Книги для моих детей

«Единственное условие этого примирения с чтением: ничего не требовать взамен. Совсем ничего. Не выстраивать вокруг книги никакой стены предварительных сведений. Не задавать ни единого вопроса. Ни малейшего задания. Не добавлять ни слова к словам прочитанных страниц. Никаких оценок, никаких объяснений лексики, никаких анализов текста, никаких биографических данных... Настрого запретить себе "говорить вокруг да около".
Чтение — подарок. Читать и ждать. Любознательность не вынуждают, ее пробуждают. Читать, читать и довериться глазам, которые открываются, лицам, которые веселеют и проясняются, вопросу, который вот-вот сорвется и повлечет за собой следующий».

«Как роман» вдохновил меня на подвиги, и я решила снова попробовать. К тому моменту у меня была уже Алиса, умная девочка, которая любила рассматривать картинки, но так же, как и брат, совершенно не воспринимала текст... Во всяком случае, мне так казалось.

И я начала читать вслух...
Это было трудно. Мне казалось, что Влад не слушает совершенно. Пока я читала, он рисовал (бдыщ! бдыщ! а тут и артиллерия подошла, а робот кааак прыгнет!), играл в войнушку с конструктором, совсем не проявляя интереса ко мне. Я прочитала пару страниц и, расстроенная, закрыла книгу. И тут Влад, мгновенно оторвавшись от игры, спросил:
— Почему ты больше не читаешь?
— Но тебе же не интересно. Эту книжку надо слушать, иначе потом ничего не поймёшь... Видишь, книжка большая, наверное...
— Я все слушаю! — перебил он меня. — Читай ещё!
И отвернулся к своим войнам.
А я продолжила чтение, стараясь не обращать внимания на полное невнимание. На следующий вечер Влад сам принёс мне книжку: «Мама, мы остановились там, где они приехали в школу...» И картина повторилась — я читала, дети бесились, играли, рисовали... И так стало продолжаться ежедневно. К середине книги Влад уже не играл, а садился рядом и слушал, одёргивая Алису, для которой книга и правда оказалась ещё тяжеловата. Спустя месяц таких чтений, войдя в комнату детей увидела на стене, на уровне Владькиного 2 яруса, надпись «Сара», причем Р была повернута в другую сторону! (наше первое написанное слово!)

«После ухода Бекки Сара присела на край стола. Она поставила ноги на стул, оперлась локтями на колени, а подбородком на руки. — Если бы я была принцесса, — прошептала она, — настоящая принцесса, то я могла бы давать другим все, что им нужно...»
***
— Вы голодны? — спросила Сара.
— А то нет? — сказала девочка. — А то нет?
— Вы не обедали?
— Не обедала. — Ответила девочка. — И не завтракала, и не ужинала.
— С каких пор?
— Не знаю. А сегодня никто не подал мне ничего. Я просила, просила, и никто не дал мне ни пенни.

От одного вида этой несчастной девочки голод Сары стал ещё мучительнее. Несмотря на это, ее воображение продолжало работать.
«Принцессы в изгнании, лишенные трона, — думала она, — всегда делились с бедными всем, что у них было. Если я принцесса, то должна поступать так же. На четыре пенса нам дадут четыре лепешки. Этого мало для нас обеих, но все-таки лучше, чем ничего».

«Вдруг Колин умолк и, положив тяпку, резко вскочил на ноги. Вообще-то он иногда так делал, когда обдумывал, что скажет в своей лекции дальше. Однако на этот раз юный мистер Крейвен повёл себя странно. Повинуясь какой-то неведомой силе, он поднялся на цыпочки и воздел руки к небу.
— Мери! Дикон! — издал он вдруг исполненный ликования вопль. — Я только сейчас понял! Я понял! Смотрите! Смотрите же на меня!
Мэри и Дикон тоже поднялись на ноги и с изумлением поглядели на Колина. Глаза его сияли. Лицо светилось от счастья.
— Помните, как вы первый раз меня сюда привезли? — Спросил он.
— Помним. — Ответил Дикон, который сразу почувствовал, что сейчас произойдёт что-то важное.
— И я тоже, пока полол, вспомнил. И только тогда до меня дошло. Ведь я выздоровел! Совсем-совсем выздоровел!
— Ну да, выздоровел. — Подтвердил Дикон.
— Я здоров! Здоров! — С такой силой возопил Колин, что его лицо от натуги побагровело.
Конечно, он и до этого чувствовал себя с каждым днём лучше. Но одно дело — ощущать прилив сил после болезни, и совсем другое — когда внезапно тебя осенит, что стал совершенно здоров. Вот почему, осознав это, Колин не смог сдержать радостных возгласов.
— Я буду жить вечно... во веки веков! — Вопил он что было мочи.. — Сколько нового я успею узнать о людях, и о разных других существах, и обо всём-всём на свете! И волшебство всегда будет со мной! Я здоров! Я здоров!»

О! Кто не читал, прочитайте обязательно! Вот просто возьмите и прочитайте для себя! Это была наша первая книга, которую мы с Владом обсуждали. Он спрашивал меня, я отвечала. Книга пробуждает вопросы (мои любимые вечные вопросы — о дружбе, о роли Человека, о верности, о Мире), будоражит воображение (Там целых три Африки... и даже четыре!), и просто она чистая и добрая. И хорошо заканчивается.

«С Гепардом у Африки был другой разговор. Однажды вечером, когда тот с величайшей осторожностью ползком подбирался к стаду, Африка сказал:
— Не строй из себя змею, Гепард, я тебя слышу.
Изумленный Гепард поднял голову над сухой травой.
— Как же ты мог услышать, пастух? Меня никогда никто не слышит!
— Я из Желтой Африки. Там только и есть что безмолвие, это обостряет слух. Да вот, хочешь скажу, о чем спорят две блохи у тебя плече.
Щелкнув зубами, Гепард разделался с обеими блохами.
— Ну ладно, — сказал Африка, — мне надо с тобой поговорить.
Гепард, заинтересовавшись, сел и стал слушать.
— Ты хороший охотник, Гепард. Ты бегаешь быстрее всех зверей и видишь дальше. И эти же качества необходимы пастуху.
Молчание. Слышно было, как где-то очень далеко протрубил слон. Потом донеслись выстрелы.
— Охотники-иностранцы... — пробормотал Африка.
— Да, опять приехали, — сказал Гепард, — я их вчера видел.
На миг стало грустно.
— Гепард, а давай пасти вместе?
— А что мне это даст?
Африка долгим взглядом посмотрел на Гепарда.
На две черные дорожки, следы давних слез, сбегающие к углам его рта.
— Тебе нужен друг, Гепард, и мне тоже. Вот так было дело с Гепардом. С тех пор он и Африка стали неразлучны».

Когда мне отрекомендовали их, как «лучшие книги о кошках», я сначала отнеслась к этому с долей недоверия, потому что, как известно, на вкус и цвет товарищей нет. Но, книги эти действительно прекрасны! Во-первых, перевод Натальи Трауберг — уже некий знак качества. Влад делился: «Почему-то когда ты читаешь, я прямо все вижу, как будто сам там» (а это оттого, что у тебя воображение просыпается, дорогой мой). Во-вторых, — увлекательный сюжет. В-третьих, — вечные проблемы, которые автор ставит перед читателем: любовь, дружба, самопожертвование, доброта.
В «Томасине», кроме того, очень много говорится о Боге и всепрощении... Очень странно — говорится много, но ненавязчиво, не вызывает отторжения (у простых мирян, таких как мы). Мы читали по 2-3 части в день, и каждый раз у Влада появлялись новые вопросы.
А как там описана кошачья жизнь, философия и психология! Да и кошачьи повадки вырисованы с такой тщательностью, что просто диву даешься наблюдательности автора. Может быть Пол Гэллико, так же, как и его герой, Питер, однажды превращался в кота?

«Когда тебе трудно, мойся, — сказала Дженни. Сидела она ровно и даже строго, под самым "N" с короной, и сильно напоминала учительницу. Но глаза у нее радостно поблескивали, и меховые щеки раздвигала улыбка. Свет падал сверху прямо на нее, словно она была на сцене.
— Если ты, ошибся, — говорила она, — или расстроился, или обиделся, мойся. Если над тобой смеются, мойся. Если не хочешь ссоры, мойся. Помни: ни одна кошка не тронет другую, когда та моется.
Всех случаев и не перечислишь. Скажем, дверь закрыта, ты не можешь попасть домой — присядь, помойся и успокоишься. Кто-нибудь гладит другую кошку или, не дай бог, играет с собакой — мойся, и тебе будет все равно. Загрустил — мойся, смоешь тоску. Разволновался — мойся, и возьмешь себя в лапы. Всегда, везде, в любом затруднении — мойся, и тебе станет лучше.
— Конечно, — заключила она свою речь, — кроме того, ты станешь чище.
— Мне всего не упомнить, — сказал Питер. — И не надо, — отвечала Дженни. — Помни общее правило: трудно тебе — мойся». Дженни