Греческая мозаика

Бессонница. Гомер. Тугие паруса.
Я список кораблей прочел до середины:
Сей длинный выводок, сей поезд журавлиный,
Что над Элладою когда-то поднялся.
О. Мандельштам

Греция вошла в мою жизнь в раннем детстве. Наряду со сказками я зачитывалась мифами Древней Греции, став старше, с головой погрузилась в изучение древнегреческой культуры. А потом интерес ушел на долгие годы — манили другие страны, другие книги, другая история...
Но несколько лет назад один за другим были прочитаны произведения, действие которых происходит в Греции, и желание увидеть эту землю крепло от книги к книге. Окончательное же решение было принято после рассказа Дины Рубиной «Долгий день в синеве и лазури» из только что вышедшего сборника «Окна». И маршрут определен — Крит.
По правде говоря, мне не столько хотелось увидеть исторические памятники Греции, сколько почувствовать ее на цвет, вкус и запах. Увидела! Влюбилась! Присоединяюсь к словам Дины Рубиной: «Вот она, колыбель человечества, думала я, — древнее, щедрое, трогательное Средиземноморье. И соль, намываемая в море, и в кувшине — домашнее вино, и мед из фимиама, и ломти свежего хлеба, и удивительный вкус оливкового масла, смешанного с дикими травами».
Представляя книги, я сознательно не даю аннотации к ним, а лишь отрывки, чтобы вы могли подышать пьянящим воздухом, ощутить — какая она, Греция.

Ева Островская

Д. Фаулз. Волхв

Название острова Праксос, где происходит действие романа, вымышленное. На самом деле, автор описывает остров Спеце, входящий в группу островов Аргосаронического залива, где в начале 50-х годов Фаулз, как и его герой Николас, преподавал в элитном учебном заведении для мальчиков.

Я вновь поднялся на водораздел. Жемчужно-бирюзовое море, пепельно-синие, безветренные горы материка. Вокруг Бурани сияла зелень сосновых крон. На галечный берег неподалеку от часовни я вышел около полудня. Ни души. Никаких вещей в скалах я не обнаружил, и чувства, что за мной наблюдают, не возникало. Я искупался, перекусил: черный хлеб, окра жареный кальмар. Далеко на юге, пыхтя, тащил вереницу бакенных лодочек пузатый каик — точно утка с шестью утятами. Когда лодки скрылись за западным краем полуострова, темный неверный клин поднятой ими волны на нежно-голубой глади моря остался единственным напоминанием о том, что на свете есть еще кто-то, кроме меня. Беззвучный лепет искрящейся синей воды на камнях, замершие деревья, мириады крылатых моторчиков в воздухе, бескрайняя панорама молчания. Я дремал в сквозной сосновой тени, в безвременье, растворенный в природе Греции.

Д. Фаулз. Дневники 1949-1965

Это отрывок, датируемый 4 июня 1952 г., из дневников самого писателя. Фаулз описывает свое пребывание на о. Спеце, где он, после окончания Оксфорда, преподавал в престижной школе для мальчиков.

Поход в деревню. В сумерках холмы окрашены по-кошачьи мягким, серо-голубым цветом, их контуры ярко вырисовываются на фоне слабого лимонно-голубого сияния безоблачного неба. Над темной стеной Пелопонесских гор огненно-красные завитки облаков. Ветер покрыл море рябью, острова вдали затянуты призрачной — серой, розовой, голубой, фиолетовой — дымкой. Кроваво-красный гибискус у ослепительно белых домиков. Деревенские дети играют у дороги, пожилые женщины сидят и болтают на крылечках. Мы проходим мимо древней сгорбленной старухи в черной юбке, синей линялой кофте и серой повязке на голове; она прижимает к груди три крупных незрелых лимона цвета сегодняшнего заката. Мгновенная восхитительная картина — не щемящая, а ласкающая душу. Маленькие девочки в красных платьицах на краю моря.

Д. Даррелл. Птицы, звери и родственники

В юном возрасте будущий писатель Джеральд Даррелл жил на острове Корфу (1935-1939 гг.), входящим в группу Ионических островов, вместе со своей семьей — матерью, старшими братьями и сестрой. Об этом времени им впоследствии были написаны три книги: «Моя семья и другие животные», «Птицы, звери и родственники», «Сад богов».
Когда-то венецианцы, правящие островом, в приказном порядке заставили каждого крестьянина посадить по сотне олив. Они считали, что оливковое масло составит основной источник их дохода, и жестоко наказывали крестьян за неповиновение. В результате на Корфу оказались посаженными около четырех миллионов деревьев.

К маю сбор олив шел полным ходом. В жаркие летние дни плоды налились и созрели и теперь падали и лежали, мерцая в траве, словно россыпь черных жемчужин. Крестьянки являлись толпами, неся на голове жестяные банки и корзины. Они располагались вокруг оливкового дерева и, переговариваясь пронзительно, как воробьи, собирали плоды в банки и корзины. Некоторые деревья приносили столь обильный урожай уже в течение пяти веков, и в течение пяти веков крестьяне собирали оливы точно таким же способом. Это было время, когда удавалось вдосталь и поболтать, и посмеяться. Я обычно переходил от дерева к дереву, от группы к группе и, присаживаясь на корточки, помогал собирать блестящие оливы, слушая сплетни о родственниках и приятелях сборщиц и от случая к случаю разделяя с ними трапезу под деревьями, которую они поглощали с волчьим аппетитом; а состояла она из черствого черного хлеба и небольших плоских лепешек, приготовленных из прошлогоднего сушеного инжира и завернутых в виноградные листья.

Собирая оливки, крестьянки пели песни, и, как ни странно, их голоса, такие грубые и хриплые, когда они разговаривали, звучали жалобно-нежно, слитые в единой гармонии. В эту пору года, когда восково-желтые крокусы только-только начинают проглядывать между корнями олив, а косогоры сплошь покрываются ковром из пурпурных колокольчиков, крестьянки, сгрудившиеся под оливами, казались живыми цветочными клумбами, а их песни эхом отдавались между рядами старых олив, печальные и мелодичные, как звон колокольчика на шее козы.

Э. Факину. Астрадени

Героиня романа — девочка по имени Астрадени, уроженка острова Сими, входящего в группу островов Додеканесского архипелага и наиболее близкого к Родосу. С давних пор ловля и экспорт губок был одним из основных доходов острова. Когда же нашли способ делать синтетическую губку, экономика острова пошла на спад и многие местные жители покинули родные места.

Теперь, когда приближается пасха, я особенно часто вспоминаю наш остров. Там все по-другому. Как бы это сказать?.. Точно имеешь дело с родной бабушкой или дедушкой, и они год от года не меняют своих привычек. Утром пьют отвар шалфея, днем едят простоквашу и вечером в определенный час спать ложатся. Так же на пасху. Знаешь, что надо сейчас делать. Возьмешь кутью и идешь в церковь. И пока священник читает поминание, стоишь на паперти и раздаешь кутью людям. А они тебе говорят: «Упокой, господи, их души» и «Живите подольше и их поминайте». И все понимают, что речь идет о нашем Манолакисе, о моей бабушке Элени, дедушке Сотирисе и других покойных родных. Ведь все их знали. Одни были приятелями деда, такие же старики, как он; другие учились с нашим Манолакисом... На Сими было иначе: и в церкви хорошо, да и потом столько хорошего! Мы брали с собой из дома кадильницу, ладан, угольки, свечи, спички. А после окончания службы шли в горы. Чтобы возжечь фимиам перед иконами в небольших монастырях. Мы ходили в монастырь св. Константина и св. Николая, что возле Глифоньеса. Другие — в свои монастыри. Ведь кадить надо во всех маленьких церквушках и монастырях.

Н. Казандзакис. Я, грек Зорба

Писатель Никас Казандзакис — крупнейшая фигура в греческой литературе XX века, романист, драматург, эпический поэт, эссеист. Всемирную известность писателю принесли романы: «Я, грек Зорба», «Последнее искушение Христа», «Христа распинают вновь». Уроженец Крита. Действие романа происходит на острове Крит — крупнейшем острове Греции, где во II в. до н. э. родилась, возвысилась и погибла первая европейская цивилизация — Минойская.

Большая радость — побывать в доме критского крестьянина. Вас окружает патриархальный быт: очаг, керосиновая лампа, глиняные кувшины вдоль стены, стол, несколько стульев, слева от входа, в углублении стены кувшин с холодной водой. С балок свисают связки айвы, гранатов и ароматных трав: шалфея, перечной мяты, розмарина и тимьяна.

В глубине комнаты деревянные ступеньки ведут на антресоли, где находится постель, немного выше — святые иконы с постоянно зажженной лампадой. На первый взгляд дом покажется вам пустым, тем не менее здесь есть все необходимое, ибо человек в сущности, нуждается в немногом.

День стоял великолепный, мягко грело осеннее солнце. Мы сидели в садике перед домом, в тени усыпанного плодами оливкового дерева. Сквозь серебристую листву, в отдалении сверкало море, спокойное, как бы застывшее. Легкие облака, проплывавшие над нами, то открывали, то застилали солнце; похоже, что это дышала земля... Мы говорили на извечные для этих краев темы: о зерне, виноградниках, дожде. Нам приходилось кричать — почтенный старец плохо слышал (у него, как он сказал, были очень гордые уши). Жизнь этого старого критянина была спокойной и благополучной, как у дерева, укрытого от ветров в лощине. Родившись, он продолжил род, потом он сам возмужал и женился, у него были дети и внуки. Многие умерли, но оставшиеся обеспечили смену поколений.

По этой книге в 1964 г. греческий режиссер М. Какояннис снял фильм «Грек Зорба» с Энтони Куинном в главной роли.

Х. Мураками. Мой любимый sputnik

Судя по описаниям острова, данными в книге, это остров Сими.

Она повела меня в таверну сразу за портом. У входа стоял большой мангал, где на железной решетке готовили всяческую рыбу и моллюсков — все свежайшее, видно сразу. Мюу спросила, люблю ли я рыбу. Я ответил, что да. Она сказала официанту несколько слов на ломаном греческом, и тот принес графин белого вина, хлеб и оливки. Мы не стали произносить никаких тостов — просто наполнили бокалы и начали пить вино, каждый сам по себе. Чтобы хоть как-то притупить голод я принялся за хлеб грубого помола и оливки... Ресторан был битком набит местными жителями, все говорили громко, энергично жестикулируя. Чтобы не сорвать связки и расслышать друг друга, нам с Мюу приходилось низко склоняться над столом и почти соприкасаться лбами. Официант принес большую глубокую тарелку с салатом по-гречески и крупную белую рыбу, зажаренную на гриле. Свою порцию Мюу посолила, выжала на нее сок из половинки лимона и слегка полила оливковым маслом. Я последовал ее примеру. Мы сосредоточились только на еде, не думая ни о чем другом. Как сказала Мюу, первым делом нужно утолить голод.

Д. Рубина. Долгий летний день в синеве и лазури

Рассказ был написан автором в сентябре 2011 г. под впечатлением от ее поездки на Крит.

Гончарами велик остров синий —
Крит зеленый, — запекся их дар
В землю звонкую: слышишь дельфиньих
Плавников их подземный удар?
О. Мандельштам

Василис смачно и заразительно налегал на еду, заставляя нас пробовать то одно, то другое, и названия блюд звучали в его устах, как строки из «Илиады»... Он брал двумя пальцами жареный колобок картошки и, прежде чем отправить ее в рот, любовно произносил: — Пататес... Пататулес...

И все называл ласково-уменьшительно, огурцы именовал не «огурья», а «огураки», кальмаров — не «каламари», а «каламараки», жареную вкуснейшую рыбешку мариду — «маридаки»... Бурое домашнее вино в кувшине, вроде бы легкое поначалу, терпко цепляло язык (чуть более терпко, чем привыкла я за субботним столом у нас дома) и отлично оттеняло вкус жареного мяса. Жилистый ручей настырно бренчал по каменному ложу, цикады выпиливали-выжигали невидимые узоры в придорожных кустах...

В какой-то момент я поняла, что эта терраса с платаном-Гаргантюа, пиршественный стол, на который под наши протестующие стоны все несли и ставили какие-то еще миски и тарелки, приветливо-невозмутимый Василис, дающий имена еде, как Всевышний давал имена растениям и животным, — весь этот долгий день в синеве и лазури я и стану вспоминать, когда Крит отодвинется в памяти в некое вечное сияние.

Прочитав этот солнечный синий «вкусный» рассказ из сборника «Окна», я отправилась на машине по маршруту, описанному в нем. И все совпало — мои ожидания и восторг от увиденного.

Г. Миллер. Колосс Маруссийский

Один из крупнейших американских писателей XX века описал свое путешествие по Греции накануне Второвой мировой войны в компании Лоренса Даррелла, автора «Александрийского квартета», (старшего брата Джеральда Даррелла) и его жены Нэнси.

Долина Мессара находится на острове Крит. Если предпринять поездку к развалинам древнего дворца Феста, то с дворцового холма и откроется сумасшедший вид на эту благословенную долину. И здесь я побывала благодаря Генри Миллеру.
Дождь прекратился, облака рассеялись; синий небосвод раскрывается, подобно вееру, синева источает ультрафиолет, и все греческое кажется святым, естественным, давно знакомым. В Греции возникает желание искупаться в небе. Хочется сбросить одежду, разбежаться и прыгнуть в синеву. Хочется плыть в воздухе, словно ангел, или неподвижно лежать в траве и наслаждаться экстатическим оцепенением. Камень и небесная высь, здесь они сочетались браком. Это утро человеческого пробуждения... Внизу подо мной бесконечным волшебным ковром расстилалась Мессара — равнина, опоясанная величественной грядой гор. Отсюда, с этой чистой безмятежной высоты, она выглядела совершенным Эдемским садом. Здесь, у самых врат Рая, потомки Зевса остановились на своем пути в вечность, чтобы бросить последний взгляд на землю, и увидели глазами невинных младенцев, что земля и впрямь такая, какой являлась им в мечтах: прекрасное, и радостное, и мирное место.

Д. Тартт. Тайная история

Роман, стоящий несколько особняком от всех остальных. Это роман не о Греции, а о любви к ней и о... преступлении.

В каком-то смысле именно поэтому мне были так близки мои одногруппники. Им тоже был знаком этот давным-давно погибший пейзаж, прекрасный и мучительный, им тоже случалось, оторвавшись от страниц, смотреть на мир глазами жителей пятого века до нашей эры. В такие минуты он казался им вялым и чужим, словно бы и не был для них родным домом. Это и восхищало меня в Джулиане и особенно в Генри. Их разум, их зрение и слух непрестанно обретались в границах строгих древних размеров — мир, или по крайней мере, мир, каким знал его я, и вправду не был им родиной. Они были аборигенами той страны, по которой я брел всего лишь восхищенным туристом, и корни их уходили настолько глубоко, насколько это вообще возможно. Древнегреческий — трудный язык, действительно очень трудный, и есть немалая вероятность, что, проучив его всю жизнь, человек так и не сможет связать на нем двух слов. Однако даже сейчас я не могу вспоминать без улыбки, как скованно и продуманно, словно речь хорошо образованного иностранца, звучал английский Генри в сравнении с изумительной беглостью и уверенностью его греческого — красноречивого, остроумного, живого.

И напоследок...

Планируя поездку на Крит, я, конечно, собиралась посетить один из красивейших островов в мире — Санторин или Тиру, входящий в группу Кикладских островов. И в это же время, перечитывая роман Л. Улицкой «Даниэль Штайн, переводчик», обратила внимание на письмо, посланное одним из действующих лиц романа Эвой Манукян с острова Санторини.

Ты знаешь, что я больше люблю прогулки по магазинам, чем по лесам-горам, но здесь что-то особое: я впервые почувствовала, просто своими глазами увидела, величие Творца. В обычной жизни этого не чувствуешь, а тут как будто глаза открываются. Я даже в Израиле этого не ощущала. Правда, там все открытия касаются истории, которую начинаешь видеть как реку, берега которой постоянно меняются, а она течет, как ни в чем не бывало. А здесь — природа такой мощи, что она сама по себе исключает возможность того, что Бога нет. Я глупости пишу, но ты меня, конечно, поймешь. Здесь рука Господа, и этого нельзя не видеть. Именно Творца, которому нет дела до мелких распрей людишек по поводу того, как правильно веровать.

Еще я рекомендую следующие номера журнала «Иностранная литература»: 1997 год, № 1, тема номера «Античность и современная литература». Приведу его авторов: Клайв С. Льюис, Криста Вольф, Милорад Павич, Иосиф Бродский и др.;

2008 год, № 2, озаглавленный «Полнозвучие греческой лиры» и посвященный новогреческой литературе. В нем, кроме всего прочего, обращаю ваше внимание на роман Костаса Тахциса «Третий брак».

В Греции происходит действие фильма «Мамма Миа!», снятого по мотивам одноименного мюзикла в 2008 году. В главных ролях заняты Мерил Стрип, Пирс Броснан, Колин Ферт, Аманда Сэйфрид. Съемки проходили в Эгейском море на островах Северной Спорады — Скопелосе и Скиафосе.

Отрывок из произведения Татьяны Толстой, часто перечитывая который, я вспоминаю свою Грецию... Она на века. Для всех и для каждого.
И надо знать, помнить: в трех метрах от шоссе, за кустами, за колючками, за одиноким белым домиком у дороги, за дешевой и яркой туристской полосой прячется самая настоящая древняя Греция, пастушеская, земледельческая, гесиодовская. В начале октября в мягком и жарком воздухе с деревьев падают грецкие орехи, где-то журчит родник, и одинокая крестьянская фигурка, вся в черном, только что согбенно возившаяся в поле, вдруг машет тебе рукой и бежит к тебе со всех ног — это женщина торопится поднести тебе, усталому путнику, миску с пыльным и прозрачным черным виноградом: оттого, что идешь, оттого, что в пути, оттого, что неизвестно, найдешь ли кров, оттого, что все мы путники, скитальцы, гости в этом мире, оттого, что еда, вино и любовь — не грех перед Господом, а радость на пиру его, как сказал мне один старый мудрый грек, обернувшись и замешкавшись на пороге между земным раем и раем небесным.

Т. Толстая. Нехоженая Греция