытать и пережить все ужасы первой ленинградской блокадной зимы. Наравне со взрослыми он дежурил на крыше своего дома, а весной 1942 года весь покрытый вшами, с выпадающими от цинги зубами, по «Дороге жизни» был эвакуирован в Архангельск. Поселились они в пригороде Архангельска, на острове Соломбала. Вскоре Валентин записался и прошёл приёмную комиссию во вновь созданную Школу юнг Военно-морского флота. До войны он занимался в кружке юных моряков при Дворце пионеров и имел некоторые познания о море и морской службе.
2 августа 1942 года на госпитальном судне он вместе с другими ребятами прибыл на Соловки, где и должна была размещаться Школа юнг.
Соловецкий монастырь был занят учебным отрядом, и юнг отправили вглубь острова, где находилось одинокое здание бывшей тюрьмы. Там мальчишки почти голыми руками создавали флотскую базу — жилье, камбуз, санчасть, лаборатории. Само здание тюрьмы было переоборудовано в учебные классы, где юнги усердно осваивали будущие профессии рулевых, электриков, мотористов... Начальником школы был капитан 1-го ранга Николай Юрьевич Авраамов. Он еще в чине мичмана участвовал в Цусимском сражении и за проявленную храбрость был награжден золотым оружием.
Зимой 1942 года Валентин Пикуль принял единственную в своей жизни присягу, которой и остался верен до конца своих дней, о чем он напишет в автобиографической повести «Мальчики с бантиками» (выведя себя под именем Саввы Огурцова). После присяги на бескозырках появились заветные ленточки с надписью «Школа юнг ВМФ». Только вместо косиц с якорями на правой стороне околыша был расположен бант. Вот почему юнг называли «мальчики с бантиками».
Первый выпуск Школы юнг состоялся в положенный срок. Приказом  0156-0159 командира Учебного отряда СФ от 05.10.43 г. 1397 выпускников 1-го набора отправили на флота и флотилии.
В день распределения, когда Валентина Пикуля, круглого отличника, ленинградца, спросили, не хочет ли он служить на Балтике, то получили в ответ: «Нет. Если можно — в Заполярье, только на эсминцы». Он получил направление на эскадренный миноносец «Грозный» Северного флота. Перед отъездом мальчишки давали клятву: «Родина! Великая Советская держава!.. Мы клянёмся отдать все силы, отдать жизнь, если надо, за свободу и независимость нашей Родины». После обучения юнгам полагался месячный отпуск, от которого все отказались.
В Школе юнг Валентин приобрел специальность рулевого-сигнальщика, но начав службу, Валентин понял, что рулевой из него получился, по его словам, никудышный. А вот интерес к гирокомпасам захватил его полностью. Он стал проводить всё свободное время в гиропосте и вскоре заступил там на вахту. Школа юнг не готовила штурманских электриков, и Валентин — единственный, кто стал юнгой-аншютистом (название связано с гирокомпасами системы Антшутца), освоил сложную технику в годы войны и стал командиром боевого поста. Наравне со взрослыми по двенадцать часов в сутки нес он вахту — доверие к юности в годы войны было огромным. Эсминец «Грозный» занимался конвоированием советских, английских и американских караванов, идущих в наши порты с поставками по ленд-лизу, отражая атаки немецких подводных лодок, вел поиски пропавших судов.

За несение службы в эти трудные годы и участие в боевых походах Валентин Пикуль был награждён медалью «За оборону Советского Заполярья», но, так и не дослужив до звания матроса, был демобилизован в звании юнги.
Ему не исполнилось и семнадцати лет, когда закончилась война, и Валя вернулся в Ленинград.
Юношу направили в Ленинградское подготовительное военно-морское училище, но с учебой не сложилось — в 1946 году его отчислили с формулировкой «за нехватку знаний». Официальное образование он так и ограничил 5 классами школы — больше нигде писатель не учился и получал знания самостоятельно, с помощью книг. Профессиональное занятие литературой началось с посещения кружка Веры Кетлинской, лауреата Сталинской премии. Первые два романа не прошли «рецензирование» у самого автора и полетели в мусорное ведро. Опубликовано было только третье по счету произведение — «Океанский патруль». После выхода романа Пикуля приняли в Союз писателей СССР.
Со времен войны у него сохранился блокнотик, куда он записывал события, очевидцем которых был, вносил имена людей, с которыми его сталкивала судьба. И роман «Океанский патруль», вышедший в 1954 году, посвящен «Памяти друзей-юнг, павших в боях с врагами, и светлой памяти воспитавшего их капитана первого ранга Николая Юрьевича Авраамова».
Соловецкие юнги служили на всех флотах России, прошли проверку боем. Наиболее известен подвиг юнги Александра Ковалёва, кавалера ордена Красной Звезды, Отечественной войны I степени и медали Ушакова: во время боя он закрыл своим телом пробоину в моторе, чем спас свой корабль. Другой знаменитый «морской Орлёнок» — юнга Владимир Моисеенко стал Героем Советского Союза. В войне с Японией он удерживал высоту, заменив раненого командира. Он забросал гранатами два вражеских блиндажа и написал предсмертную клятву: «Умру, но не сдам японским самураям этой высоты».
О подвигах выпускников Соловецкой Школы юнг говорят их награды: семь юнг были награждены орденом Красного Знамени, более 150 человек — орденом Отечественной войны I и II степени, 130 человек — орденом Красной Звезды, сотни юнг — медалями Ушакова, Нахимова и другими наградами.
Выпускникам первого призыва досталось несколько лет войны. В 1944 году через газету они обратились к соловецким юнгашам: «Юнги! Море любит сильных, смелых и умелых... Нет для советского юноши счастья выше, чем быть настоящим моряком».
В сентябре 1945 г. в жизни Школы юнг произошло два значимых события: выпуск третьего набора и передислокация с Соловецкого архипелага в город Кронштадт, где 27 августа 1952 года был произведён последний (восьмой) выпуск Школы юнг.
Страшная статистика: в период войны ПОГИБ КАЖДЫЙ ЧЕТВЁРТЫЙ выпускник школы юнг. Однако до 1985 года юнги не считались участниками Великой Отечественной войны. Возможно, потому, что, по Женевским конвенциям, лица, не достигшие восемнадцати лет, не имели права приносить присягу и принимать участие в военных действиях. Однако в своё время маршал С. Ф. Ахромеев проявил настойчивость и исправил эту историческую несправедливость.
Сами юнги собрались на свою первую встречу после выпуска лишь в 1972 году — в год тридцатилетия основания школы. По их инициативе на Соловках появился первый памятник — мемориал юнгашам.
Именно им, юнгашам, и посвятил Валентин Пикуль свою повесть «Мальчики с бантиками». Им, чья «Юность... была тревожной, как порыв ветра, ударившей в откинутое крыло паруса». Эта книга и сейчас читается на одном дыхании.
«...и неожиданно прочла с удовольствием.
С новой силой захотела на Соловки. Они чудесно описаны автором.
С новой силой поняла, что люблю море, корабли, и всё, что с ними связано.
С новой силой прочувствовала войну.
И — для меня это важно — войну, что шла на Севере, поскольку сама оттуда родом. Несколько раз действие происходило в Полярном, где я жила.
Когда читала о Кольском заливе, о нашей Александровской гавани, куда особенно трудно было заходить на подводных лодках, сердце билось учащенно. В знак принадлежности».
Это из отзыва читательницы, которой, по ее словам, «чуть за тридцать». Она написана для нас, уже не знавших войны, но чтобы сердце билось учащенно. В знак принадлежности.

✯МОЙ ДЕД – МОЯ ГОРДОСТЬ!
Мой дед, Степан Филиппович Смышляев, прошел всю войну — с 1941 по июль 1945 года, брал Берлин, имел награды. Я горжусь дедом, и подготовил, а точнее, литературно обработал его давние военные записки. Дед готовил их сам, но держал в столе, затем отдал мне, но и я почему-то не торопился их обнародовать. И вот, похоже, пришло время. Рассказ, в основном, написан автором в 1978 году, дополнен устным рассказом мне под запись в 1981 году. Частично записки под названием «Рассказ алтайского конника», опубликованы в 3-м томе книги «Сибиряки в Сталинградской битве» (Альманах «Тобольск и вся Сибирь», 21-й выпуск, 2013 г.). Здесь приведен лишь фрагмент. Полностью «Записки» будут опубликованы в журнале «Наш современник».
ИЗ ЗАПИСОК АЛТАЙСКОГО КОННИКА
Степан Филиппович Смышляев (1905-1986) — потомственный сибирский казак, кавалерист, прошел войну с августа 1941 г. по июль 1945 г. гвардии рядовым 2-го эскадрона 55-го гвардейского полка 15-й Алтайской гвардейской Мозырско-Бранденбургской, Краснознаменной, ордена Суворова кавалерийской дивизии 7-го гвардейского Бранденбургского ордена Ленина, Краснознаменного, ордена Суворова кавалерийского корпуса. Призывался из с. Широкий Луг Кузедеевского района (Горная Шория) нынешней Кемеровской области.
Награды: орден Красной Звезды, медаль «За боевые заслуги», медаль «За освобождение Варшавы», медаль «За взятие Берлина», медаль «За победу над Германией».
После войны работал слесарем на руднике Темир-Тау в Кемеровской области. На пенсии переехал в г. Ленгер Южно-Казахстанской области. Там и похоронен.
Он писал в мемуарах: "25 августа 1941 года я уходил на фронт. Всех, кто из бывших сибирских казаков, бывших кавалеристов гражданской войны собрали по таежным деревням и селам и привезли в Бийск. Не думал я тогда, что мать больше не увижу, она умерла в 1943-м, похоронена в Широком Лугу. И сынок мой старший Коля рядом с ней. Не всем военная голодуха позволила выжить.
Меня определили в 235 кавалерийский полк 73-й отдельной Сибирской кавалерийской дивизии. Дивизия была только-только сформированной, поэтому нас поселили в специальном учебном лагере и обучали сабельному и ружейному бою. Вскоре из Монголии прибыли кони, их начали объезжать.
В ноябре мы отбыли на станцию Бийск, погрузились в эшелоны и отправились на фронт. Но сначала прибыли в деревню Смолево под Шатурой, охраняли электростанцию. Конными разъездами прочесывали лес, задерживали диверсантов...
Мне уже тридцать седьмой шёл. Хлопцы меня — Филиппычем, не иначе. А молодые ребята к концу войны и вовсе батей звали. Из-за возраста меня вскоре определили в команду коноводов. В конной атаке мы вместе со всеми, а в пешей забираем коней и уводим в укрытие. При артналетах и бомбежках кони тоже на нашей ответственности. Хлопотное, очень тяжелое дело, враг всегда стремился в первую очередь конский состав положить, поэтому забот хватало, и смертность среди коноводов была высокая, как и среди коней...
Перед уходом на передовую к нам в дивизию прибыл Семен Михайлович Буденный. Лично я его близко так и не видел, в строю стоял во второй линии, а он далеко, напутствовал нас. С тем мы и ушли воевать. Это был уже январь 1942 года. Нас сильно мучили глубокие снега. Враг атаковал часто, воевали пешим строем против пехоты и танков, поэтому кони гибли массой. Удерживать их в укрытии не было никакой возможности.
А вскоре приказ: двигаться вперед на Воронеж, затем — на Луганск. Опять полк сел на коней. За нами шли танкисты, связисты, медики. Шли с боями. Под станцией Бутурлиновской я получил пулевое ранение в ногу и до лета пролежал в госпитале.
А в конце лета наша 73-я сибирская дивизия вошла в состав 55-й кавдивизии, сменила ее и приняла ее номер. Осенью 1942 года весь наш 8-й кавалерийский корпус из трех дивизий двинулся на Дон. На нас возлагали задачу прорыва под Сталинградом и чистку тылов противника. Дон встретил нас неласково — снарядом и пулей. Перед нами были румыны".
При выходе из тылового прорыва Степан Филиппович Смышляев второй раз был ранен, и вновь в ту же ногу. После госпиталя ему удалось вновь вернуться в родной полк.
«Опять наша дивизия вместе с Башкирской в прорыв вошла, — пишет далее Степан Смышляев. — Это уже февраль 1943 года. Наш второй эскадрон полностью обновился. Хлопцы в основном с Дона, на месте призваны, молодежь зеленая, но казачья, лихая. Тогда-то они меня и стали батей называть и Филиппычем — я единственный от прежнего эскадрона живым остался, да и под сорок мне было, седины много появилось.
Прорыв неудачным получился. Ушли мы без танковой поддержки, да и обозы порастеряли. А в них не только продовольствие, но и боеприпасы. И опять пришлось брать врага в основном на клинок. Неожиданными ударами нам удалось уничтожать одно немецкое подразделение за другим. Но воткнулись в село Чернухино, где в атаке полег целый эскадрон разведчиков нашего полка. Чернухино вообще запомнилось нашими сплошными неудачами. Спасла положение соседняя горно-кавалерийская дивизия. Они отрезали противнику железную дорогу между Дебальцево и Ворошиловградом, оставив его без боезапаса и подкрепления. И только тогда мы всеми силами навалились на Ворошиловград и вошли в него.
Мы двумя эскадронами остановились на краю города в частном секторе. Люди встречали нас, как героев, у некоторых даже стопочка-другая нашлась. Спать улеглись по сараям, офицеры ушли в дома по приглашению хозяев. А утром вдруг прискакал из штаба полковник Макаров и объявил построение. Коней держали в поводу. Стояли смирно. Макаров был серьёзен. Громко зачитал нам приказ Народного комиссариата обороны о том, что наш 8-й кавалерийский корпус за героизм, проявленный в боях за советскую Родину, переименован в 7-й гвардейский кавалерийский корпус. Мы стали гвардейцами! Дружно закричали «Ура!»
— Но это еще не всё, — громко и радостно сказал полковник. — Все три наши дивизии получают тоже другие, потому что это гвардейские номера. Сибиряки получают номер 14, алтайцы — 15, башкиры — 16. Теперь вы гвардейские кавалерийские дивизии и полки! И скажу по секрету, рассматривается вопрос о присвоении нам наименования казачьих кавалерийских дивизий. Пока рассматривают, так что рано радоваться. А вообще, молодцы, хлопцы! Поздравляю!
И пошел обнимать командиров дивизий и полков. Мы опять дружно кричали «Ура!».
Подъехал обоз, раздали водочку, накормили. На сердце радостно, гордость в душе. «Вот мои узнают, что я теперь гвардеец». Все дружно сели писать письма".
Далее боевой путь кавалеристов пролегал через Украину, корпус участвовал в Черниговской операции, затем форсировал Днепр.
"Хорошо, что наш берег был густо заросшим высоким кустарником, и противник долго нас не обнаруживал. Ширина Днепра около полукилометра, глубина, как оказалось, 5-6 метров.
К каждому плоту привязывали длинную веревку, конец которой оставался на берегу. Это для того, чтобы плот можно было вернуть для следующего рейса. Я же нашел себе пустую бочку из-под горючего, привязал к ней длинную доску, а к ней — коня, чтобы он был спрятан за бочкой.
Первыми пошли сибиряки из 14-й кавдивизии, за ними башкиры и мы, алтайцы. Сибиряки дошли до правого берега скрытно, без единого выстрела, а когда завязали бой, захватывая плацдарм, немец стал освещать реку и ударил по ней из артиллерии. Мы пошли уже под пулями и снарядами. Вода просто кипела. Моя бочка не крутилась только потому, что я привязал к ней доску. Конь мой плыл спокойно, на разрывы не реагировал. Я держался за уздечку. Попону еще на берегу свернул и тоже привязал к доске, как и вещмешок.
Но вот немец применил минометы. Плоты разлетались в щепки, люди и кони гибли массами. Кувыркнуло и мою бочку, доска от нее отвязалась и поплыла вниз вместе с моими вещами. Мы с конем поплыли сами. Вскоре вышли на мель, отдохнули, поплыли дальше. До берега оставалось немного, когда мина ударила прямо перед мордой коня. Меня спасло то, что я был за его крупом. Конь мой погиб, а я все же выплыл. Без сил распластался на камнях под высоким обрывом. Здесь была мертвая зона, можно было расслабиться. Но недолго. Подплывали другие бойцы и командиры, торопили.
Этот кусок берега был уже наш, сибиряки его удерживали, хотя немец активно контратаковал. Всех выплывших коней оставили под берегом, в мертвой зоне. Я, как старший коновод, выпросил у командира какого-то башкирского эскадрона трех конников, и мы стали собирать коней и сгонять их под кручу. Остальные ребята стали забираться наверх, на крутой берег и вливались в ряды воюющих сибиряков.
Всё больше и больше выплывало наших к берегу. И кони пошли массой. Это радовало. Следом стали подходить плоты и понтоны с артиллерией и минометными расчетами. Пришла и кухня, а там и фураж. Значит, мы форсировали Днепро-батюшку! Значит, наша взяла!"
Далее было белорусское Полесье, опять тяжелые бои, в том числе сабельные.
«Все-таки я запустил, не залечил свою простуду, она постепенно переросла в двухстороннее воспаление легких, и меня отправили в армейский госпиталь. Болезнь протекала тяжело, я буквально задыхался, думал, что и не выкарабкаюсь, плохо ел, потерял в весе, но лекарства и уход сделали свое дело, через месяц я пошел на поправку.
Наш корпус тем временем находился в резерве 2-го Белорусского фронта, и я легко нашел свой полк после выписки из госпиталя. Буквально перед моим приездом корпус посещал маршал Семен Михайлович Буденный, и я долго сожалел, что не застал и не увидел его. Медаль «За боевые заслуги» мне бы вручил он, как вручал многим нашим бойцам и командирам, а теперь передал ее мне командир полка гвардии майор Мишуков. Но при этом пояснил:
— Из рук маршала Буденного. Гордись, Степан Филиппович!
Всю весну и часть лета 1944 года мы вели ожесточенные бои под Ковелем. Немец там зацепился крепко, и 1-й Белорусский фронт, которому нас подчинили, теряя силы, пытался выдавить его за речку Турью. Речка-то — пустяк, а форсировать не получалось. Здесь мы не раз схватывались с немецкими егерями и венгерской пехотой. В результате встали в оборону и до мая сдерживали натиски противника...
К концу июля 1944 года наши 14-я и 15-я кавалерийские дивизии вышли к Западному Бугу с целью форсировать его.
— Постоим еще хоть немного на родной земле, — говорили хлопцы, докуривая самокрутки. — За речкой — Польша. Как-то она нас встретит?
— Ясно, как. Огнем фашистов! — посмеивались другие.
Нашу переправу прикрывала артиллерия и зенитчики, отгонявшие «Мессеры», которые тут же налетели, словно оводы. Нашему полку выпало форсирование уже в сумерках, поэтому мы переправились вместе с конями относительно благополучно. Вышли на правый берег уже в темноте. Следом за нами пошли башкиры, затем танкисты и артиллерия на понтонах.
— Польша, братцы! — веселым возгласом поддержал нас комиссар полка Байдаченко. — Освободили мы свою Родину, теперь наш долг освободить братскую Польшу и идти дальше, на Берлин!
Нашей дивизии была поставлена задача выйти на польский город Хелм. Не дожидаясь рассвета, мы сели в сёдла и пошли вперед. Разведка докладывала, что немец быстрым темпом отходит. Сопротивления не было, и к утру перед нами открылись окраины Хелма. Быстрой конной атакой мы вошли в город. Сопротивлялись лишь отдельные группы автоматчиков, но нам удавалось их быстро ликвидировать«.
При проходе через Польшу конники приняли участие в освобождении Варшавы.
«К концу января 1945 года мы подошли близко к Одеру, неподалеку был город Грюнберг, сейчас это Зелёна-Гура. За рекой была уже Германия. Не верилось, что, форсировав Одер, мы вступим на землю ненавистного врага. Хлопцы то и дело спрашивали командиров, доверят ли нам брать Берлин. Всем этого хотелось. Командиры неизменно отвечали: „А как же без нас! Мы ведь гоним его от самой Москвы. И загоним в логово!“ И, шутя, добавляли: „Кто самолично Гитлера возьмет на клинок — сразу дважды Героя дадут! Вдвоем возьмете — Звезды поделят. Так что старайтесь в одиночку его поймать“.
29 января 1945 года первым форсировал Одер 56-й гвардейский кавалерийский полк 14-й дивизии. За ними пошли и мы. С этого времени наши кони уже топтали германскую землю провинции Бранденбург. Командиры говорили, что именно в этой провинции находится Берлин».
Корпус не брал центр Берлина, не атаковал Рейхстаг. Алтайским конникам достались окраины. Тяжело дался город Ратенов, находящийся уже в зоне Берлина.
«Немцы вообще дрались отчаянно, понимая, что конец у них один. Наконец в небе появились наши самолеты. Под ударами бомб посыпались немецкие укрепления Ратенова. После бомбометания мы пошли в атаку. Штурмом лично руководил командир корпуса генерал-лейтенант Константинов. Пришлось брать дом за домом, улицу за улицей. 1 мая башкиры уже взяли Бранденбург, а мы и 3 мая еще зачищали Ратенов. И вот 4 мая бои закончились. Ратенов лежал в руинах — так мы размолотили его из трофейных фаустпатронов. А что было делать, если немец не сдавался и бился отчаянно. Приходилось брать его даже поэтажно, загоняя на чердаки и крыши и уничтожая затем гранатами и автоматным огнем.
А сколько же наших погибло, не дожив буквально считанные дни до Победы... В Ратенове и Бранденбурге мы оставили большие братские могилы.
9 мая пришла весть о Победе! Мы так и не вошли в сам Берлин, но почистили его пригороды, и это нам засчитали, как участие во взятии Берлина. Позже я получил медаль „За взятие Берлина“. Наш 7-й гвардейский кавалерийский Краснознаменный, ордена Ленина, ордена Суворова корпус получил наименование Бранденбургский.
Берлин брали и другие конногвардейские корпуса. Командование разрешило конникам пройти колонной через поверженный Берлин. И мы шли и шли бесконечной вереницей, огибая развалины. Путь нам показывали девчонки-регулировщицы. Это про нас Даниил Покрасс написал песню: „Казаки, казаки, едут, едут по Берлину наши казаки!“
Выйдя из Берлина, мы отправились к месту постоянной дислокации корпуса на территории Советского Союза. Но по пути многих из нас отпускали домой по демобилизации. Попал под это и я. Каждому оставили боевого коня и шашку. С ними я и прибыл домой в Широкий Луг и обнял жену, детей и отца...»


✯ДЕТИ ВОЙНЫ. Народная книга памяти
Это сборник воспоминаний людей, детство которых прошло в оккупации, в плену, в партизанских отрядах, в блокаду...
Книга состоит из нескольких разделов: «Дети блокады», «Дети в тылу и эвакуации», «Дети в оккупации», «Дети в плену», «Дети в партизанских отрядах», «Дети полка», «Дети Севастополя».
Писатель Андрей Кивинов написал в предисловии к сборнику: «Идея создания этого сборника возникла под впечатлением воспоминаний моего отца и тестя о Великой Отечественной войне. Лет до десяти у папы, да и большинства его друзей, была одна мечта — когда-нибудь досыта поесть. Он родился в деревне Сухлово Псковской области. Когда началась война, ему было всего пять. В семье остался круглой сиротой. Оккупация, жизнь в землянке, голод, пули и снаряды, смерть близких... Я ни разу не видел, чтобы отец плакал. Даже на самых траурных мероприятиях. Он как-то сказал, что все слезы остались в детстве...
Тесть всю блокаду провел в Ленинграде, чудом выжил вместе с матерью. То, что он рассказывает, нельзя слушать без комка в горле.
Судьбы этих родных людей, такие разные и такие значительные для нас, натолкнули на мысль — собрать воспоминания тех, кто во время войны был ребенком, чье детство пришлось на страшные годы. Ведь то, что пережили люди старшего поколения, забывать нельзя. И не только потому, что история, говорят, повторяется. Не дай бог таких повторений. Но наши внуки должны знать. Особенно сейчас».
«Люська мне тайком сказала. что они еще живого папу отвезли в Тучкову мосту и там оставили... А карточка его на январь у них осталась».
«Отец привез несколько консервных банок с мясом, соль, сахар. И застрелил двух ворон. Они были тощие-тощие, им тоже было нечего есть, но суп был с мясом».
«Детей в лагере содержали в детском блоке, воспитательницами были немки. Матерей пускали раз в неделю на десять минут. У детей постоянно брали кровь, меня спасла моя третья группа».
«Фашисты трижды имитировали мою смерть через повешение. Последний раз, снятый с виселицы, я оказался в полной власти паралича».
«Никто не имел права приказывать мальчишкам идти на минное поле, идти, проще говоря, на смерть. Но мы шли, выполняя задания, случалось — подрывались, получали ранения, гибли».

Я — обыкновенный, довоенный,
То есть я родился до войны.
Вой фугаски яростной сиреной
Просверлил мальчишеские сны.

С детства новых слов узнал я много
С тех сороковых, суровых лет:
«Мессершмитт», «воздушная тревога»,
«Светомаскировка», «лазарет».

«Тиф», «эвакуация», «теплушки»,
«Совинформбюро» и «артобстрел»,
В маленькой сибирской деревушке
С этими словами я взрослел.

И поныне не могу забыть я,
Даже если захотелось мне б.
Слов: «бомбоубежище», «укрытье»,
«похоронка», «карточки на хлеб»

И словарь войны я,
Вот уж точно,
Буду помнить долгие года…
Этих слов моя не знает дочка,
Дай ей Бог не знать их никогда!
М. Пляцковский

Отдельные материалы из этого сборника публикуются в рубрике «Дети войны», которая еженедельно выходит в наших библиотечных социальных сетях.

✯Наградной лист 253 от 18 февраля 1945 г.
«16 февраля 1945 года при отражении контратаки прот-ка в селе Верден тов. Челышков убил 7 немцев. Кроме того тов. Челышков вынес с поля боя 2х тяжело раненых бойцов.
Достоин правительственной награды орденом „Славы III степени“»
Наградной лист 318 от 10 марта 1945 г.
«В бою за населенный пункт село Монедорф 4.3.45 г. тов. Челышков действовал в составе танкового десанта. Ворвавшись на окраину села тов. Челышков совместно с Котовым перебили прислугу 75 мм пушки прот-ков в кол-ве 5 чел. Захватили пушку прот-ка. Кроме того тов. Челышков в уличных боях уничтожил 4х фрицев.
Достоин правительственной награды орденом „Красная Звезда“»
Товарищ Челышков — это мой героический дед.
Владимир Васильевич Челышков родился 15 августа 1926 года в селе Быжаново, Кривандинского района Московской области. Он был призван в Красную Армию 7 ноября 1943 года. Участвовал в боях на 1-м Белорусском фронте в составе 34-й моторизированной стрелковой бригады 12-го танкового корпуса. Освобождал столицу Польши — Варшаву, за что был награжден медалью. Знаю из рассказов мамы, что при форсировании Вислы, дед был ранен, лечился в госпитале в городе Лодзь. В конце апреля 1945 года в боях на подступах к Берлину получил легкое ранение в левую руку. Участвовал в штурме Берлина!
После окончания войны служил стрелком взвода охраны Управления Советской Военной Администрации земли Бранденбург. И вот здесь он и встретил мою бабушку. Она работала в столовой Администрации. Они расписались 1 ноября 1950 года, место регистрации — Германия, земля Брандербург. К сожалению, сейчас уже не у кого узнать подробности их романа, который закончился свадьбой и продлился всю жизнь. Дед ушел в возрасте 81 года, через несколько лет не стало и бабушки. Жили они после войны в Алтайском крае, работали, воспитывали детей. Первой из которых была моя мама. А у мамы родился я. Так что их жизнь продолжается...


✯Эдуард Веркин «Облачный полк»
Сегодня писать о войне — о той самой, Великой Отечественной — сложно. Потому что многое уже написано и рассказано, потому что сейчас уже почти не осталось тех, кто ее помнит. Писать для подростков сложно вдвойне. Современное молодое поколение, кажется, интересуют совсем другие вещи...
Оказывается, нет! Именно подростки отдали этой книге первое место на Всероссийском конкурсе на лучшее литературное произведение для детей и юношества «Кенгуру». Именно у них эта пронзительная повесть нашла самый живой отклик. Сложная, неоднозначная, она порой выворачивает душу наизнанку, но и заставляет лучше почувствовать и понять то, что было.
Перед глазами предстанут они: по пояс в грязи и снегу, партизаны конвоируют перепуганных полицаев, выменивают у немцев гранаты за знаменитую лендлизовскую тушенку, отчаянно хотят отогреться и наесться. Вот Димка, потерявший семью в первые дни войны, взявший в руки оружие и мечтающий открыть наконец счет убитым фрицам. Вот и дерзкий Саныч, заговоренный цыганкой от пули и фотокадра, боящийся всего трех вещей: предательства, топтуна из бабкиных сказок и строгой девушки Алевтины. И Шурик, по кличке Щурый, мечтающий получить, наконец, свой первый пистолет. А еще Ковалец, Алька и многие другие... Все они — облачный полк.
Вот как автор в одном из интервью рассказывает, что же такое «облачный полк»:
«Герои попадают к полусумасшедшему сельскому живописцу, который в 1942 году предвидит будущее и запечатлевает на картине защитников Родины. Картину он называет „Облачный полк“.
Прототипом этого героя стал известный народный художник Ефим Честняков, который жил в глухой деревне в Костромской области. Мне всегда нравились его картины. Когда он умер, жители деревни пришли к нему домой, разрезали на кусочки большую картину „Город всеобщего благоденствия“ и как иконы разнесли по избам.
Ефим Честняков считался человеком эксцентричным. В деревнях фотографов не было, и местные обращались к нему с просьбой нарисовать свадьбу или деревенских детей. Еще до войны он стал пририсовывать ребятам красные звездочки. А во время войны, те, кого Честняков „наградил“ звездочками, возвращались с настоящими наградами. Это совершенно реальная история».
Помимо «Кенгуру», повесть «Облачный полк» была отмечена премиями им. В. Крапивина и им. П. Бажова, вошла в лонг-лист премии им. И. П. Белкина и в шорт-лист премии им. Л. Толстого «Ясная Поляна».
В Интернете огромное количество отзывов на эту книгу. Вот один из них, опубликованный на сайте LiveLib (печатается с сокращениями и в авторской пунктуации).
Chumanoid
" После книг Светланы Алексиевич «У войны не женское лицо» и «Последние свидетели» я надолго отложила для себя тему войны. Слишком остро и больно было. Но вот все же прочла «Облачный полк». Он заявлен как книга для подростков, поэтому, думается, будет честным оценивать ее с позиции — предложила бы я ее для чтения своей четырнадцатилетней племяннице. Да, предложила бы. Чтобы потом обсудить, что она о ней думает, как видит и что знает о прототипах персонажей. Я вот, к стыду, не знала ничего. И вообще считаю фантастической находкой Веркина не выдавать этой тайны, позволить читателю собирать ее по кусочкам в книге. Что там, в начале романа я и не сообразила, что герои — подростки. Такими взрослыми казались! Хотя, какими ещё быть на войне, когда даже 7-летний мечтает о трофейном пистолете и бить фашистов. Любимый детский писатель Владислав Крапивин в одной из своих книг высказался, что «дети не воюют с детьми ни на одной планете — они ещё не посходили с ума». Лукьяненко, не раз говоривший, что его первые произведения имеют большое крапивинское влияние, написал «Рыцари сорока островов» как возражение этому тезису. А я все больше думаю, что воевали и воюют — ведь даже взрослые немного дети. В последние годы много рассуждений — а были ли виноваты немцы. Там же тоже были безусые мальчишки, погибавшие за идею. Или без идеи, от безысходности. У Веркина вот все чёрно-белое. Есть враг-фашист и нет у него ни пола, ни возраста. И оправданий ему нет. Ни живому, ни мёртвому.
В книге есть истории о детях в оккупации. Реальные истории. От которых кровь стынет в жилах — ни одному ребенку, ни одному родителю такого не пожелаешь. Тут бы я, наверно, задумалась — стоит ли такое читать племяннице. Мала же. Здесь вообще много неприкрытого, неприглаженного. Хотя что уж, нынешних подростков не пугает «Игра престолов» с ее жестокостью и развратом, и все же, одно дело выдумка, другое — правда, тем более из истории твоей страны. «Мала же» — интересно, думал так кто-то о Тане Савичевой, Зое Космодемьянской, всех тех девочках и мальчиках, которые приписывали себе года — лишь бы скорее на фронт?
«Облачный полк» — напоминание, но не предостережение. Великая Победа все дальше, все больше мнений — стоит ли вспоминать ее с таким размахом, что мы ничего масштабного больше не сделали — вот и бахвалимся тем временем. А я думаю — можно ли не вспоминать шестилетнего мальчика с завязанными руками и заряженной гранатой в этих руках? «Помните! Через века, через года,— помните!» Девушку, натиравшую своего годовалого ребенка солью и чесноком, чтобы он орал, температурил и отпугивал фашистов, пока она несёт под его пеленками сведения для партизан. «О тех, кто уже не придет никогда,— помните!» Мальчика, в семнадцать лет погибшего в бою. Множество таких мальчиков. «Памяти павших будьте достойны! Вечно достойны!»"

✯Нет, наверное, на всей территории постсоветского пространства семьи, которую бы не затронула Великая Отечественная война.
Семьи моих родителей — не исключение.
В большой семье моей мамы, дружно проживающей в городе Артеме Приморского края, на момент начала войны было семеро мужчин призывного возраста. У моей прабабушки — Пелагеи Ивановны Исаковой было три дочери (одна из них моя бабушка Катя) и шесть сыновей. Все шестеро ушли на фронт. Двое из шестерых братьев — самые младшие — Василий и Владимир, погибли. Василий был убит в 1942 году в поселке Хулхута Черноземельского улуса Калмыцкой АССР. Вступив в Калмыкию, гитлеровцы стремились захватить Астрахань и выйти к Сталинграду с южного направления. Бойцы сражались до последней капли крови. Здесь, 20 сентября, и принял свой последний бой 21-летний Василий. Через два года от ранения в голову в госпитале скончался Володя. Это случилось в 1944 году в Польше. Ему было 22 года. Там, в Польше, в районе станции Мрозы, что недалеко от Варшавы, он и похоронен.
Мама говорит, что они были красавцами, спортсменами — косая сажень в плечах, активистами, их знали все в округе. От девчонок не было отбоя, но они так и не успели завести семьи, стать отцами.
Мамин папа — Михаил Мефодьевич Шиман, который воевал еще в гражданскую, ушел на фронт сразу же после объявления войны, погиб в боях под Москвой. Нет ни фотографий, ни документов, ни писем... Остались трое детей (моя мама — Римма, ее сестра Липа и брат Гена) и жена — Екатерина Михайловна (моя бабушка Катя), дни и ночи пропадавшая на военном заводе. Прабабушка моя, Пелагея Ивановна с внуками, все время отправляли посылки на фронт с носками и табаком, который специально стали выращивать и заготавливать.
После войны, когда остальные четверо сыновей Пелагеи Ивановны живые и невредимые пришли с фронта, семья воссоединилась, и как все советские люди, все они начали восстанавливать разрушенное войной народное хозяйство. Началась мирная жизнь, но память о войне, о погибших — это было в семье свято.
Подробнее я расскажу о своем дедушке по отцовской линии, потому что лишь его военная судьба известна доподлинно. Он вернулся с фронта и сам рассказывал о войне своим родным и нам — внукам.
Андрей Михайлович Юдин родился в 1913 году в трехстах километрах от Москвы, в селе Плющаное Смоленской области. Боевое крещение он получил в финской войне, которая была, по его словам, была хоть и короткая, но жестокая.
Когда началась Великая Отечественная война, дедушка Андрей сразу принял решение идти на фронт добровольцем. Ему не было и 30-ти, он был женат и имел троих детей, моему папе — Михаилу, было тогда 5 лет.
Андрей Михайлович всю войну служил в артиллерии в звании старшины. Почти весь боевой путь он прошел в составе Ленинградского фронта, участвовал в обороне Ленинграда, в оборонительных операциях в Эстонии. Несколько раз его отряд выходил из окружения. Был неоднократно ранен. Награжден медалью «За боевые заслуги», медалью «За оборону Ленинграда», орденом Отечественной войны II степени. Провоевал он до самого конца войны.
Очень яркое и радостное событие его фронтовой биографии — участие в параде на Красной площади в 1945 году. Дедушка Андрей вспоминал, что маршируя по Красной площади, не мог поверить во все происходящее, нахлынули смешанные чувства: радость за победу, гордость за страну, боль за огромные потери, за гибель фронтовых друзей.
Вернувшись с войны, дедушка работал в колхозе, восстанавливая родное село, пострадавшее от фашистов в годы войны. Несколько дней в селе стояли немцы: мой шестилетний отец помнил, как они хохотали, сидя за столом компанией, и бросали им на печку какую-то еду. Еще отец помнил, как разбомбило их дом, и детей вместе с русской печкой, на которой они сидели, выбросило на улицу. Но немцам недолго было суждено задержаться в этих местах, наступали советские войска.
Послевоенная жизнь потекла своим чередом, родились еще двое детей. Так как дедушка был мастер на все руки, а мужчин в селе было мало, он принимал участие во всех колхозных делах. «Старшина» или «кремлевский старшина», как его звали в селе, не отказывался ни от какой работы.
Андрей Михайлович дожил до 1990 года, в последнее время много болел, сказывались фронтовые ранения. Он любил общаться с внуками, рассказывал нам обо всем на свете и о фронтовых днях. У дедушки Андрея был веселый нрав, глаза с хитрым прищуром, он часто шутил, и даже вспоминая тяжелое военное время, умудрялся рассказать нам какие-то забавные истории. Однако, все военные песни, которые он очень любил, слушал всегда со слезами. Летом, на каникулах, все внуки собирались в дедушкином доме, были среди них и мы — «камчадалы».
Прошло уже немало лет, а воспоминания о дедушкиной и бабушкиной любви, которой хватало на всех, до сих пор согревают мне сердце. О героях своей семьи я рассказывала сыну, подрастает внучка, которой будет кем гордиться. Такой вот наш семейный «Бессмертный полк».


✯Елена Ильина «Четвертая высота»
Все мы, советские дети, читали много книг о героях войны, и хотели хоть немного быть похожими на несгибаемого Маресьева из «Повести о настоящем человеке» Бориса Полевого, на отважных молодогвардейцев — героев «Молодой гвардии» Александра Фадеева или на Гулю Королеву, о которой Елена Ильина написала книгу «Четвертая высота».
Моей героиней была именно Гуля. Всё меня восхищало в ней — ее храбрость, настойчивость, умение постоять за себя, ее белокурые волосы, прямой открытый взгляд. На самом деле у нее было красивое «заграничное» имя Марионелла, но в жизни ее звали детским «домашним» именем — Гуля. До войны она была кумиром многих советских ребят. Еще бы — известная юная актриса. Первая ее большая роль в кино — бесстрашная дочь партизана. Во время съёмок она научилась ездить верхом без седла, заставив упрямого коня прыгнуть через препятствие. Это была первая высота в жизни Гули.
Из-за съёмок и частых переездов Гуля отстала по учебе в школе, но, проявив характер и отказавшись от репетитора, наверстала упущенное сама. Летом тринадцатилетняя Гуля успешно сдала экзамены и перешла в восьмой класс. Это была её вторая высота. Чтобы воспитать в себе дисциплину, она решила пойти в военную школу. Брали туда только тех, кто занимался спортом. Гуля постриглась «под мальчика», записалась в группу прыгунов в воду. И здесь победы. Её приняли в комсомол. Так она взяла свою третью высоту. А еще в жизни Гули был легендарный пионерский лагерь «Артек». И сейчас в Артеке, на мемориальной доске под надписью «ОНИ БЫЛИ АРТЕКОВЦАМИ», есть и ее фамилия.
Четвертая и последняя Гулина высота была взята 23 ноября 1942 года, когда санинструктор Марионелла Королева вынесла с поля боя 50 раненых бойцов, а после гибели командира возглавила атаку, и с помощью гранат уничтожила 15 немецких солдат и офицеров. Ей было всего 20 лет. Дома остался маленький сын Саша или Ёжик, как она его называла.
«Папулька! Ты просил, чтоб я тебе почаще писала. Вот села тебе писать, а что писать, не знаю. День за днем идут жестокие бои за Дон, за Сталинград. Деремся отчаянно, наш полк получил уже 2 благодарности от Военного Совета. Деремся так, чтобы завоевать гвардейское знамя. Много работаем. Я все время на передовой. Все время среди массы. Очень тепло встречают красноармейцы. Ходила в разведку. Бывала в перепалках. Не раз на волоске от смерти. Но, как говорят, смелого пуля боится. Смелый умирает один раз, а трус несколько раз. Как ваши дела? Пришли мне, пожалуйста, свою карточку. Пиши мне по адресу: ППС 1682, 780-й стрелковый полк, штаб. Пиши. Целую крепко. Гуля. 10 сентября 1942 года»
С этой книгой, подаренной мне, я практически не расставалась. Даже ложившись спать, проверяла, лежит ли книга рядом. Знала я ее практически наизусть, но все равно периодически перечитывала. Когда подрос мой сын, и в школе им дали задание написать сочинение о герое Великой Отечественной войны, я предложила ему написать про Гулю. Тем более книга продолжала находиться в семейной библиотеке. Мы стали перечитывать книгу вместе, и все детско-юношеские воспоминания нахлынули на меня, ведь книга везде сопровождала меня, и Гуля была как бы моей тайной подругой. Ей я могла все рассказать и поделиться даже самым сокровенным. Очень хотелось быть на нее похожей, быть может поэтому и училась до пятого класса на круглые пятерки. Сын вырос, а про Гулю Королеву помнит. Пройдет совсем немного времени и моя внучка Маруся узнает про мою Гулю.

✯Мой дед Киле Янси Бочкович (Батькович), по национальности нанаец, родился 1 января 1910 года в Хабаровском крае. Сразу, как началась война, 11 июля 1941 года, он был призван Комсомольским райвоенкоматом в Красную Армию. Добавлю, что из Комсомольского района на фронт ушло свыше 100 нанайцев. Как первоклассного охотника, его определили служить снайпером в 4-е отделение 3-го взвода 40-го стрелкового полка 78-й стрелковой дивизии Центрального фронта.
Участие в боевых действиях моего деда было недолгим — с 9 по 22 ноября 1941 года. В кровопролитных боях на Московском направлении он был тяжело ранен осколком гранаты. С поля боя его, тяжелораненого, вынес на себе однополчанин. Произошло это в селе Михайловка. Знаю по рассказам дяди, что в бою дед уничтожил шесть фашистов.
Война — она у всех разная. И судьба разная. Кто-то провоевал все страшные годы, кто-то погиб в первом бою. Герои — все. Без различия званий и наград, дней, месяцев и лет. Война, она у всех одна — Великая, Отечественная...
Янси Бочкович был награжден орденом Отечественной войны II степени, медалью «За боевые заслуги», «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.». По имеющейся у меня информации дед был представлен еще к одной медали — «За оборону Москвы». К сожалению, из-за трудности произношения его настоящего имени, в разных документах его фамилия, имя и отчество указаны по-разному: Киле Янкси Баткович, Киля Янси Батькович, Киле Янси Бочкович. В связи с тем, что в наградных документах написание его имени и отчества отличались от написания в военном билете, медаль «За оборону Москвы» ему вручена не была.
После ранения, дед стал инвалидом. Он вернулся в родные места, проживал в селе Джари Нанайского района Хабаровского края, работал мотористом МРС. Женился, родил пятерых сыновей. Жизнь продолжалась, несмотря на болезни (сказывалось тяжелое ранение), а в последние годы и слепоту. Он умер 26 августа 2001 года.
Горжусь, что в Бессмертном полку есть достойное место и моему деду. Мы живем благодаря всем фронтовикам. О них душевно написал Михаил Ножкин в стихотворении «Глядят на нас фронтовики», которое мне очень нравится.

Прошла война, ушла за поворот.
В чехлах стоят гвардейские знамена.
И жизнь, и время движутся вперед,
Отстали только двадцать миллионов.
Остались в поле брани навсегда,
Легли живой дорогою Победы.
За нас легли, затем, чтоб никогда
Нам этой боли в жизни не изведать.
И память нам покоя не дает,
И совесть нас с тобой частенько гложет,
И тридцать лет, и триста лет пройдет,
Никто у нас войны забыть не сможет!

А тех, кто жив, кто чудом уцелел,
Сегодня мы, как чудо изучаем,
Но даже чуду, чуду есть предел –
Все реже их на улице встречаем.
Сквозь шторм свинца, сквозь ураган огня,
Сквозь смерть саму прошли, не зная брода.
Весь мир не может до сих пор понять, —
Как их хватило на четыре года!

Глядят на нас исчезнувшие роты,
Глядят на нас ушедшие полки,
Глядят на нас с надеждой и заботой:
Ну как мы тут, и что у нас за жизнь,
Куда идем семьею многоликой,
Готовы ль так же Родине служить,
Достойны ли истории великой?

✯Ольга. Запретный дневник
Дневники, письма, проза, избранные стихотворения и поэмы Ольги Берггольц

В этом году исполняется 110 лет со дня рождения советской поэтессы Ольги Берггольц. Почти все девятьсот блокадных дней голос «ленинградской Мадонны» практически ежедневно звучал по радио, вселяя в людей надежду, что избавление близко. Откуда она брала силы и нужные слова? Ведь так же, как и все, была на грани истощения, теряла близких. Слова рождались в ее сердце, полном любви к ленинградцам и Ленинграду.
«Я никогда героем не была, не жаждала ни славы, ни награды. / Дыша одним дыханьем с Ленинградом, / я не геройствовала, а жила, — напишет Ольга Берггольц о том времени. Её слова «Никто не забыт, ничто не забыто» поместят на Мемориальной стене Пискаревского кладбища, и они станут крылатыми.
Жизненный и творческий путь Ольги Берггольц достоин того, чтобы о нем знали будущие поколения.
Она родилась 16 мая 1910 года в Петербурге в семье врача. Первые ее стихи были опубликованы в 1925 году. Корней Чуковский сказал, что в будущем она станет настоящей поэтессой. Окончила филологический факультет Ленинградского университета. Работала журналисткой. По ложному обвинению была арестована в декабре 1938 года, из-за жестокого обращения в тюрьме, потеряла ребенка, которого носила, второй выкидыш случился во время второго ареста. Оставаясь в осажденном Ленинграде, она все дни блокады работала в Доме Радио, почти ежедневно ведя радиопередачи, позднее вошедшие в ее книгу «Говорит Ленинград». В эти дни Берггольц стала истинно народным поэтом, разделив с ленинградцами все ужасы «смертного времени», вселяя в них надежду своими стихами.
Первого ее мужа, поэта Бориса Корнилова, расстреляли, второй — Николай Молчанов — погиб от голода в блокаду. Две дочери Ирина и Майя, умерли в раннем возрасте. Третий муж предал. После войны Берггольц вновь впала в немилость, прятала дневник и рукописи, опасаясь ареста. Ее прорабатывали за дружбу с опальной Ахматовой, критиковали на писательских собраниях и в газетах. Идея, которой она преданно служила, разочаровала, и все это во многом сломало ее. Умерла в 1975 году в Ленинграде. Похоронена, вопреки своему пожеланию, не на Пискаревском кладбище, а на Литературных мостках Волковского кладбища.
К столетию со дня ее рождения издательство «Азбука» подготовило книгу «Ольга. Запретный дневник», в которую вошли ее откровенные дневники 1939–1949 годов, письма, отрывки из второй, так и недописанной части книги «Дневные звезды», избранные стихотворения и поэмы, письма к отцу и воспоминания о ней. Впервые представлены материалы следственного дела О. Берггольц (1938–1939), которое считалось утерянным и стало доступно лишь осенью 2009 года.
Судьба Ольги Берггольц — это непарадный портрет времени, в котором она жила, стараясь оставаться человеком, поэтом и женщиной.

Второе письмо на Каму (отрывок)

Он придет, ленинградский торжественный полдень,
тишины, и покоя, и хлеба душистого полный.
О, какая отрада, какая великая гордость
знать, что в будущем каждому скажешь в ответ:
– Я жила в Ленинграде в декабре сорок первого года,
вместе с ним принимала известия первых побед.
…Нет, не вышло второе письмо на далекую Каму.
Это гимн ленинградцам – опухшим, упрямым, родным.
Я отправлю от имени их за кольцо телеграмму:
«Живы. Выдержим. Победим!»

29 декабря 1941 

«Ведь великое ленинградское сопротивление было не только военным, но в еще большей мере шло по линии быта, борьбы за самые основы человеческого существования и жизни, удержания элементарных каких-то вещей… Как бы объяснить Вам понятнее? Ну, например, в декабре сорок первого – сорок второго года люди еще стремились похоронить своих близких в гробах и отдельных могилах. Это было чудовищно трудно, и очень многие погибали только потому, что отдавали свой хлеб и силы на похороны близких. К концу января уже почти никто не пытался этого делать, – не оттого, что «очерствели», а потому, что «отдача последнего долга» перед задачей «сохранить живых» – сделалась не только не обязательной, но нелепой. И если эта действительно драгоценная надстройка рухнула, то что же говорить о других, менее существенных? А борьба за жизнь, за основные ее, что ли, условия – тепло, свет, вода (то, что было сотворено в самые первые дни творения!) – была борьбой тяжкой, нудной, утомительной… Мы всеми мерами – и сознательно и бессознательно – стремились и стремимся сберечь, сохранить нормальную, обычнейшую человеческую жизнь – и добились все-таки этого. Тема Ленинграда – это тема победы жизни, когда не было условий для нее, а не тема бесстрашного стояния под снарядами – ведь это решительно на всех фронтах так было и есть. Это тема того, как люди научились жить, не пережидая, не ставя себе сроков, научились жить в с е й ж и з н ь ю здесь в Ленинграде».

✯Тимохин Владимир Андреевич (фрагменты биографии)
Мне около четырех лет, я хожу в нелюбимый детский сад, и вдруг в один из дней, когда я мечтаю, чтобы меня забрали пораньше, к нам в группу заходит красивый военный в морской форме. Я не сразу узнаю его, ведь не видела уже давно. О, а это мой севастопольский дедушка, приехал в командировку на Камчатку. Он застегивает мне сандалии, а вся группа высыпала из дверей. Нахмурившись и отойдя подальше, за нами наблюдает мой давний обидчик Яшка Цезарев. Ура! Дед спасает меня и младшую двоюродную сестру из детсадовского плена.
Потом мы идем по летней камчатской улице, дедушка держит нас за ручки. Я немного стесняюсь его — отвыкла — и горжусь, что он у нас такой заметный — обращает на себя внимание прохожих.
Проходит совсем немного лет, и я вполне уже осознанно горжусь своим дедом, капитаном Тимохиным. Владимиром Андреевичем Тимохиным, участником Великой Отечественной войны.
Я знаю по рассказам бабушки и мамы, что у моего дедушки была необыкновенная жизнь. Он в 7 лет убежал с друзьями из дома и отсутствовал целый месяц, а в 10 лет сопровождал мать, которой нужно было вечером сдавать выручку, с наганом в кармане. Дедушка, которого все тогда звали Волькой, являлся, кроме того, почетным помощником уличного атамана. Но был не чужд искусству, будучи с 11 лет тесно связанным с городской театральной труппой. Мой юный дед мог выполнять заказы артистов, за что директор труппы постоянно давал ему контрамарки, и даже выделил постоянное место в театре.
Закончив седьмой класс, дед стал учителем ботаники, а когда ему было 17 лет, у него появилась дочь — моя мама. Волька, стремительно став родителем и учителем, превратился во Владимира Андреевича. К тому времени они с моей будущей бабушкой и ее маленьким братом уехали в деревню, где дед преподавал в сельской школе, причем некоторые ученики были его старше. Бабушка моя — Зоя Кирилловна Боримская — родилась и жила до четырнадцати лет в Китае, в Маньчжурии. После продажи КВЖД вся ее большая семья перебралась в Бугульму, ну а потом, в 1937 году ее отца репрессировали и на 10 лет отправили в лагеря. Так что, возможно, волевое решение деда спасло ее от ареста. Дедушка, который влюбился сразу же, как только увидел новенькую одноклассницу в кожаной кепочке и кожаной юбочке, прожил потом с ней 72 года. Называл бабушку «моя пожизненная половина».
Деда призвали в армию в предвоенном 1940 году. К этому времени у него было уже две дочки мал мала, а меньше — еще одна дочь — появилась в 1943, после короткой побывки домой в 1942 году.
Ворошиловский стрелок, отличный лыжник и конник, он был вполне готов к службе. А завтра была война... Дед стал артиллеристом (198-й артиллерийский гаубичный полк 46 стрелковой дивизии). За шесть месяцев был подготовлен к выполнению артиллерийских стрельб из 122-милиметровой гаубицы. Затем была школа авиамехаников (Иркутское авиационно-техническое училище), практика по летной подготовке в 110-й учебной авиаэскадрилье в г. Исилькуль на самолетах ПО-2.
30 октября 1943 года он попал в 387-й запасной полк, который готовился идти на фронт. От него был выделен первый батальон лыжников-автоматчиков для действия в тылу противника. Дед был назначен командиром отделения в звании сержант. Готовил роты батальона для отправки на четвёртый Украинский фронт, на Ленинградский фронт для снятия блокады Ленинграда, затем — на третий Белорусский фронт. Сопровождал штрафные роты батальона на фронт, один на тридцать вооруженных штрафников, рискованное занятие.
В 1944 году приказом был направлен в Каспийское высшее военно-морское училище, и вся дальнейшая его служба была связана с морем.
Когда моему деду исполнилось 80 лет, он понял, что созрел для мемуаров. Сказал, что напишет произведение не хуже «Войны и мира» Толстого, любимого своего писателя. Книгу свою он назвал «Судьба моей жизни», может не совсем верно в плане стилистики, но поправлять его как-то не хотелось. Дедушка терпеливо и кропотливо печатал главу за главой на старенькой печатной машинке, мечтал, что его воспоминания издадут. Не получилось, но эта книга (в единственном экземпляре) очень дорога для нашей семьи.
Дед посадил не дерево, а целый сад, воспитал с бабушкой четырех дочерей, создал во дворе настоящий шахматный клуб, который действует и поныне.
Два его старших брата вернулись с войны с наградами и с потерями: один лишился глаза, другой остался без руки, мой дед уцелел.
Еще долгие годы после войны он тралил мины. Мой дед с его взрывным характером оберегал от взрывов Черное море. Сложное, кропотливое, смертельно опасное занятие. В 1955 году за боевое траление ему был вручен орден Красной Звезды. Было много и других наград: медаль «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.», медаль «За боевые заслуги», орден Богдана Хмельницкого III степени, юбилейные медали. Дедушки не стало в 94 года, в 2015 году. Всего 5 дней не дожил он до празднования 70-летия Победы. А 9 мая мы прошли с его портретом в Бессмертном полку (эта акция состоялась впервые).
Мой дед всегда оставался настоящим мужчиной, смелым, немного задиристым, который, не раздумывая вступал в сражение даже с превосходящими силами противника. Стоило ему увидеть, что обижают женщин, детей, он сразу наказывал обидчика или обидчиков. Был при этом далеко не богатырского сложения, но сильный духом. Мужчина должен быть защитником, таким и оставался всю жизнь мой дед.

 
Вас было двое – только ты и Зоя,
Но уж в семнадцать – ты уже отец.
А нынче – вот количество какое
Родных и любящих тебя сердец.
Всегда ты смелым был – и  просто в драках – 
Отчаянный мальчишек атаман.
И на войне отважно шёл в атаку,
Ты заслужил награды, капитан.
Что – мины, что – торпеды, что – снаряды,
Все испытания военные прошёл.
Висит в шкафу, с костюмом штатским рядом
Твой китель – от медалей он тяжёл.

(это стихотворение написано в день 90-летнего юбилея ветерана ВМФ СССР, участника Великой Отечественной войны, боевого траления на Азовском и Черном морях, капитана I ранга Владимира Андреевича Тимохина)

✯Г.К. Жуков «Воспоминания и размышления»

Мой дед, Владимир Андреевич Тимохин, конечно, был человеком старой закалки. Например, в дедушкином шахматном клубе, на большом столе, где игроки раскладывали доски, возвышался серебристый бюст Сталина. Сталин поневоле был свидетелем шахматных сражений. Причем около него в рюмочке всегда уважительно стоял какой-нибудь цветок. Наличие сталинского бюста вызывало бабушкин гнев, но дед не сдавался.
Также, по дедушкиному вкусу, была подобрана его военизированная библиотека, собственно просто книжная полка. И на первом месте — растрепанный, зачитанный и подклеенный том воспоминаний и размышлений Георгия Жукова. Как-то, перечитав все то, что стояло в аккуратном бабушкином книжном шкафу, взялась полистать эту книгу. Я увидела подчёркнутые места, карандашные надписи на полях, и кое-где вопросительные и восклицательные знаки. Восклицательных было явно больше.
Я думаю, что мемуары Георгия Константиновича Жукова заслуживают почетного места в бессмертном книжном полку. Здесь я солидарна с высказыванием его дочери, Марии Георгиевны:
«Около десяти лет трудился отец над воспоминаниями. Принимая во внимание, что он был в опале, постоянно подвергался травле, был болен и многое-многое другое, можно назвать создание книги его вторым подвигом. Выход в свет в 1969 году объемистого тома в красной суперобложке был настоящим событием в нашей стране. Ветераны поставили "Воспоминания и размышления" на первое место среди мемуаров о Великой Отечественной войне. Именно им, живым и павшим солдатам, их великому подвигу, их мужеству, храбрости, героизму, безграничной самоотверженности во имя Родины, во имя будущих поколений посвятил свою книгу Маршал».

✯Мой дядя, Константин Николаевич Заев, родился 10 октября 1923 года в селе Утхолок Тигильского района Камчатской области. По национальности — ительмен, один из представителей известной камчатской династии Заевых.
В 1943 году он был призван Корякским военкоматом в Красную Армию. Более ста человек пешком отправились в Петропавловск-Камчатский. В их числе мой дядя и его друзья — Анатолий Митраков, Наседкин (его имени я не помню) и Ананий Притчин. За 20 дней они дошли до рыбокомбината им. Кирова, который находился в Соболевском районе. Здесь они получили приказ следовать до областного центра на пароходе. Дальше было обучение военному делу, служба по охране границы. Когда же, в августе 1945 года, началась война с Японией, Константин Николаевич стал одним из героических участников Курильского десанта.
К сожалению, какие-то подробности мне неизвестны. Но о том, что дядя Костя спас Анания, своего друга и родственника, знаю не понаслышке. Во время сражения Константин Николаевич увидел, что японец вот-вот убьет Анания, тогда он бросился на неприятеля и заколол его штыком. И дядя Ананий, встречая нас, всегда говорил: «Дети моего спасителя».
И еще помню, что взрослые говорили, что вода была красная от крови, а многие погибшие были прибиты волной к берегу.
Дяде моему повезло. Он выжил, был награжден. В 1948 году демобилизовался из армии, женился. Умер, к сожалению, рано — 8 марта 1975 года. В музее поселка Палана есть материалы о моем героическом дяде — Константине Николаевиче Заеве.


✯Василий Гроссман «Жизнь и судьба»
Писатель Василий Гроссман родился 12 декабря 1905 года в городе Бердичев, Киевской губернии, Российской империи. В качестве военного корреспондента провёл на фронтах Второй мировой войны около трёх лет. Ему принадлежит одно из первых документальных произведений о Холокосте — «Треблинский ад» (1943–1944), для которого Гроссман сам опросил многочисленных свидетелей — как узников, так и палачей этого лагеря смерти. Этот документ был использован на Нюрнбергском процессе.
Гроссман находился в Сталинграде в течение всей битвы, принимал участие в боях, описывал происходившее в военной прессе, в 1943 году получил звание подполковника. Как участник Сталинградской битвы он был награждён орденом Красного Знамени; слова из его очерка «Направление главного удара» выбиты на мемориале Мамаева кургана.
Роман «Жизнь и судьба» стал не только самым известным произведением Гроссмана, но и важнейшим для него трудом, он писал его более 10 лет. Эта книга сложна и многогранна — в ней детально описывается Сталинградское сражение, подробно раскрываются военные события, на фоне которых прописаны судьбы героев романа. Гроссман рисует картину боевых действий с удивительной правдивостью, просто, но в то же время автор уделяет внимание характерам героев, их поступкам и мотивам. В итоге получается цельная, единая, очень подробная картина, которая отражает размышления автора о государстве и личности в нем, о морали и политике, о рабстве и свободе.
Возможно, самый важный (и, безусловно, самый пронзительный) документ в романе — письмо, полученное Виктором Штрумом от матери, из которого он узнаёт об уничтожении Киевского гетто; мать Штрума понимает, что её ожидает гибель. Этот текст часто считается подлинным письмом матери Гроссмана, погибшей в Бердичевском гетто. В действительности, однако, Гроссман такого «последнего» письма не получал, он его придумал (так же как спустя много лет сочинял письма к своей матери, которой посвятил «Жизнь и судьбу»). Из своей трагедии Гроссман создаёт образ одновременно и личной, и общей беды, один из самых сильных в мировой литературе текстов о силе материнской любви и беспомощности человека перед напором тоталитарного государства.
«Жизнь и судьба» стала второй частью дилогии автора, однако читать ее можно отдельно от первой части («За правое дело»). В 1960-м году роман был готов к публикации, однако первое издание этой книги состоялось спустя почти 20 лет, и не в СССР, а в Швейцарии. У себя на родине роман впервые был опубликован только в перестроечное время — в 1988 году.
Причиной такой задержки стало то, что книга не прошла цензуру. Гроссман открыто и смело дал в романе дает негативные оценки любой диктатуре. После того как писатель передал текст в «Знамя» Вадиму Кожевникову, за романом «пришли»: 14 февраля 1961 года были арестованы все найденные рукописи и машинописи, включая ленту пишущей машинки, на которой роман перепечатывался.
После этого Гроссман написал письмо Хрущёву, где, в частности, заявил: «Я прошу Вас вернуть свободу моей книге, я прошу, чтобы о моей рукописи говорили и спорили со мной редакторы, а не сотрудники Комитета государственной безопасности». Итогом явился запрет на любое издание романа, а изъятые рукописи так и не были возвращены (но, по крайней мере, две копии романа остались на свободе у друзей писателя, одна из них и попала впоследствии на запад, где и была опубликована).
Можно предположить, что эта катастрофа и последовавший за ней остракизм (многие коллеги отвернулись от опального писателя) стали причиной безвременной смерти Гроссмана в 1964 году. Однако и последние три года жизни писатель посвятил ожесточённому и яркому литературному труду: в частности, создал повесть о советском лагерном опыте и о Голодоморе «Всё течёт» (1963).

«Начальство подобрало ребят широких в плечах, невысокого росточка, чтобы легче было залазить в люк, шуровать в танке. Сколько одинаковых ответов в их анкетах и об отцах и матерях, и о годе рождения, и об окончании школы, и о курсах трактористов...
Один танкист напевает; второй, полузакрыв глаза, полон страха и плохих предчувствий; третий думает о родном доме; четвертый жует хлеб с колбасой и думает о колбасе; пятый, открыв рот, тщится опознать птицу на дереве — не удод ли; шестой тревожится, не обидел ли он вчера грубым словом товарища; седьмой, полный хитрой и неостывающей злобы, мечтает ударить кулаком по морде недруга — командира "тридцатьчетверки", идущей впереди; восьмой складывает в уме стихи — прощание с осенним лесом; девятый думает о девичьей груди; десятый жалеет собаку, — поняв, что ее оставляют среди опустевших блиндажей, она бросилась на броню танка, уговаривала танкиста быстро, жалко виляя хвостом; одиннадцатый думает о том, как хорошо уйти в лес, жить одному в избушке, питаться ягодами, пить ключевую воду и ходить босым; двенадцатый прикидывает — не сказаться ли больным и застрять где-нибудь в госпитале; тринадцатый повторяет сказку, слышанную в детстве; четырнадцатый вспоминает разговор с девушкой и не печалится, что разлука вечная, рад этому; пятнадцатый думает о будущем, хорошо бы после войны стать директором столовой.
"Ох, ребята", — думает Новиков».

✯Рабига Рамазановна Клявлина (1919 — 1993) — заслуженный работник культуры РСФСР, одна из первых подвижников библиотечного дела на Камчатке, с 1946 по 1953 год — директор Камчатской областной библиотеки (ныне Камчатская краевая научная библиотека им. С. П. Крашенинникова).
По ее биографии можно изучать историю страны. Она родилась 21 декабря 1919 года в селе Залари Заларинского района Иркутской области в татарской семье. В этом селе татары-переселенцы появились еще в столыпинские времена. В своей Автобиографии Рабига Рамазановна пишет, что отец был служителем культа (вероятно, речь идет о какой-то службе в мусульманской мечети, которая была построена в селе в 1910 году), известно, что с 1907 по 1921 год он был сельским учителем. Органы НКВД забрали отца в 1930 году, сначала он работал в г. Зима Иркутской области, а затем как трудовой переселенец — в Иркутске. Здесь же, в Иркутске, в 1938 году, Рабига оканчивает библиотечный техникум. В этот же год отец, уже восстановленный в правах, умирает. Осенью 1938 года девушка становится студенткой Московского государственного библиотечного института им. В. М.  Молотова, который в то время находился в г. Химки Московской области. В 1941 году она получает диплом библиотековеда.
Война изменила ее планы на новую, интересную профессиональную жизнь. Уже в октябре 1941 года Рабига становится медсестрой партизанского отряда, организованного при Химкинском райкоме партии. Химки — город, находящийся в 21 км от Москвы, стал последним рубежом обороны столицы в битве 1941-42 года, когда на подступах к городу, в районе 23 километра, стояли фашистские войска, и перед командованием советской армии стояла задача не допустить фашистов в Москву.
В январе 1942 года Рабига Рамазановна поступила на службу медицинской сестрой во фронтовой инфекционный госпиталь 1384, дислоцированный на Западном, а затем 3-м Белорусском фронте. В партию вступила в июне 1944 года. В личных документах указано, что в период с марта по июль 1945 года она находилась в Восточной Пруссии. С октября 1945 по июнь 1946 года была заведующей библиотекой при этом же госпитале.
Награждена значком «Отличник санитарной службы», который был основан в 1942 году для поощрения отличившихся санитаров, санитарных инструкторов и младших медицинских сестер. Приказом 315 от 31.03.1945 года была награждена медалью «За боевые заслуги». В представлении на награждение написано:
«Тов. Клявлина Р. Р. сумела за период октября-декабря 1944 года (неразборчиво) около 500 брюшнотифозных больных. Своим хорошим уходом и большой заботой о больных смертей от брюшного тифа удалось снизить до 3%. Около 92% больных возвращено в строй. Одна из активнейших пропагандистов т. Клявлина даже тяжелейшим больным внушает нашу скорейшую победу над врагом, обеспечивая тем самым большой прилив волевой силы и энергии им. Неоднократно выхаживала умирающих больных».
В мае 1945 года за участие в Великой Отечественной войне она была награждена медалью «За Победу над Германией». Ей, девчонке, не исполнилось еще и 26-ти лет.
После увольнения из армии летом 1946, в Комитете по делам культурно-просветительских учреждений при Совете Министров РСФСР, Рабига Рамазановна получила назначение на Камчатку, на должность директора областной библиотеки. К своим обязанностям, согласно приказу, приступила 26 ноября 1946 года. По воспоминаниям, приехала она на холодный полуостров в армейской шинели, и еще долго ходила в ней, как, впрочем, и многие фронтовики в то время. А она была настоящим фронтовиком. Как и настоящим профессионалом. Настоящим коммунистом-идеалистом. И настоящим человеком того времени, который ставил общественное выше личного.
Ее трудовая жизнь заслуживает отдельного рассказа. В последующие годы она возглавляла областное Управление культуры, а затем, в 1968 году, вернулась в библиотеку, став заведующей организационно-методическим отделом. Вся ее мирная трудовая биография — это, по сути, история развития камчатских библиотек. Для нас, тех, кто работал и работает в Камчатской краевой научной библиотеке им. С. П. Крашенинникова, Рабига Рамазановна Клявлина — герой нашего библиотечного «Бессмертного полка». Помним! Гордимся!

✯Юлия Друнина. Стихи
Поэтесса Юлия Друнина родилась 10 мая 1924 года в Москве. Она начала писать стихи в 11 лет, посещала литературную студию при Центральном доме художественного воспитания детей.
После начала Великой Отечественной войны Юлия Друнина записалась в добровольную санитарную дружину при Районном обществе Красного Креста, работала санитаркой в главном госпитале. Окончила курсы медсестер. В конце лета 1941 года под Можайском, куда ее направили на строительство оборонительных сооружений, во время авианалета потерялась, отстав от своего отряда, и была подобрана группой пехотинцев. Вместе с ними попала в окружение и две недели пробиралась к своим по тылам противника. Уже при переходе линии фронта, когда в группе оставалось всего 9 бойцов, командир батальона подорвался на противопехотной мине. Вместе с ним погибли еще двое бойцов, а Юлию сильно оглушило.

Я ушла из детства в грязную теплушку,
В эшелон пехоты, в санитарный взвод.
Дальние разрывы слушал и не слушал
Ко всему привыкший сорок первый год.

Я пришла из школы в блиндажи сырые,
От Прекрасной Дамы в «мать» и «перемать»,
Потому что имя ближе, чем «Россия»,
Не могла сыскать.

Оказавшись в Москве осенью 1941 года, Юлия Друнина вскоре вместе со школой, которую возглавлял отец, была эвакуирована в Тюменскую область. Ехать в эвакуацию она не хотела и согласилась только из-за отца, который в начале войны перенес инсульт. Когда в начале 1942-го Владимир Павлович скончался, Юля решила, что больше ее в эвакуации ничто не держит, и уехала в Хабаровск, где поступила в Школу младших авиационных специалистов (ШМАС).
Через некоторое время девушкам объявили, что их вместо отправки в боевые части переводят в женский запасной полк. Рвавшаяся на фронт Друнина узнала, что девушек-медиков в порядке исключения все-таки направят в действующую армию — здесь ей и пригодилось свидетельство об окончании курсов медсестер. Она попала в 667-й стрелковый полк 218-й стрелковой дивизии Белорусского фронта.
В 1943 году Друнина была тяжело ранена — осколок снаряда вошел в шею слева и застрял всего в паре миллиметров от сонной артерии. Не подозревая о серьезности ранения, она просто замотала шею бинтами и продолжала работать. Очнулась уже в госпитале; после лечения была признана инвалидом и комиссована. Вернулась в Москву. После неудачной попытки поступить в Литературный институт вернулась на фронт — ее признали годной к строевой службе. На этот раз она оказалась в 1038-м самоходном артиллерийском полку 3-го Прибалтийского фронта. Воевала в Псковской области, затем в Прибалтике. В одном из боев была контужена и в конце 1944 года признана негодной к несению военной службы. Закончила войну в звании старшины медицинской службы.
В декабре 1944 года Юлия Друнина снова возвращается в Москву и начинает посещать занятия первого курса Литературного института — выгнать инвалида войны никто не решился. Выходит замуж за однокурсника, поэта-фронтовика Николая Старшинова.
В начале 1945 года в журнале «Знамя» была напечатана ее подборка стихов. В 1948 году вышла первая книга «В солдатской шинели». Затем увидели свет «Разговор с сердцем» (1955), «Ветер с фронта» (1958) и другие стихотворные сборники.
В 1954 году Юлия Друнина поступила на сценарные курсы при Союзе кинематографистов, где познакомилась с Алексеем Каплером. Любовь вспыхнула сразу, но еще шесть лет Друнина боролась с собой, пыталась сохранить семью. В 1960 году Друнина все-таки рассталась с Николаем Старшиновым и, забрав дочку, ушла к Каплеру, который также развелся. Супружество Каплера и Друниной, продлившееся до смерти киносценариста в 1979 году, было очень счастливым; чувство к Каплеру стало второй основной темой стихов Друниной — первой была и осталась война.
Юлия Друнина покончила с собой 21 ноября 1991 года, закрывшись в гараже и включив мотор «Москвича». Основной причиной самоубийства, по всей видимости, стали личные утраты (поэтесса так и не оправилась от смерти Каплера) и крушение общественных идеалов. Согласно завещанию похоронена рядом с мужем на Старокрымском кладбище.

Я пальто из шинели давно износила.
Подарила я дочке с пилотки звезду.
Но коль сердце моё тебе нужно, Россия,
Ты возьми его. Как в сорок первом году!

✯Семнадцать лет, с 1975 по 1992 годы, в отделе библиографии Камчатской краевой (тогда областной) научной библиотеки им. С. П. Крашенинникова работала Тамара Васильевна Шаповалова. К сожалению, в 1992 году она безвременно ушла из жизни. Была она одиноким человеком и ее личный архив в силу некоторых обстоятельств до сих пор хранится в служебных бумагах отдела. Он содержит диплом выпускницы Ленинградского библиотечного техникума и Хабаровского института культуры, свидетельства об окончании восьмилетней и средней петропавловских школ, наградные свидетельства и небольшой комплект фотографий. Три из них относятся к 1944 и 1945 годам. На них среди боевых друзей запечатлены родители Тамары Васильевны. Она всегда гордилась ими, называя их настоящими фронтовиками. Ее мать и отец прошли войну от первого дня и до полного окончания. 1944 год они встречали в составе Второго Украинского фронта.
На одной из фотографий запечатлен отец Тамары Васильевны — В. Г. Шаповалов (справа) с фронтовым другом Прудченко в 1945 году. Две другие заслуживают особого внимания. На первой — мама Тамары Васильевны с «друзьями по оружию» в 1944 году в Румынии. На другой — в феврале 1945 года, она уже в Венгрии с «друзьями по оружию». Это комбаты — капитан Торопов, старший лейтенант Кабахидзе и старший лейтенант Емельянова — будущая мама нашей Тамары Васильевны. К несчастью, мама быстро после войны скончалась, и Тамаре Васильевне пришлось расти только с отцом. Сохранившиеся фотографии — большой исторически значимый документ, который должны увидеть наши современники, и который ярко демонстрирует, как выглядели русские девочки-красавицы, совершая совсем не женские подвиги «в солдатских сапогах не по ноге». Время сохранило не только лица бойцов Второго Украинского фронта, но и их фамилии, что позволило им сейчас встать в ряды народного «Бессмертного полка».


✯Константин Симонов «Жди меня»
Константин Симонов — один из самых известных и любимых читателями советских авторов, хорошо знавший войну и много о ней писавший. Он знал ее не понаслышке, изучал не по документам и воспоминаниям участников. К началу Великой Отечественной войны Симонов был уже опытным, хорошо понимающим военные реалии фронтовым корреспондентом. В 1938 году Симонов, молодым литературным сотрудником газеты «Героическая Армейская», попал на Халхин-Гол во время боев с японцами. И здесь впервые своими глазами увидел лик настоящей войны. Халхин-Гол навсегда показал ему, что война тяжела и страшна, несмотря на то, что ты защищаешь справедливое дело и веришь в победу. В Великую Отечественную, в 1941 году ему пришлось с боями выходить из окружения, в течение войны бывать в самых жарких местах сражений. Потому так достоверны его фронтовые репортажи, очерки, зарисовки, портреты, потому так убедительна его военная художественная проза: повесть «Дни и ночи», трилогия «Живые и мертвые», книги дневников «Родные дни войны» и «Глазами человека моего поколения».
Но мало кто знает, что в большую литературу Симонов вошел как поэт, и что большинство его корреспонденций с Халхин-Гола были написаны в поэтической форме.
Военный цикл симоновских стихов — это поэтическая история трудной любви, любви в разлуке. Разлучница-война затронула каждого и неожиданно стала самостоятельным литературным героем. Тоска по близким, родным, любимым была иногда сильнее, чем боль от полученных ран. Там, на фронте, зародился новый литературный жанр: личная, интимная, тихая лирика. Поэзия, обращенная к самому себе под звук гармошки, мерцающий огонек свечи, под отблески прогорающих в железных печурках угольков. Самому автору казалось, что такие стихи чересчур камерны, лишены патриотического и гражданского содержания, не представляют общественного интереса. Позже в своих воспоминаниях по этому поводу Симонов писал, «что такие стихи — мое личное дело». Еще до начала войны, в январе 1941 года, он написал своей любимой женщине, жене, актрисе Валентине Серовой поэтическое письмо, письмо-заклинание, письмо-просьбу, письмо-призыв «Жди меня». Он не стал его печатать, а только иногда, чтобы скоротать время, читал стихи, и «Жди меня» в том числе, своим слушателям: «...и разные люди, десятки, а может сотни раз при свете керосиновых коптилок или ручного фонарика переписывали на клочке бумаги стихотворение "Жди меня...", как мне раньше казалось я написал только для одного человека. Именно этот факт, что люди переписывали это стихотворение, что оно доходило до их сердца и заставил меня напечатать».
14 января 1942 года газета «Правда» опубликовала стихотворение «Жди меня». Симонов сразу же стал обладателем одного из самых громких литературных имен. Это стихотворение сотни раз перепечатывалось во фронтовых и армейских газетах, выпускалось листовкой, звучало с эстрады и по радио. Его переписывали друг у друга, оно отсылалось с фронта в тыл и из тыла на фронт. Эти переписанные листочки хранили вместе с самыми дорогими вещами. И, наконец, был снят кинофильм под названием «Жди меня!».
Стихотворение помогало красноармейцам идти в бой, женщинам ждать с фронта любимых, надеяться на их возвращение, несмотря на полученную похоронку, и чудо иногда свершалось. Оно служило опорой для безнадежно искалеченных войной мужей, сыновей, братьев для того, чтобы найти в себе силы вернуться к родным в отчий дом.
Прошло 75 лет с того момента, как отгремели залпы Великой Отечественной войны, но стихотворение до сих пор несет свою великую миссию, звучит гимном любви, надежды и веры.

✯Мой папа, Сергей Тимофеевич Чмель, родился 25 февраля 1927 года в городе Уссурийске Приморского края. Окончив в 1942 году семь классов, был принят на работу в радиоузел Владивостокского торгового порта. Через два года его зачислили в действующую армию на гражданский пароход, который в 1944-1946 годах доставлял грузы из США во Владивосток. Это была опасная, но крайне необходимая работа. Так он, 17-летний парнишка, наряду со взрослыми приближал Победу.
Почетный знак «Юнга огненных рейсов 1942-1945 гг.» был вручен ему спустя годы, в 1984 году.

---

Юнги огненных рейсов
В разгар войны с гитлеровской Германией, в 1942 году перед моряками-дальневосточниками возникла острая проблема кадров, которая была вызвана не только потерями, но и значительным пополнением пароходства судами за счет переданных из других бассейнов страны и портов Мурманск и Архангельск и приобретенных по ленд-лизу в США. Кроме того, к этому времени произошла мобилизация моряков торгового флота на фронт и военные корабли Тихоокеанского флота. Не хватало для работы на судах кочегаров, машинистов, матросов и людей других морских специальностей.
Для решения кадрового вопроса и обеспечения заданий комитета обороны моряками в июле 1942 года был подписал приказ о введении на судах ученичества из числа подростков в возрасте 14 лет. Однако этот шаг правительства не разрешал всех проблем с кадрами, и тогда в октябре 1942 года приказом был введен на судах морского флота институт воспитанников-юнг, разрешающий принимать на флот подростков 12 лет. Закрепляя эти приказы, ЦК ВЛКСМ и его бюро приняли постановление 20 февраля 1943 года «О мобилизации комсомольцев и молодежи на суда дальнего и загранплаванья». В нем сказано: «Отбор производить из числа физически здоровой молодежи мужского пола в возрасте до 17 лет и старше...»
Этот исторический призыв буквально всколыхнул широкие массы молодежи. Каждый старался внести свою лепту в победу над гитлеровскими захватчиками. В строй моряков-дальневосточников встало более 3000 подростков. Прибыв на суда после кратковременного обучения, они быстро осваивались в необычных для них морских условиях. Многие из них становились специалистами, заменяя ушедших на фронт кадровых моряков. Самостоятельно несли кочегарские вахты у топок котлов и матросские у руля, находились в составе боевых артиллерийских расчетов, были сигнальщиками, работали на камбузе, одним словом, везде, где была необходимость, набирая опыт и морскую сноровку. И наряду со взрослыми становились героями.

---

В 1949 году папа окончил фельдшерскую школу, а в 1955-м — Хабаровский государственный медицинский институт. По окончанию института Сергей Тимофеевич служил в пограничных войсках, с 1958 года работал врачом в Камчатской областной больнице. Сначала хирургом, затем урологом, а 1961-1988 годах — заведующим урологическим отделением. За более чем тридцать лет работы в областной больнице доктор Чмель сделал свыше одной тысячи сложнейших операций.

Он неоднократно вылетал в районы области по санитарным заданиям, работал на плавбазе «Эскимос». Сергей Тимофеевич Чмель был награжден значком «Отличнику здравоохранения», медалью «За доблестный труд». И на войне, и в мирное время папа всегда жил и работал достойно. Мне и моему сыну есть кем гордиться.
О моем папе написано в книге «Плавать по морю необходимо».

Шобухов В., член совета юнг дальневосточных моряков 

Юнги огненных рейсов


В канун 40-летия Победы из статьи «Огненные рейсы», опубликованной в газете «Камчатская правда», мы узнали имена мальчишек, служивших на кораблях в годы войны. Это сотрудник вневедомственной охраны в Петропавловске Юрий Васильевич Белокопытов и заведующий урологическим отделением Камчатской областной больницы Сергей Тимофеевич Чмель. Вот что рассказал генерал-лейтенант Иван Егорович Горчаков журналисту Леониду Болдыреву.

«Мы шли на "Плеханове". В полдень налетели японские самолеты. Начали бомбить, обстреливать. В дело вступили наши зенитчики. Сбили сразу два самолета. Стоим на палубе, наблюдаем, как они горят, падая в море. Обернулся: рядом со мной мальчишка, щупленький, весь в угольной пыли, глаза сверкают. "Вот как мы их!.." Спрашиваю: "Ты как попал сюда"? А он мне: "Я, товарищ капитан-лейтенант, котельный машинист Сергей Чмель...".

На следующий день читаю свежий номер боевого листка: "Сергей Чмель целые сутки не покидал котельного отделения, заменив на посту больного товарища". Вот тебе и мальчишка!»

После семи классов Сережа Чмель пошел в ремесленное училище, работал монтером, а затем кочегарил на теплоходах «Сокол» и «Плеханов». В послевоенные годы Сергей Чмель, окончив Хабаровский мединститут, работал военным врачом в погранвойсках, а потом долгие годы до своей кончины в 1989 году возглавлял урологическое отделение областной больницы. За тридцать лет работы вывел большой «десант» людей из-под смертельной опасности на берег жизни.

Сотни юнг огненных рейсов связали свою жизнь после войны с морским флотом и достойно несли вахты в мирное время.


 

✯ Анатолий Кузнецов «Бабий яр»
Это роман об уничтожении еврейского населения Киева осенью 1941 года. Автор, тогда подросток, сам был свидетелем расстрелов киевских евреев, много общался с людьми, пережившими катастрофу, собирал воспоминания своих современников и очевидцев.
Анатолий Кузнецов неоднократно подчеркивал, что всё в его произведении — правда. Важно, что хотя большая часть книги оформлена как художественное произведение, это всё же историческая работа, которой подходит более точное определение — мемуары. Вступительная глава «Пепел» передает переживания четырнадцатилетнего киевского мальчишки, который гуляет по засыпанному оврагу Бабьего яра. Подземный ручеек вымывает из-под земли остатки костей и целый слой пепла, а местные ребята копаются в земле в поисках золотых зубных коронок. Сам автор романа оказался тем человеком, который жил совсем рядом со вторым по цитируемости (после лагеря смерти Освенцим) печальным символом Холокоста. Находясь в оккупированном немцами Киеве (его семья не успела эвакуироваться) вместе с матерью, бабкой и дедом, он регулярно слышал пулеметные очереди и отзвуки предсмертных криков десятков тысяч киевлян, нашедших смерть в урочище Бабий Яр.
Кузнецов не просто описал абсурдные законы нацистов (которые карают ребёнка смертью за несданные валенки или появление на улице после шести вечера, заставляя каждого человека чувствовать себя «странным, но непойманным преступником»), но и сделал следующий логический шаг. По его мысли, преступником неизбежно делает человека тоталитаризм в принципе. Эта мысль — как и хроника отступления советских войск, взорвавших Крещатик и Киево-Печерскую лавру, критика всей советской системы воспитания и общественного строительства, антисталинский пафос, главы о «врагах народа», Голодоморе и так далее — оказалась слишком смелой даже на фоне оттепельной прозы, когда роман был впервые опубликован в журнале «Юность».
И даже тогда, в 1966 году, несмотря на многочисленные и грубые цензурные сокращения, он произвел эффект разорвавшейся бомбы — так до Кузнецова про Холокост не осмеливался писать никто. Однако путь подлинной истории Бабьего Яра к читателю оказался долгим и трудным.
В 1969 году Кузнецов, перефотографировав рукописи, закопанные им в стеклянных банках в лесу, бежал на Запад, попросив политического убежища в Англии. Его книги были изъяты из продажи и библиотек. Через год «Бабий Яр» был опубликован на Западе в авторской редакции, однако российский читатель смог познакомиться с текстом без купюр лишь после перестройки.

---

Бабий Яр
Немецкие войска, занявшие Киев 19 сентября 1941 года, сделали овраг длиной 2,5 км и глубиной местами более 50 м в Бабьем Яру (в то время находившемся на окраине Киева) местом расстрела евреев, цыган, караимов, коммунистов и военнопленных. Количество казнённых не подаётся исчислению. По самым скромным подсчётам, только евреев было уничтожено порядка ста пятидесяти тысяч.
В конце сентября руководители зондеркоманды «4а» приказали девяти раввинам Киева заявить, что «после санобработки все евреи и их дети, как элитная нация, будут переправлены в безопасные места...». 27-28 сентября по городу было расклеено 2000 объявлений, в которых оккупационные власти призвали еврейское население Киева 29 сентября к 8:00 явиться в назначенное место с документами и ценными вещами для переписи и переселения. Пришли, в основном, старики и женщины с детьми. Через устроенный в конце улицы пропускной пункт впускали группы по 30–40 человек, заставляли раздеваться догола, вещи забирали, а самих загоняли на насыпь на краю оврага, после чего с противоположной стороны пулемётчик открывал огонь. Через несколько часов ров заполнился тремя слоями трупов. Их присыпали землёй и продолжили экзекуцию. Тех, кого не успели расстрелять в первые сутки, разместили неподалёку в военных ангарах-гаражах. 30-го сентября расстрелы продолжились с ещё большей интенсивностью. Зондеркоманда «4а» штандартенфюрера Пауля Блобеля из состава айнзатцгруппы «С» под командованием генерал-майора полиции бригаденфюрера СС Отто Раша при участии полицейского полка «Юг» и вспомогательной полиции за два дня расстреляла тут 33 771 еврея, не считая малышей до 3-х лет. 1 и 2 октября расстрелы продолжились. А затем возобновились 8 и 11 октября. В последующие дни в Бабьем Яру уничтожили пять цыганских таборов.
10 января 1942 года тут же были расстреляны 100 матросов Днепровского отряда Пинской военной флотилии. Массовые казни продолжались вплоть до оставления оккупантами Киева.

---

В 1961 году Евгений Евтушенко, побывав на месте казни вместе с Анатолием Кузнецовым, написал поэму «Бабий Яр».

 
Над Бабьим Яром шелест диких трав.
Деревья смотрят грозно,
по-судейски.
Все молча здесь кричит,
и, шапку сняв,
я чувствую,
как медленно седею.
И сам я,
как сплошной беззвучный крик,
над тысячами тысяч погребенных.
Я –
каждый здесь расстрелянный старик.
Я –
каждый здесь расстрелянный ребенок.

✯День Победы был для бабушки особым праздником. Главным. Со слезами на глазах. День гордости и скорби. Утром она вместе с подругами-ветеранами шла на торжественный парад. А потом вспоминала тех, кто не дожил, не увидел выросших детей и родившихся внуков, не узнал, какая она — жизнь после войны. На фронт ушло 18 родственников ее большой семьи: дядья, братья, сестры. В живых осталось трое.
В числе немногих вернувшихся была и она, Зайцева Анна Петровна (1919-2005), красноармеец, шофер 1 роты 112 отдельного автотранспортного батальона ВВС, кавалер Ордена Отечественной войны второй степени, награжденная медалью Жукова, семью юбилейными медалями...
Тысячи километров по дорогам войны — разбитым или отсутствующим вовсе, по минным полям и под артобстрелами, по болотам Белоруссии и разрушенным понтонным переправам Одера, она прожила за рулем легендарной «полуторки» — военного грузовика модели ГАЗ-АА. Победу встретила в пятнадцати километрах от Берлина.
Когда она ушла на фронт, в алтайской деревне остались отец, ослепший еще с германской войны, две сестры и брат. До войны в семье было семеро детей. Четверо в разное время ушли на передовую: два брата, сестра-медик и она. Невредимой вернулась только бабушка — оба брата погибли, сестра была ранена.
Деревенская девчонка, получившая всего четыре класса образования, до войны она работала в Барнауле на меланжевом комбинате, где стала одной из лучших работниц. Ее выбрали комсоргом цеха. За отличный труд получила звание стахановки.
Мобилизации Аня не подлежала. Существовали критерии отбора женщин: одним из обязательных условий было отсутствие на иждивении маленьких детей или пожилых родителей. У нее же дома отец-инвалид и младшие брат с сестрой. Но она была комсоргом, как она могла оставаться в стороне, раз на фронт идут ее девчата, с которыми они вместе отучились в ДОСААФ на курсах водителей и работали на комбинате вместо ушедших на войну мужчин-шоферов? И Анна ушла на фронт.
В январе сорок третьего она в составе женского эшелона отбывает из Барнаула в распределительный полк, находящийся под Москвой. Для дополнительной подготовки в марте сорок третьего зачислена в двадцатый отдельный учебный автополк, формировавшийся тогда в лесах у города Кричева в Белоруссии. Радость за доверенную ей и еще троим девчатам боевую технику сменилась мучительно жестокими месяцами и годами грязной, голодной, бессонной и бог знает какой работы. Первый же ночной бросок болотными топями по двум исчезающим в трясине бревнам, казалось, хотел выжать из этой чумазой, уже пропахшей бензином, сибирячки остатки сил и слез. А сколько еще было таких бросков и переправ...
Хрупкая, ростом всего 154 см, она не просто водила машину. В кузове ее грузовика находилась зенитная установка, весившая больше тонны, и располагались несколько артиллеристов. Боевой расчет, который защищал от налетов аэродромы «ночных ведьм».
«Ночными ведьмами» немцы прозвали летчиц 588-го ночного бомбардировочного авиационного полка: все их боевые вылеты были исключительно ночными, а перед пикированием на вражеские позиции пилоты отключали моторы и оставался слышим лишь негромкий шелест воздуха под крыльями, похожий на звук метлы. Легкие бомбардировщики, на которых они воевали, можно было с легкостью сбить несколькими очередями даже из винтовки и пехотного пулемета, а сгорал он мгновенно. Но мог летать на сверхнизких высотах, и поэтому был невидим для вражеских ПВО, радары его не обнаруживали. Авиаполк был уникальным — он полностью состоял из женщин, занимавших все боевые должности от командира полка до механиков, штурманов и оружейниц.
Аэродром «ночных ведьм» был передвижным — полк должен был постоянно менять дислокацию, чтобы оставаться неуязвимым. Снимался с базирования и передвигался он тоже очень часто по ночам. В интересах светомаскировки приходилось двигаться в полной темноте. Порой бабушка вела свою машину едва ли не на ощупь. Нельзя было свернуть ни влево, ни вправо с дороги, которую почти не различить. Спасала только интуиция и острое зрение.
Грузовик этой модели был мало приспособлен даже для водителей-мужчин, что уж говорить о хрупкой девушке. Конструкция «полуторки» была проста, в ней не было абсолютно ничего лишнего. Правда, и полезного тоже явно недоставало. Чтобы управлять этой машиной, мало было обладать навыками вождения, нужны были недюжинная сила и сноровка.
В основном, «полуторки» заводились пусковыми рукоятками: г-образный длинный вращатель вставлялся в технологическое отверстие в бампере машины и проворачивался по часовой стрелке. Запуск двигателя происходил при помощи мускульной силы человека. Но просто так крутить было бесполезно. Нужны короткие, но сильные рывки. Откуда брались силы у девчонки ростом чуть более полутора метров и с маленькими ладонями, как могла она с этим справляться — она и сама не знала. Но гордилась тем, что всегда быстро заводила свою боевую машину. Еще долгие годы после войны, когда видела, как какой-нибудь незадачливый водитель, по ее словам, мучал автомобиль, беспомощно вращая рукояткой в попытке завести двигатель, она ловила себя на желании подойти и помочь бедолаге.
Мускульная сила нужна была, порой, и просто для поворота руля на бездорожье (усилителей еще не было) и для переключения скорости (на изношенных коробках передач начинали произвольно выключаться некоторые передачи). Зимой она, молодая девушка, мерзла во время переездов, поскольку кабина не отапливалась, а переднее стекло порой приходилось поднимать, чтобы оно не запотевало и не закрывало обзор. Сигналы шоферы тоже показывали рукой из окна кабины, на морозе рука индевела.
Война не делала никаких скидок, женщина не создана для войны. Потому что война — это когда надо идти и убивать, вместо того чтобы растить детей. Война — это когда каждый день могут убить, когда случайный осколок может сделать калекой или навсегда изуродовать. Война — это холод, грязь и невозможность, порою, соблюдать даже элементарные нормы гигиены. Говорить об этом было не принято. Организм женщин до такой степени перестраивался, что они всю войну женщинами не были... Котелок холодной воды из воронки летом или комок снега зимой — вот и все гигиенические средства.
Сложно сломить сибирский сильный характер. Бабушка гордилась, что ни на войне, ни после нее не курила. Никогда. А сигареты, полагавшиеся ей, как и каждому красноармейцу, меняла у ребят на сахар. Не слышали от нее и бранных слов, что удивительно для человека, прошедшего ужасы войны. А вот знаменитые «наркомовские сто грамм» к тому моменту полагались уже не всем, да и когда их было пить шоферу за рулем: команда на смену дислокации аэродрома могла поступить в любое время суток, в зависимости от активности вражеских налетов.
Молниеносная реакция, расчет траектории движения, хладнокровие не раз спасали ее на дорогах войны. Опасность могла таиться и в самой обыденной ситуации. Однажды ее «полуторка» шла в колонне боевой техники по разбитой, изрытой ямами дороге. Сбоку на скорости мчалась штабная машина. Объезжая очередную яму, «штабной» опасно вильнул, подрезав грузовик и едва не столкнул его. Чтоб избежать аварии, пришлось резко взять вправо. Зенитное орудие, хоть и было закреплено в кузове, но от таких внезапных маневров стало смещаться и вся машина начала опасно крениться. Твердая рука и железная выдержка помогли постепенно выровняться и удержаться на трассе, не нарушив ход колонны. Нельзя было даже остановиться, чтоб перевести дух.
При перемещении в колонне главным правилом было — ни в коем случае не задерживать ход движения. При внезапной поломке следовало съехать на обочину, оперативно устранить неисправность любыми подручными средствами и успеть догнать хвост колонны. При серьезной неисправности грузовик оставался ждать механиков или подмогу. Одиночное нахождение в зоне боевых действий могло стоить жизни, и экипаж всеми силами старался поддерживать свою боевую «полуторку» на ходу. Не раз ребята буквально кожаными ремнями от обмундирования соединяли механизмы, чтобы доехать до авторембата. Боевая семья, где жизнь каждого зависит от действий другого.
Навыки из прошлой, мирной жизни приходилось применять в самых неожиданных ситуациях. Из-за стремительного продвижения фронта службы обеспечения часто не успевали вовремя подвозить не только требующиеся запчасти для машин, довольствие и обмундирование для бойцов. Задерживалась и полевая кухня. Было так и в тот день, когда батальон ехал через поля в Европе. Недалеко от дороги брели и натужно мычали коровы — их давно не доили, они были полны молока. В голове колонны вдруг произошла какая-то заминка и прозвучала команда остановиться. Как долго будет длиться остановка, голодные бойцы не знали. Ребята схватили ведро, висевшее всегда сзади грузовика, Анна выпрыгнула из кабины. За несколько минут подоить корову деревенской девчонке не составило труда, и они успели бегом вернуться к своей «полуторке» как раз к моменту, когда прозвучала команда: «По машинам!». А вот пить молоко артиллеристам пришлось уже на ходу, из ведра, обливаясь и расплескивая, как ни старалась бабушка ехать в этот момент аккуратно.
Но больше в ее судьбе было воспоминаний о других, смертельно опасных дорогах.
Чтоб минимизировать людские потери, во время преодоления особо опасных участков дорог в машине находился только шофер. Так было и во время форсирования переправы через р. Одер. Боевая техника переправлялась на паромах под вражеским огнем. То тут, то там вода вскипала от снарядов и грузовики уходили под воду. Сделать в такой ситуации водитель ничего не мог, бывшему комсоргу цеха оставалось уповать на свою судьбу и божью помощь. Преодолев реку, «полуторка» должна была своим ходом подняться на противоположный берег. По берегам реки немцами были сооружены земляные дамбы высотой в несколько метров, с очень крутыми, почти отвесными склонами. Уцелевшие после переправы грузовики штурмовали изрытый колесами и снарядами земляной склон по одному. Въехать на вершину дамбы нужно было быстро, но аккуратно: если колеса начинали буксовать в земляной каше или вдруг глох двигатель, то на крутом подъеме машина с грузом в кузове не могла удержаться и неизменно обрушивалась вниз. Находящаяся в кузове грузовика зенитная установка весила более тонны и оттого, насколько хорошо артиллеристы ее закрепили, зависела, в том числе, и жизнь шофера. Медлить нельзя было и потому, что недопустимым было скопление большого количества техники у подножия дамбы — слишком легкой мишенью это было для вражеской авиации. Когда бабушка на своей машине поднялась на склон и отъехала на безопасное расстояние в укрытие, она уронила голову на руль и от пережитого напряжения силы покинули ее. Она не помнила, как подбежал к ней ее боевой расчет, как пробовали вынуть ее из кабины и как долго пытались разжать руки, судорожно продолжавшие сжимать руль...
Как и большинство фронтовиков, говорить о войне бабушка не любила. Но та приходила к ней по ночам. В такие ночи бабушка кричала во сне. Даже когда прошел не один десяток лет. С годами семья привыкла, и мы знали, что бабушку просто надо разбудить и все. Голос ее дрожал, когда она вспоминала, как вязли колеса в белорусских болотах, как штурмовали переправу, как рвались рядом снаряды при авианалетах во время многокилометровых бросков. И как тяжело, порой невыносимо, было девушкам на войне. Сейчас кажется невозможным, что в экстремальных условиях войны женскому организму и психике оказалось под силу справиться с непомерными физическими и психологическими перегрузками. Но она смогла. Возможно, потому что твердо усвоила: не бывает на войне бесстрашных солдат. И не бывает на войне атеистов.
После войны она создала семью, вырастила детей, увидела внуков и даже правнуков. Маленькая женщина, прожившая большую, трудную, такую небесполезную жизнь.


✯ Сборник «Война и Победа»
Связующей нитью между бойцами, комсомольцами, сражающимися на передовой, и оставшимися дома родными были не только знаменитые полевые почты. С первого дня войны газета «Комсомольская правда» публиковала сводки боевых действий, огромное количество писем с фронта и на фронт. Было организовано множество выездных редакций на самых важных участках сражений.
В мае 1975 года страна отметила не только 30-летие Победы, но и полувековой юбилей газеты. К этим двум датам, оказавшимся неразрывно связанными, было выпущено уникальное издание «Война и Победа: "Комсомольская правда" о Великой Отечественной войне». В сборнике были собраны лучшие публикации газеты военных лет: репортажи военных корреспондентов А. Гайдара, К. Паустовского, А. Фадеева, знаменитые «Февральский дневник» О. Берггольц и «Жди Меня» К. Симонова.
Особое место отдано письмам, пришедшим в газету с линии огня — невыдуманные судьбы и непридуманные чувства. Обращение к потерянной на войне девушке через газету; описание подвига погибшего однополчанина, чтоб прочли и гордились его близкие; благодарность воина спасшей его незнакомой югославской девушке. И даже — страницы военных дневников-писем девушки-снайпера, посмертно получившей звание Героя Советского Союза
С винтовкой и с блокнотом воевали комсомольцы военной поры. И одинаково важны были оба эти оружия для борьбы с врагом.

✯За день до победы

(документальный рассказ)

Ничего не знал о своем брате...
Военные события 41-45-х годов прошлого века меня не коснулись. Я родился через двенадцать лет после падения Берлина. Хрущев с трибуны ООН, или где-то ещё, грозит, потрясая своим башмаком, в космос запущен первый искусственный спутник. Негры, — прошу прощения, — афроамериканцы наводнили Москву: всемирный фестиваль молодежи, да — и студентов. Молодежь слушает песни Элвиса Пресли. Рок-н-рольщики... Оттепель... Я улыбаюсь во весь рот и пускаю пузыри, я разговариваю с ангелами.
Стихотворение «Брат» я написал, когда открылись скупые обстоятельства смерти Павла. Погибнуть за день до окончания войны — судьба, тайна, которой я лишь коснулся, — если хотите, — избранность. Может быть, милость...
Написал в один мах и отложил. И стихи зажили своей молчаливой жизнью, обособляясь от меня. В очередной раз я исполнил роль повивальной бабки. Пройдет время — и я не узнаю здесь себя, не найду своего в этих восьми четверостишиях — верный признак, что стихотворение получилось. После публикации я забуду про него и вспомню лишь к очередному юбилею, всенародному празднику. И чуть больше узнаю, когда откроются архивы, когда гриф «секретно» будет снят за давностью лет минувшей войны.
Мой двоюродный брат Павел Нечаев увидел войну воочию и вживую. Призванный в июле 41-го, он окончил танковую школу, и в звании лейтенанта был отправлен на фронт командиром самоходной артиллерийской установки СУ-76. Информация о Павле Захаровиче Нечаеве скудная: людская память — вода. Но есть история 18-й Армии 4-го Украинского фронта, история 875 самоходного артиллерийского полка, в составе которого Павел Захарович Нечаев прошел до Чехословакии, есть последние архивные записи.
В 1944 году лейтенант Павел Нечаев награждается орденом Красной Звезды. Сухое описание в наградном листе:

Ужгород и Мукачево, — если не ошибаюсь, — западная Украина. Впереди почти год войны.
Списавшись с родными, мне удалось получить эту фотографию:

Павел Нечаев, — на фото справа, — сообщает, что фотографируются они с хорошим другом в Польше. Пишет торопливо и неразборчиво. Какое-нибудь провинциальное фотоателье... Пан фотограф услужлив, суетится, наверное, а может быть, он хмур и неразговорчив.
Здесь, на фото, Павел словно бы только из боя. Человек-воин. Сын Захара, он очень похож на Ивана, моего отца, этим зачесом волос, твердой линией рта.
«Наше дело правое — враг будет разбит!» И «Вперед, на Берлин!» — читаю я в глазах боевых русских офицеров. Последний год войны.
Следующая отметка — письмо родным из Чехословакии. Павел в госпитале. Он пишет, что получил ранение. Письмо датировано 6 мая 1945 года. До капитуляции Германии — три дня. Три дня до конца войны. За четыре дня до отправки этого письма, 2 мая, под ударами Советских войск пал город Берлин, последняя цитадель немцев. По сути — война закончилась. Но впереди оставался штурм города Оломоуц, впереди была Пражская операция и битва за Прагу.
Начало последней крупной военной операции было назначено на 14 часов 8 мая. Когда Павел Нечаев попал в госпиталь, неизвестно. Но, судя по всему, дело шло к выписке. Он мог, конечно, отлежаться на госпитальной койке. И никто за это не упрекнул бы его. Штык в землю, и айда домой. Мог бы... Ему шли письма из полка, экипаж родной Су-76 готовил боекомплект, смазывал и чистил, заливал горючее в бензобаки. Но Павел оставался командиром. И как командир слушал бы рассказы о последнем бое, оставшись в стороне? Невозможно для офицера, прошедшего всю войну. Конечно, Павел — участник Пражской операции. Закончится она 11 мая 1945-го взятием Праги, а начнется недолгими схватками на улицах Оломоуца 8-го мая. Жители города просят советских солдат при орудийной стрельбе поберечь старинные здания. Они гордятся своим городом, историей. Чешский город Оломоуц — город-музей. И русские солдаты берегли.
Поздно вечером в 23 часа 8 мая пришло сообщение о полной капитуляции Германии. В боях за Оломоуц погибло 185 советских солдат и офицеров.
В именном списке безвозвратных потерь офицерского состава 875 самоходного артиллерийского Ужгородского Краснознаменного ордена Богдана Хмельницкого 2 ст. полка за период с 1-го по 10 мая — три фамилии. Бледные водяные знаки «Память Народа», «ЦА МО РФ», пятиконечные звезды. В правом верхнем углу гриф «Секретно». Второй в списке — Павел Захарович Нечаев: лейтенант, командир СУ-76, член ВЛКСМ, 1922 года рождения. В графе место рождения — Тамбовская обл. Ламский р-н, ст. Ламки, год призыва — 1941-й, 27 июля. Причина выбытия: убит. Дата: 8 мая.
Штабной писарь по рассеянности ошибся: год выбытия 1944-й. Место захоронения: двор земской больницы города Оломоуца. Может быть и польская фотография 44-го — последний прижизненный снимок. И ошибка писаря не случайна...
Самоходная установка, на которой воевал Павел, — машина легкая, броня так себе. Двигатель работает на бензине и горит при попадании зажигательной пули очень хорошо. На узких улицах Оломоуца можно легко подпустить машину на выстрел. И горели эти самоходные установки как свечки...
Взятие Праги было отмечено 12 артиллерийскими залпами из 1240 орудий. Всего в Пражской операции погибло 11265 бойцов РККА. У Чехословацкого армейского корпуса 112 погибших.
Я не задаю вопрос, на чьей стороне сражались чехи. Четверть в общем количестве танков вермахта составляли чешские танки, и собраны они были на чешских военных заводах. Среди механиков-водителей в «Тиграх» и «Пантерах» было много чехов. Бравые «швейки» в военной форме охотно выполняли приказы немецкого командования... «Воевать с ними противно», — писали немцы в своих письмах домой, в Германию. Да и войну-то чехи не вели. Палец крутили у виска, сталкиваясь с теми, кто брал в руки оружие, отморозками звали. Всего же на стороне немцев в годы Второй мировой войны числился один миллион славян разной национальности. Были и русские...
Кто не знает своего прошлого, не узнает и будущего. Неузнанное страшит. Оно накатывает, накрывает с головой, рушится зданием, самолетом, ударом крылатой ракеты, вирусной атакой, новостной волной. Кто выдержит цунами? Кто устоит после следующей волны? Эпидемия страха захлестывает. Третья моровая-мировая на марше...
Теоретик войны Карл фон Клаузевиц однажды заметил: «Россия не такая страна, которую можно действительно завоевать, т. е. оккупировать... Такая страна может быть побеждена лишь собственной слабостью и действием внутренних раздоров. Достигнуть же этих слабых мест политического бытия можно лишь путем потрясения, которое проникло бы до самого сердца страны...»
Клаузевиц писал об условиях поражения России. Мне кажется, современные политики хорошо изучили его труды. Но я хочу говорить о победе. Чтобы победить врага, нужно увидеть его, столкнуться лицом к лицу, как видел врага через триплекс орудийного прицела русский солдат, лейтенант Павел Нечаев.
Нам всем необходим образ победы.
Без вышеупомянутого стихотворения эта история была бы неполной.

БРАТ
                                                   
Мой брат погиб под Прагой.
Сгоревший в танке, он
Не сделал только шага
До праздничных знамён.

Восьмого мая в танке,
Не разойдясь с судьбой,
О родине, о мамке
Кричал, ещё живой.

…На тихом полустанке
Сошёл и брёл туда,
В свою деревню Ламки,
Где тихая вода,

Где воины, что прежде
За други полегли, –
Их белые одежды 
В пороховой пыли.

Он в первый дом деревни
Входил и ставил в ряд
До той войны последней 
Сожжённый автомат.

03.03.2017– 09.04.2020 г.г.

✯ Сборник «Блокадные после»
Книга «Блокадные после» вышла в издательстве АСТ совсем недавно. Автором-составителем этого сборника эссе стала Полина Барскова — культуролог, поэт и исследователь.
Нам кажется, что мы знаем о блокаде все. Об ужасах, трагедиях и героизме, обо всех этих страшных днях, которые навсегда запечатлены в двух словах «ленинградская блокада».
А как существовал город после того, когда почти 900 дней блокады закончились? Как с ее последствиями справлялись выжившие? Что стоит за понятием «блокадная память»?
Девять авторов, среди которых историк Алексей Павловский, библиограф и переводчик Никита Елисеев, научный сотрудник музея Ахматовой Татьяна Позднякова, охватили различные спектры проблем. Среди людей, о которых они рассказывают, есть известные, как Анна Ахматова и Ольга Берггольц, а есть те, о которых никто не знает. Как блокадный ребенок — Мила Анина, которая в 1950 году написала свои воспоминания. Уже вначале она пишет о том, что спустя шесть лет после блокады ее мать по-прежнему больна. У самой Милы «постоянно кружится голова», она падает в обмороки, и ей «мучительно хочется спать, спать, спать...». Вслед за разделением между «здоровыми» и «больными» социальное расслоение — и блокадное, и послевоенное — становится для Милы причиной, по которой она вообще пишет свои «Мемуары».
Действительно, блокаду и послеблокадное время переживали по-разному. Так в 1944-м году центр города терроризировала банда «золотой блокадной молодежи» под предводительством Бориса Королева, сына генерал-полковника авиации. Как пишет автор материала, «выясняется, что единства в блокадном Ленинграде не было. Были контрасты. Резкие, убийственные. Настолько убийственные, что их не хотелось фиксировать. Если же эти контрасты фиксировались, то только в самых честных, самых отчаянных воспоминаниях блокадников и то... на обочине главного повествования».
О жизненной драме Ольги Берггольц рассуждает автор текста о ней — писатель Наталья Громова. Из блокадных дневников поэтессы ясно, что люди думали о том прекрасном завтра, которое наступит, когда весь этот ужас закончится. Но вот все закончилось. И вот парадокс. Наступает обратный процесс. Вспоминается, какое это было счастливое прошлое и каким там все было настоящим. Для Ольги Берггольц получилось выжить, спастись от смерти в блокадном Ленинграде, но жить после этого, как живут обычные люди, оказалось для нее уже невозможным.
Весь сборник проиллюстрирован литографиями Анатолия Каплана, самой известной его графической серии «Ленинград», изображающей послеблокадный город. «Город вечной зимы» — так называется очерк о художнике.
Авторы сборника задаются вопросом: как воспринимались и изображались современниками облик послеблокадного города и повседневная жизнь Ленинграда.
Как различалось это изображение в цензурной и неподцензурной культуре? Как различалось это изображение в текстах блокадников и тех, кто не был в блокаде?
Полина Барскова сказала, что «В этом блокадном "после", в историческом измерении, открывшимся 8 сентября 1941 года, в каком-то смысле мы все существуем до сих пор. Нам еще предстоит узнать многое и найти нужный язык для разговора об этом».
Нам, действительно, предстоит еще узнать многое. Узнать и осмыслить.

✯В нашей семье Черепановых бережно хранятся документы, фотографии и рассказы о Великой Отечественной войне дедушки моего мужа — Ивана Максимовича Черепанова и его бабушки Любови Сидоровны.
Иван Максимович родился в 1926 году на Алтае, семнадцатилетним мальчишкой в 43-м ушел на фронт. Воевал в разведке в составе полка 3-го Украинского фронта под командованием полковника Свиридова. Прошел всю войну. Несколько раз был ранен. Был представлен к наградам.
9 мая 1945 года Иван Максимович встретил в Кёнигсберге в госпитале. Он вспоминал: «Вечером 8 мая 1945 года мы услышали грохот канонады, палили со всех орудий, потом раздались крики "Победа! Победа!"
После войны Иван Максимович остался в армии. Его направили служить в комендатуру города Тульчин Винницкой области, где он познакомился со своей будущей женой Любовью Марчак, которая работала в госпитале. У нее была не менее героическая судьба.
Когда фашисты оккупировали Украину, в Винницкой области было создано подпольное движение, активным членом которого являлась юная Люба. Случилось так, что ее арестовали, но полицаи не успели передать девушку в руки гестаповцам, и ночью партизанский отряд отбил подпольщицу. До конца войны Любовь Марчак боролась против фашистов в партизанском отряде бок о бок со своим отцом Сидором.
Она не любила вспоминать войну и оккупацию. Рассказывала, что немцы сильно не зверствовали, в основном, над населением издевались свои же полицаи: "Когда Гитлер проезжал через наше село, жителей заставили вытащить дорожки, ковры и застелить ими улицы, а самих поставили вдоль дороги на колени".
После службы в армии Иван Максимович вместе с женой Любовью Сидоровной вернулся в родную Сибирь, где они прожили до глубокой старости.
Память о них — это гордость и память нашей семьи.


✯Михаил Шолохов «Судьба человека»
«Судьба человека» Михаила Шолохова — один из лучших рассказов о войне. И один из самых пронзительных. Основой ему послужила вполне реальная история. В 1946 году писатель, будучи на охоте недалеко от хутора Моховской, на привале встретил мужчину с маленьким сыном. Дабы не смущать незнакомого человека, он не стал представляться, притворившись местным жителем. Они разговорились. Незнакомец поведал Шолохову трагичную историю своей жизни. О том, как на фронте попал в немецкий концлагерь, и, рискуя быть расстрелянным, бежал. О смерти жены и детей, а также старшего сына в последний день войны и о своем приемном сыне Ванюшке. Этот человек и стал прообразом Андрея Соколова — главного героя рассказа. Во время разговора к мужчинам присоединилась жена писателя, невольно раскрыв его личность собеседнику. Тот засмущался того, что не узнал прославленного Михаила Шолохова. Как-то не получилось узнать его фамилию, о чем писатель впоследствии очень жалел. Поведанная же история надолго отложилась в его памяти. Но изложить ее на бумаге Шолохов взялся лишь спустя 10 лет. Рассказ он написал буквально за несколько дней.
Так судьба Андрея Соколова стала известна всему миру. Первая публикация рассказа «Судьба человека» состоялась в газете «Правда» в номерах за 31 декабря 1956 и 1 января 1957 года. Вскоре рассказ был прочитан по Всесоюзному радио известным киноактером С. Лукьяновым. История шофера Андрея Соколова, прошедшего войну, плен, концлагерь, потерявшего семью и обретшего надежду на новую жизнь в лице маленького сироты Вани, потрясла людей.
Писатель посвятил рассказ Евгении Григорьевне Левицкой, члену КПСС с 1903 года. Именно ей, редактору издательства «Московский рабочий», в 1928 году Михаил Шолохов принес рукопись «Тихого Дона». Она, восхищенная романом, посодействовала его напечатанию. Так началась их дружба.
Уже в 1959 году Сергей Бондарчук снял одноименный фильм, сыграв в нем главного героя. Он был настолько потрясен произведением, что загорелся идеей дебютировать с его экранизацией в режиссуре: «Прочитал — и потом, что бы ни делал, о чем бы ни думал, я видел лишь Андрея Соколова, его мальчонку, его жену, разлив Дона, войну, фашистский концлагерь. Снять этот фильм стало для меня больше чем "творческим планом". Больше чем мечтой. Это стало целью моей жизни». Бондарчук вспоминал, что поначалу у Шолохова были сомнения в том, что он, городской человек, сможет сыграть Андрея Соколова: «Он долго рассматривал мои руки и сказал: "У Соколова руки-то другие..." Позже, уже находясь со съемочной группой в станице, я, одетый в костюм Соколова, постучался в калитку шолоховского дома. Он не сразу узнал меня. А когда узнал, улыбнулся и про руки больше не говорил».
Ванюшку сыграл шестилетний Павлик Полунин. На момент съемок он не умел читать, поэтому роль ему приходилось заучивать на слух. Сыграл он потрясающе. Съёмки проходили недалеко от станицы Вёшенская, где жил Шолохов, в них участвовало много непрофессиональных актёров из числа местных жителей. Некоторые из них, помнившие ужасы войны, принимали происходящее за правду: жалели грязного и оборванного мальчонку, гоняющего кур и подбирающего с земли арбузные корки. Ему приносили еду и одежду, и Бондарчуку приходилось убеждать их, что мальчик сыт, у него есть мать, а всё происходящее просто постановка.
Родоначальник итальянского неореализма Роберто Росселлини говорил о «Судьбе человека» так: «Это самое сильное, самое великое, что было снято о войне».
Читайте, обязательно читайте. И смотрите фильм.
«Может быть, все и обошлось бы благополучно при нашем расставанье, но Ванюшка, отойдя несколько шагов и заплетая куцыми ножками, повернулся на ходу ко мне лицом, помахал розовой ручонкой. И вдруг словно мягкая, но когтистая лапа сжала мне сердце, и я поспешно отвернулся. Нет, не только во сне плачут пожилые, поседевшие за годы войны мужчины. Плачут они и наяву. Тут главное — уметь вовремя отвернуться. Тут самое главное — не ранить сердце ребенка, чтобы он не увидел, как бежит по твоей щеке жгучая и скупая мужская слеза...»

✯Мой отец, Иван Кондратьевич Войтышко, родился 17 мая 1921 года в Черниговской области. В 1939 году его призвали в армию, служил он в Киеве, откуда и был призван на фронт. Он был водителем, возил какого-то командира. Помню, папа рассказывал про такой случай. Под Киевом, при отступлении, его часть подошла к реке, нужно было переходить мост. Неизвестно — заминирован он или нет. Командир обратился к отцу: «Ванюша, поезжай первый. Проедешь — и мы пойдем спокойно». Не знаю, конечно, как это было действительно сказано, пишу со слов папы. Но что говорил «Ванюша» — хорошо запомнила. Папа поехал. Трудно представить, что он, бедный, чувствовал... Все обошлось. Вышел он радостный из машины, смотрит, а сзади каким-то образом прицепился к машине молодой солдатик и так «зайцем» проехал. В общем, дал папа отмашку своим, что можно двигаться по мосту. Мин нет.
Все — люди, техника двинулись по мосту. Мгновение и раздался страшный взрыв. Люди начали гибнуть на его глазах!!! Как такое можно забыть?
Потом они с этим солдатиком поехали, по сути, куда глаза глядят. И наткнулись на летную часть, так он стал водителем бензовоза. Дальше был Ленинград и «Дорога жизни», которая стала и его фронтовой дорогой. Все, что мы о ней читали и что видели на кадрах кинохроники, он пережил сам. Как начинал растрескиваться лед и впереди тебя едущий транспорт с людьми или продовольствием начинал уходить под ладожскую воду. А ты не имел права помочь.

Потом папа освобождал Эстонию, ловил «лесных братьев», это было в 44-46-х годах. Там и познакомился с моей мамой. Она с семьей была угнана немцами в Эстонию из села Сусанино Гатчинского района Ленинградской области. Богатые эстонцы выкупали у немцев семьи для работы в их хозяйствах. Так мама и ее младший братик лет пяти пасли овец. Хозяин-эстонец был на стороне немцев, после освобождения Эстонии его сразу арестовали, а дом отдали маминой семье. Ее отец (мой дедушка) стал работать в милиции, а папа у него водителем. Конечно, он частенько заезжал к ним домой. Мама совсем молоденькая была, но случилась любовь.
Мама моя жива, в ноябре ей исполнится 91 год. Она тоже свидетель той страшной войны.
Папа прожил недолго, его не стало в 1971 году. А ведь всю войну прошел без единого ранения. Говорили, что его мама (она умерла, когда ему было 12 лет) с небес его всю войну защищала и оберегала.
Про таких как он, фронтовых шоферов, написана знаменитая песня.

    Через реки, горы и долины,
    Сквозь пургу, огонь и чёрный дым
    Мы вели машины, объезжая мины,
    По путям-дорогам фронтовым. 

    Путь для нас к Берлину, между прочим,
    Был, друзья, не лёгок и не скор.
    Шли мы дни и ночи, было трудно очень,
    Но баранку не бросал шофёр.

    Может быть, отдельным штатским людям
    Эта песня малость невдомёк.
    Мы ж не позабудем, где мы жить ни будем,
    Фронтовых изъезженных дорог.
Припев:
    Эх, путь-дорожка фронтовая,
    Не страшна нам бомбёжка любая!
    А помирать нам рановато,
    Есть у нас ещё дома дела!
    А помирать нам рановато,
    Есть у нас ещё дома дела!
	  

✯Григорий Бакланов «Июль 41 года»
Григорий Яковлевич Бакланов — замечательный писатель, фронтовик, один из представителей «лейтенантской прозы».
Он был призван в армию в 1941 году Воронежским РВК. Окончил артиллерийское училище. Прошел всю войну, был награжден орденами и медалями. На январь 1945 года — лейтенант, командир огневого взвода 1232-го пушечного артиллерийского полка 115-й пушечной артиллерийской Криворожской бригады. Закончил войну начальником разведки артиллерийского дивизиона.
" Когда я вернулся домой с фронта, мне был 21 год. Я вернулся с войны с твёрдым убеждением в том, что главное в моей жизни уже сделано. Тогда мне было на редкость легко. Мне не хотелось делать никакой карьеры, мне было абсолютно безразлично, что будет со мной дальше. Я был твёрдо убеждён: главное дело всей моей жизни уже сделано«, — писал о себе Григорий Бакланов.
Но как оказалось, сделано еще далеко не все. В 1951 году он окончил Литературный институт имени А. М. Горького, в этом же году начал печататься. Его книги о войне дают четко понять всем нам, «не нюхавшим пороха», что такое «окопная правда». Был главным редактором литературного журнала «Знамя». И «Тучка» Приставкина, и «Собачье сердце» Булгакова, и поэма Твардовского «По праву памяти» — многое впервые увидело свет по его инициативе.
Журналист Майя Пешкова запомнила его «с чубчиком-завитком и смеющимися карими глазами». В конце своей публикации, посвященной памяти писателя, она вспомнила свою подругу, уезжавшую на ПМЖ в Израиль: «моя подруга, держа за руку сына, в другой — связанные скотчем две посылочные коробки, больше ни-че-го, муж не собирался покидать столицу. В Шереметьеве робко спросила: "Ты, надеюсь, не оставила бежевое платье, тебе в нем так хорошо!?". Ответом было: "Оставила, взяла все издания "Пяди земли". Бакланов воевал там, где подруга родилась, она повесть знала почти наизусть"».
Роман «Июль 41 года» был опубликован в 1964 году, в нем честно говорилось об уничтожении красных командиров и к чему это привело к началу войны. После первой публикации, хотя он формально и не был запрещен, роман не переиздавался 14 лет.
Июль 41 года. Месяц разочарований и тревог, горя и потерь. Месяц трагедии и подвига. Бакланов описывает события, начиная со второй половины 30-х годов и до лета 41 года. Как жили его герои в последние мирные годы и как они встретили войну. Бои и потери, бои и потери. И яростное желание победить.
«Вдруг между батареей и танками Тройников увидел ползущую во ржи медсестру. В каске на голове она ползла на четвереньках, коленями и ладонями переступая по земле, а на спине ее, ничком, с повисшими вниз волочащимися руками лежал раненый, забинтованная голова его, как неживая, перекатывалась по ее голове.
Из желтой ржи перед батареей взлетали вверх черные взрывы, танки били по ней. Медсестра остановилась. Как собака со щенком в зубах, она озиралась загнанно, стоя на четвереньках. Хлеба стеной обступали ее, она ничего не видела в них ни перед собой, ни сзади. И встать тоже не могла: раненый лежал на ее спине.
С трубкой в руке, забыв про Прищемихина, Тройников обернулся, ища глазами, кого бы послать к ней, но увидел только запрокинутые вверх головы: донышки фуражек и пилотки, придерживаемые руками. На высоту, зайдя с тыла, пикировал самолет. Тройников увидел его в тот момент, когда от него оторвалась и косо полетела вниз бомба».
Это Григорий Бакланов. И его военная правда.

✯Наш отец-дед-прадед, Полетаев Алексей Васильевич (08.05.1924 — 14.10.1991), ушел на войну добровольцем весной 1942 года, когда ему только исполнилось 18 лет (в армию тогда призывали в 19 лет, и отнюдь не все рвались идти «добровольно»). Его направили в «Школу младших командиров». Он получил звание сержанта, стал командиром отделения.
Сразу после окончания «Школы» отец попал «в оборону Сталинграда» (503 стрелковый полк 91 дивизии 51 армии). Говорил, хорошо, что «в оборону», если бы попал «в наступление», сразу бы убило, а так научился воевать под обстрелами и бомбежкой. Его поставили в батарею «истребителей танков», которые с противотанковыми ружьями располагались впереди всех солдат. Это были настоящие смертники. Их первыми расстреливали из орудий, пулеметов, давили гусеницами, потому что «истребители» представляли серьезную угрозу немецким танкам, шедшим на штурм Сталинграда. Он уцелел, и через некоторое время его перевели командиром стрелкового отделения автоматчиков. Тогда же его в первый раз и ранило, он был эвакуирован с линии фронта в госпиталь. Медали «За оборону Сталинграда», которую по праву ему должны были бы присвоить, он не получил (да и не за ордена-медали шли тогда в бой).
После госпиталя вернулся в свою часть, воевавшую на Южном фронте. Осенью 1943 года их часть направили освобождать Крым. Отец участвовал в кровопролитных боях за сильно укрепленный город Мелитополь. Они там браво дрались, не на жизнь, а на смерть. Поэтому их дивизии и было присвоено почетное звание «Мелитопольская». На крымском перешейке отцу пришлось переходить «гнилое море» — холодное озеро Сиваш. Его еще в Гражданскую штурмовали при взятии Крыма. Дальше были бои под Джанкоем (Степной Крым), освобождение Симферополя в апреле 1944 года, затем, в мае 1944 — Севастополя. Он штурмовал ту самую знаменитую Сапун-гору, где его сильно контузило (или ранило?). Я был там в 1975 году, когда у нас была Крымская геологическая практика, видел диораму штурма Сапун-горы 7 мая 1944 года. На памятном обелиске, на вершине в числе многих, есть номер его воинской части. Я показывал отцу фотографии, но так и не смог свозить его туда... О чем, конечно, весьма сожалею.
После госпиталя он со своей воинской частью воевал в Прибалтике (1944 г., второе полугодие). Освобождал литовский город Шауляй. Помню этот город потому, что у меня был велосипед — «Орленок» Шауляйского велозавода (тогда, в 60-е годы только этого завода были велосипеды для подростков). После Прибалтики были сражения в Восточной Пруссии (сейчас Калининградская область). При штурме крепости Кенигсберг был опять сильно ранен. День Победы встретил в госпитале. Войну окончил старшиной роты. Вернулся домой во Владимирскую область в город Карабаново летом, а может осенью 1945 года.
Он был ранен в живот, говорил: «нет полтора метра кишек» — шрам был от пупка и ниже, широкий, наверное, до 3-4 см, грубый (у всех фронтовиков тогда были не особенно «косметические» шрамы). Другое ранение было в правую ногу. Шрам был на все бедро, сантиметров 25-30, с внешней стороны. В результате стопа ноги просто бесконтрольно болталась, так как были перебиты сухожилия. Он стал инвалидом в 21 год, вначале 3-ей, а потом (в 70-е годы) 2-й группы, прихрамывал на эту правую ногу и «шлепал» ею при ходьбе. Старался фиксировать стопу, привязывая обувь шнурками к голени. Были еще у него одна или две контузии. Вот где он лечился, в каких эвакогоспиталях не знаю, но это было далеко за линией фронта.

С наградами. По его словам у него были: орден «Славы 3-ей степени», орден «Красной звезды», медаль «За отвагу». Все награды пропали (украли) в госпитале, когда он долго лечился после последнего ранения. Мы пытались в 60-е — 70-е гг. «найти концы». Нам ответили, что ордена не восстанавливают, прислали удостоверение к медали «За отвагу», да еще выдали в военкомате медаль «За победу над Германией», где-то после 30 лет Победы. В Интернете сейчас отмечено только награждение его медалью «За отвагу». Но в то время, наверняка, было полно неразберихи, да и не все еще документы найдены, опубликованы. Так что я верю словам нашего папы-дедушки-прадедушки. Боевой путь у него был очень даже трудный и достаточно длинный. Даже медали «За оборону Сталинграда», «За взятие Севастополя» не дали, хотя он там «проливал кровь» в самом прямом смысле. Он так и говорил: «Ордена даются по случаю».

Вообще, он не любил вспоминать и рассказывать о войне. Все сведения у меня, его сына, отрывочные, из разных времен. Надо было «нажать», расспросить, записать. Но мы как обычно, не ценим, что с нами рядом. Как говорится: «Что имеем — не храним, потерявши — плачем». Очень правильная поговорка!..


✯Юрий Бондарев «Батальоны просят огня»
В прошлом месяце, 29 марта 2020 года, ушел из жизни фронтовик, настоящий человек и настоящий писатель Юрий Бондарев. Ему было 96 лет. Книгами Бондарева зачитывалось не одно поколение людей в нашей стране — «Батальоны просят огня», «Последние залпы», «Горячий снег», «Берег», «Выбор». Сам прошедший войну, он писал о ней правду — страшную, горькую, неприкрытую.
Летом 1941 года комсомолец Бондарев участвовал в сооружении оборонительных укреплений под Смоленском. В 42-м, сразу после окончания 10 класса, получил направление на учёбу во 2-е Бердичевское пехотное училище, которое было эвакуировано в город Актюбинск. В октябре того же года курсанты были отправлены под Сталинград.
От Волги и до границы Чехии, через Украину и Польшу пролегла его длинная фронтовая дорога. Она не закончилась для него в мае 1945 года, она продолжалась в его книгах.

Название повести «Батальоны просят огня» простое — это обычная фраза одного из героев произведения. Внешне предельно прост и сюжет повести. Двум батальонам дивизии, которой командует полковник Иверзев предстоит прорвать оборону южнее города Днепрова, занять деревни Ново-Михайловка и Белохатка и, удерживая их, создать у немцев впечатление, что главный удар дивизии будет нанесен в этом направлении, тогда как в действительности основные ее силы были нацелены севернее Днепрова. Поддерживать батальоны майора Бульбанюка и капитана Максимова огнем должен артполк дивизии, но в ходе боев обстановка сложилась так, что всю артиллерию полка пришлось перебросить на северный плацдарм, где постоянные контратаки немцев грозили сорвать всю задуманную операцию, и батальоны на южном плацдарме остались без огневой поддержки. Они дрались до последнего патрона, дрались геройски, но были окружены и почти полностью погибли в неравном бою.
Один из обычных эпизодов великой войны, каких было тысячи и тысячи за долгих четыре года. И все делают обычное дело — защищают Родину, которая в данный момент представлена вот этим клочком земли. Они выполняют свою обычную работу — тяжелую, грязную, кровавую работу. Они выполняют ВЕЛИКУЮ работу. Вот в этом и вся бондаревская правда.

В 1985 году на экраны вышел одноименный фильм. В нем снимались лучшие из лучших наших актеров — Александр Збруев, Олег Ефремов, Бронислав Брондуков, Николай Каранченцов, Вадим Спиридонов, Александр Галибин.

✯Мой прадедушка по маминой линии Андрей Афанасьевич Яковенко родился в 1905 году на разъезде Шалёный Андреевского района Новосибирской области. Работал путевым обходчиком на железной дороге. У них с прабабушкой было пятеро детей.
Его призвали в Красную Армию в 1942 году. Для прабабушки это стало неожиданностью, люди ей говорили, что раз он работает на железной дороге, то у него бронь и на фронт его не возьмут. Железная дорога работала бесперебойно. Ведь по ней в годы Великой Отечественной войны шли эшелоны на фронт с бойцами, вооружением, медикаментами, продуктами, санитарными эшелонами с ранеными.
Прабабушка моя, Ульяна Федоровна, не умела ни читать, ни писать. Взяв двух маленьких детей 4-х лет и 1-го года (трое старших остались дома: 16 — моя бабушка, 14 и 8 лет), она бросилась на призывной пункт, но состав, оказалось, уже отправили на узловую станцию Татарская, Новосибирской области, где формировались части для отправки на фронт. Она с малолетними детьми кинулась вдогонку, прибыла на станцию Татарская (сейчас это город Татарск в Новосибирской области), но эшелон уже отправили...
Больше они не виделись. Прадедушка погиб в 1942 году.
Ульяна Федоровна, как и тысячи вдов по всей стране, одна поднимала пятерых детей. В те тяжелые годы русским женщинам все приходилась делать самим — и работать, и растить детей. Ей платили пособие на детей до совершеннолетия каждого, как вдове фронтовика. Все дети выросли, выучились, обзавелись семьями, появились свои дети, внуки, правнуки и праправнуки. Наш род продолжается.
В 1978 году в райцентре, на станции Баган Новосибирской области, откуда призывались и уходили на фронт бойцы, был установлен памятник всем солдатам, не вернувшимся с войны. На плитах перечислены фамилии погибших, среди них и мой прадедушка — Андрей Афанасьевич Яковенко. Каждый раз приезжая, я иду к памятнику, чтобы почтить его память и поклониться всем, кто отдал свою жизнь за нас с вами.

✯Владислав Леонов «Мальчишка в сбитом самолете»
Сегодня мы представляем книгу Владислава Леонова «Мальчишка в сбитом самолете». Это автобиографическая повесть, в которой автор рассказывает о себе, мальчишке, на долю которого выпали тяжкие испытания: война, эвакуация, холодные теплушки, необжитые степи Казахстана, потеря близких — словом, жизнь миллионов мальчишек в военное лихолетье.
«Мы уезжали подальше от Москвы, от войны и бомбежек, а где-то в далекой рязанской деревне на раскисшей дороге стояла нестарая женщина с кучей детишек, вцепившихся ей в подол, и с самой маленькой на руках. Это моя будущая теща Анастасия Петровна (Настёнка — по-деревенски) вышла навстречу отступающим красноармейцам, чтобы спросить, куда же ей податься — немец-то в соседнем селе. Небритый солдатик остановился на минуту, поглядел на десять ртов — кроме Настёнкиных, еще её родни, из столицы привезенных на «вольные деревенские хлеба», — и горько скривился: «Куда же ты пойдешь, мать? Зима, с голоду пропадешь».
Невозможно без комка в горле читать о том, как ждали почтальона, страх за родных, похоронки, похоронки. Жуткое ощущение, когда письма приходят одновременно, вот ты читаешь письмо любимого дяди Миши — худенького, ушастого, совсем не похожего на солдата, а в следующем дед сообщает, что он погиб, и они уже получили на него похоронку.

Скоро будет нам Победа.
И тогда вздохнет народ.
Только Миша не приедет,
Только Миша не придет.

Эта искренняя и правдивая книга. Это книга о детстве, которое не смогли убить ни война, ни разруха. Это не только биография Владика Леонова, это биография всей нашей страны.
«И начались дни золотые. Во-первых — Победа. Потом — каникулы. Мы с Витькой перешли в четвертый и третий классы, один с отличием, другой без двоек. Стали возвращаться солдаты с фронта, в основном молодые. Для них в клубе как-то устроили вечер, на котором выступали мы, школьники. И я, и брат мой читали стихи про войну, девчонки пели про любовь и верность. После концерта в фойе все танцевали, и мне вдруг захотелось вот так же легко кружиться с какой-нибудь красивой девушкой, но Витька тянул на улицу: пойдем да пойдем на самокатах прокатимся. Дались ему эти самокаты! То ли дело быть взрослым, быть героем с орденами на груди и кружиться в вальсе с верной подругой. А самокат — глупости, детство».

очень интересный роман, можно даже сказать остросюжетный, захватывающий и реалистичный. Хотя, наверное, в наше время, в век боевиков, когда герои совершенно фантастическими способами способны «победить зло», книга Симонова многим покажется неправдоподобной, чувства людей описанных в книге, покажутся нереальными, но, тем не менее, даже современные читатели отзываются об этой книге самым восторженным образом. Примером этому служит множество рецензий на моем любимом книжном сайте «LiveLib»:
"Но Симонов пишет о страшном не то чтобы легко — нет, но он пишет о жизни и смерти без излишнего драматизма. Ведь и так все события в книге — одна сплошная трагедия, а в центре истории — обычные люди. Им страшно, они растеряны, им приходится сражаться, да и просто жить на износе, терпеть холод и голод, страдать от ран, видеть, как горят родные деревни, умирают в бою товарищи, не знать что там с твоими родными. Не цепляет Симонов на читателя и розовые очки, вид через которые иногда встречается в книгах о войне советского периода. Он задает те вопросы, ответа на которые нет до сих пор — как эта война могла застать нас врасплох, почему мы были не готовы, чья преступная халатность допустила такие огромные жертвы первого года войны?
(https://www. livelib. ru/book/1000757669-zhivye-i-mertvye-konstantin-simonov)

Хорошая книга. О страшной войне, но при этом жизнеутверждающая. О настоящих людях, победивших фашизм. Книга о безусловной вере в победу, книга о невозможности не победить!

✯Жилин Яков Федотович родился в 1900 году, ушел на фронт в 1941 году.
65 лет не была известна судьба моего отца. В извещении, полученном после войны на запрос матери, было написано: «без вести пропал в сентябре 1944 года». По ее рассказу, последнее письмо от отца с фронта пришло в самом конце декабря 1943 года. Это было время, когда наши войска приступили к освобождению Белоруссии. После войны, будучи студентом университета, я сопоставил даты наступлений Красной Армии и последнего письма отца и засомневался, что он «пропал в сентябре 1944 года». К этому времени наши войска, освободив Белоруссию, сражались с немцами на территории Литвы. «Поскольку последнее письмо пришло в конце декабря 1943 года, наверняка в этот период и погиб отец», — сказал я матери. Через 65 лет мои слова подтвердились.
В 2009 году родственники сообщили мне, что племянник обнаружил в материалах, опубликованных в Интернете Министерством обороны, медицинскую карточку военно-полевого госпиталя с фамилией отца. В ней было написано: красноармеец Жилин Яков Федотович, 757 сп /стрелковый полк/, 222 сд /стрелковая дивизия/, проникающее ранение черепа 26 декабря 1943 года, умер 3 января 1944 года. Указывалось и место захоронения — сто метров от дороги в деревне Альховик Витебской области. От нашей деревни это километров сто. Но весть об отце дошла к нам... через 65 лет.
Я не помню, как отец уходил на войну — мне было четыре года. Но я помню, когда он пришёл из плена. Одежда в лохмотьях. Заросшее бородатое лицо. Колючая щетина. Мне он казался стариком. А было отцу тогда 41 год.
После войны мать воспроизводила нам, повзрослевшим, рассказ отца, как он совершил побег из плена. Их часть оказалась в окружении под Новгород-Северским Черниговской области. Немцы согнали пленных в огромный, под открытым небом, лагерь, обнесённый колючей проволокой. Днём гоняли под конвоем копать траншеи. На день давали по две-три картофелины и кружку воды. Спали в земляном окопе. Осенью начались дожди. Холод и голод. Люди умирали каждый день. Отец и два его земляка решили бежать — будь что будет. Ночью, когда лил сильный дождь, разрезали колючую проволоку и совершили побег. Он добрался до родной деревни с больной ногой. Время от времени она распухала и кровоточила. Когда Красная Армия освободила нашу деревню, отца подлечили в госпитале и отправили на пополнение воинской части. По пути на фронт его отпустили на одну ночь домой. Утром он ушёл к месту назначения, и больше мы его не видели. И только спустя десятилетия мы узнали о судьбе отца.
Будучи на материке, мы с племянником съездили в деревню, на место гибели отца. Жители рассказали: здесь была передняя линия фронта. На подступах к Витебску шли ожесточённые бои. Немцы пытались сдержать наступление Красной Армии. Каждый день они вели артиллерийские и миномётные обстрелы, самолёты бомбили расположения наших войск. Было много погибших и раненых. После войны погибшие воины были перезахоронены на окраине районного центра Лиозно (Витебская область). Работники военкомата показали нам братскую могилу. «При реставрации памятника фамилии всех воинов будут увековечены на нём», — сказали они. Недавно мне прислали снимки отреставрированного памятника. На одной из стел увековечено и имя отца.
✯Александр Твардовский «Василий Тёркин»
С поэмой «Василий Тёркин» Александра Твардовского я знаком с детства. Сразу после войны, в долгие зимние вечера в нашей хате, сохранившейся после бомбёжки, собирались на посиделки женщины. Они пряли, вязали, вышивали, пели песни. И я, десятилетний мальчишка, сидя у коптилки, сделанной из гильзы от снаряда, читал им «Книгу про бойца» (так было сказано в подзаголовке поэмы «Василий Тёркин»). Чтение продолжалось несколько вечеров. Помню, с каким замиранием слушали женщины главу «Гармонь» и стихи о солдатских плясках на морозе. «И пошёл, пошёл работать, /Наступая и грозя, /Да как выдумает что-то, /Что и высказать нельзя./ Словно в праздник на вечёрке / Половицы гнёт в избе, /Прибаутки, поговорки, /Сыплет под ноги себе. / Подаёт за штукой штуку: / - Эх, жаль, что нету стуку. / Эх, друг, / Кабы стук, / Кабы вдруг — / Мощёный круг! / Кабы валенки отбросить, / Подковаться на каблук,/ Припечатать так, чтоб сразу / Каблуку тому — каюк! / А гармонь зовёт куда-то / Далеко, легко ведёт...».
Одна из слушавших женщин вздохнула: «Как хорошо! Как будто у нас на танцах побывал».
— Так герой то Василий Тёркин — из соседей наших, смоленский, — заметила её подруга.
Все возбуждённо заговорили, стали выяснять — кто, откуда. И оказалось, что автор поэмы Александр Твардовский — почти земляк, родом из Починок, села в сорока километрах от нашей деревни Городец Могилевской области. Сестра Зина вспомнила, как она в 14-летнем возрасте ходила в Починки, чтобы встретиться с отцом. Его отправили туда для пополнения части. Но опоздала. Дежурный в военкомате сказал, что часть уже отправили на фронт.
Женщины заговорили о жизни в годы войны. «Вот и автор книги на фронте с первых дней войны. Корреспондентом в газете служил».
— Может, и в нашей хате останавливался, — вступила в разговор мать. — Помню, какие-то корреспонденты ночевали однажды. Расспрашивали про нашу жизнь. Вон сколько совпадений в книжке. И стала приводить примеры.
— Отец наш сбежал из плена. И в книжке вот написано... Найди-ка слова эти. Вот-вот. «Полем шёл, лесною кромкой, избегая лишних глаз...» И дальше: «Шёл он серый, бородатый, / И цепляясь за порог, / Заходил в любую хату, / Словно чем-то виноватый / Перед ней. А что он мог!» А потом, когда отец лежал с больной ногой в медсанбате... Читай, что там написано?
И внимательно слушала строки из письма Тёркина друзьям. «И хотя натёр бока, / Належался лежнем, / Говорят, зато нога / Будет лучше прежней. / И намерен я опять, / Вскоре без подмоги,/ Той ногой траву топтать, / Встав на обе ноги...».
Матери хотелось верить, что поэт останавливался в нашей хате и слышал её рассказы об отце. Я пытался её переубедить. «Откуда же столько совпадений?» — не сдавалась она.
С героем поэмы Твардовского я встречался потом в школе на уроках литературы, и во время учёбы в университете в Киеве. Принимая экзамен, преподаватель литературы Елена Котовская, дочь легендарного героя гражданской войны Г. И. Котовского задала мне вопрос: «Как автор поэмы достигает обобщений в образе Тёркина?» Мне легко было ответить на этот вопрос, потому что поэма была хорошо известна с детства.
В образе Василия Тёркина автор воплотил характер русского человека и воина в годы наивысших испытаний страны. Мужество и самопожертвование, трудолюбие и дисциплина, юмор и веселье, простодушие и лукавство — эти черты герой поэмы проявляет в самых разных обстоятельствах. Он и часы починит, и пилу наладит. Он и плотник, и печник, и строитель — мастер на все руки. И всё у него получается «так-то ладно, так-то складно». Но он не сверхчеловек и не сказочный герой, а обыкновенный парень. Такой «в каждой роте есть всегда, да и в каждом взводе». «То серьёзный, то потешный, / Нипочём что дождь, что снег,/В бой, вперёд, в огонь кромешный / Он идёт, святой и грешный, / Русский чудо-человек».
В период опасности, нависшей над Отечеством, у народа проявилось великое чувство ответственности и сплочённости. «Грянул год, пришёл черёд, / Нынче мы в ответе, / За Россию, за народ, / И за всё на свете. / От Ивана до Фомы, / Мёртвые ль, живые, / Все мы вместе — это мы, / Тот народ — Россия».
Поэма Александра Твардовского стала символом эпохи, а её герой Василий Тёркин — любимым героем на все времена.
Поэму «Василий Тёркин» очень высоко ценил лауреат Нобелевской премии Иван Бунин, живший в эмиграции в Париже. «Какая свобода, какая чудесная удаль, какая меткость, точность во всём, ни единого фальшивого... слова», —писал он.
Незримыми нитями объединяет нас, вызывая разнообразные воспоминания, ассоциации, размышления герой поэмы Александра Твардовского. Автору поэмы и его герою установлен в Смоленске памятник работы скульптора Альберта Сергеева.
Читайте поэму «Василий Тёркин», поэму о человеке, который не теряет бодрости духа в самых сложных обстоятельствах и это помогает ему победить все невзгоды жизни.

✯Муж моей старшей сестры Людмилы, Юрий Александрович Лотц, в 1943-м году был принят на службу в Краснознаменную Амурскую флотилию (КАФ).
На службе у Юрия был друг Саша — Александр Иванович Коробкин. Они были ровесниками, оба с 1926 года, Юра — уроженец столицы, а Саша родился на хуторе под Ростовом. Юра уже встречался с Людмилой, когда решил познакомить своего друга с сестрой своей девушки. В результате сыграли еще одну свадьбу — Саша стал мужем моей другой сестры — Тамары.
Во время войны оба они служили в Службе наблюдения и связи (СНиС) флотилии. Нужно сказать, что Амурская флотилия находилась в постоянной боевой готовности к отражению агрессии со стороны Японии. Река Амур — крупнейшая водная коммуникация Дальнего Востока, судоходная почти на всем ее протяжении (более 2800 км). На важнейших направлениях вдоль государственной границы СССР с Северо-Восточным Китаем, пролегающей преимущественно по Амуру и ее притоку Уссури, противник создал сильные укрепленные районы.
У ребят была и корабельная и береговая служба. Они выходили в море на катерах-«охотниках». Подробностей я не знала, была слишком мала. Помню, как однажды услышала обрывок разговора, когда после нескольких дней отсутствия, родственники сообщили, что потопили японское судно. Служили они до 1949 года. Следовательно, участвовали и в войне с Японией в августе-сентябре 1945 года.
Оба награждены орденами и медалями. Так что в армии моряков, сражавшихся на суше, были и воины-связисты — мои зятья.

✯Николай Чуковский «Балтийское небо»
Роман Николая Чуковского «Балтийское небо» является не просто художественным, а документально-художественным произведением. Сам автор был военным корреспондентом газеты «Красный Балтийский флот», участником обороны Ленинграда, во время блокады оставался в городе.
Николай Чуковский работал над романом с 1946 по 1954 год, при этом отдельные детали романа появились в его брошюрах о морских летчиках уже в 1941 году.
«Рассохинская» эскадрилья, описанная в романе — это эскадрилья 3-го гвардейского истребительного Краснознаменного ордена Ушакова авиационного полка ВВС ВМФ. Практически все персонажи имеют реальных прототипов, которые служили в этом полку (Рассохин, Лунин), а у некоторых даже сохранены фамилии (Татаренко, Чепелкин). Многие эпизоды воздушных боев, описанных в романе, зафиксированы в реальных журналах боевых действий 3-го и других авиационных полков ВВС Балтийского флота.
Параллельно в романе описываются тяжёлая жизнь и героический труд ленинградцев в невыносимых условиях полной блокады города. Главные герои романа — лётчики эскадрильи во главе с их бессменным командиром майором Луниным и несколько ленинградских семей, связанных между собой дружескими и родственными связями.
«Лунин много раз летал над Кронштадтом и хорошо знал его, хотя никогда в нем не был. Под ними потянулись длинные, прямые улицы с двухсотлетними угрюмыми каменными домами, сады и аллеи с редки�